"Лев Сергеевич Овалов. Болтовня" - читать интересную книгу автора

объятия.
- Эге, какой он у вас бледный, - нарочно говорю я. - На улицу его, на
мороз. Он сразу станет розовым.
Видеть бы, как обрадовался скучающий малый! Но разве можно отпустить
приличного ребенка со мною - слишком простым стариком.
- Нет, Владимир Петрович, - сухо заявляет моя невестка Нина Борисовна.
- Лева гулять не пойдет, сегодня резкий ветер.
Я ответил:
- Резкий? Тысячи детей играют на улице, и беда небольшая, ежели
кто-нибудь из них отморозит ухо, - снега хватит на всех, а дожидаться
теплыни невыгодно, при нашем климате надо приучать детей к скверной погоде.
Ладно, нельзя гулять, утешим внука шоколадиной. Приятно было смотреть,
с какой радостью мальчишка схватил копеечный подарок.
- Леве, - опять вмешалась Нина Борисовна, - дается только молочный
шоколад. Возьмите, Владимир Петрович, свою конфету обратно.
Проклятая баба! Я взял, сунул шоколад в карман, буркнул "до свиданья"
и, не глядя на плакавшего дитенка, поспешил убраться домой. Старуха
встретила меня сносно и даже не послащивала обед воркотней. Но на беду я
попросил ее пришить к штанам пуговицу. Она обнаружила в кармане растаявший
шоколад. Господи, что тут поднялось! Я оказался старым, выжившим из ума,
развратным плутом, я урываю от семьи последние гроши, я украдкой поедаю
неисчислимое количество сладостей - ведь она знает, что сладкого я не ем.
Пусть я - она бы еще поняла - украдкой пьянствовал: так поступают все
соседи. Но есть потихоньку сладости!.. Честное слово, я схватил штаны и
натянул их себе на голову. Не знаю, как я вытерпел весь поток брани, -
оправдываться было бесполезно. Но заключение меня обрадовало: она собрала
размазавшийся шоколад на бумажку и с упреком крикнула:
- А я отнесу этот шоколад нашему внучонку!
Тут уж захохотал я: "Отнеси, отнеси, голубушка, - подумал я, - ласково
там тебя встретят". После этого мы стали обмениваться любезностями ленивее,
и я, так и не дождавшись дочери, свалился на кровать, и жена могла в
одиночестве продолжать свое пение под аккомпанемент труб и скрипок,
уместившихся в моем носу.
Пробуждение было прекрасно. Кривой луч солнца бежал по полу, играл над
столом тысячами веселых пылинок и щекотал мои глаза. Сегодня воскресенье. Во
всей квартире тишина. Никого нет, все разошлись по своим отложенным до
праздника маленьким человеческим нуждам. Я один. Старуха проведет утро в
церкви, потом побежит на рынок. Рынок интереснее церкви - там она будет еще
дольше, по дороге домой занесет внуку шоколад... Господи, как ее там
встретят! Она так обозлится, что зайдет по крайней мере к двум-трем
приятельницам излить свою досаду на меня, на невестку, на дороговизну и,
конечно, на большевиков. Моя дочь Валентина небось с раннего утра долго
вертелась перед зеркалом, повязывая пионерский галстук, а сейчас со всем
отрядом горланит комсомольские песни - в наше время песни были лучше - и
едет на пригородном поезде до ближайшей станции - каждое воскресенье она
проводит на лыжах.
Я один. Какая благодать! Можно не спеша встать, умыться, пофыркать и
покряхтеть, как и сколько тебе угодно, выпить оставленную для меня старухой
кружку молока и сесть за свои записки.
Но сегодня я их не нашел. Упрямая старуха опять уничтожила все до