"Николай Овсянников. Анапа в огне " - читать интересную книгу автора

военкомат. Но почему оно сейчас здесь? Мы не стали никого спрашивать.
Значит, так надо!
С интересом мы рассматривали прямые кавалерийские шашки в ножнах и без,
тускло отливающие блеском обоюдоострые палаши, кривые турецкие ятаганы,
короткие, изогнутые дугой персидские и отечественные сабли! Я поднял, держу
в руках такую, на которой гравировка: "За доблесть в бою казаку Чуприне от
атамана Платова". Подумать только - подарок казаку от легендарного атамана!
Да эта сабля должна храниться в музее! А вот другая, - на этой подлине всего
клинка вычеканено: "Есаулу Шеремету от благодарной императрицы Екатерины
II". На других просто: "За храбрость!", "За доблесть!". А вот красиво,
славянской вязью оттиснуто: "Уряднику Скибе за веру, за царя, за Отечество".
Некоторые эфесы были с затейливыми темляками, другие - без. В ножны
некоторых искусно вделаны посеребренные пластины, а есть и позолоченные, на
которых тоже дарственные подписи или просто звание и имя владельца сабли.
Были, конечно, и простые шашки, без каких-либо украшений, не именные. Очень
много было кинжалов. Маленькие, иные можно за пазухой носить, и длинные - в
полсабли. Рукоятки некоторых, да и ножны к ним, - тоже в украшениях. Все это
историческое богатство брошено и навалом, сиротливо валяется у наших ног.
Зачем было отбирать это у людей? Кто позаботится теперь об этом уникальном
оружии? Эх! Пропадает казацкая слава!
Наше нахождение в ОСОАВИАХИМе не ограничивалось только тем, что мы
охраняли его и дежурили у телефона. Приходилось выполнять много разных
поручений самого [13] председателя, а также и руководителей города,
военкомата, коменданта. Анапа была уже объявлена на "военном положении", был
установлен комендантский час, разрешавший жителям быть на улицах не позже 7
часов вечера и не раньше чем с 6 часов утра. По городу ходили военные
патрули, и в ночное время их число во много раз увеличивалось.
Все же то, что мы делали в ОСОАВИАХИМе, нас не воодушевляло. Да, мы не
сидим дома, не бездельничаем, как многие другие наши сверстники, и хоть
что-то вносим в общее дело. Но хочется чего-то большего, живого! Мы хотели
быть бойцами истребительного батальона, который был создан в конце июля и
расположился в санатории им. Крупской. Мимо ОСОАВИАХИМа каждый день
повзводно, а то и поротно проходят строем его бойцы. Они идут на полевые
занятия в район аэродрома, а потом обратно. Мы с Колей Крабом с завистью
провожаем взглядом их стройные ряды, браво под песню чеканящие шаг по
булыжникам мостовой. Вот бы нам так же, как они, ходить с оружием строем на
занятия, нести гарнизонную службу... Но, к огорчению таких
четырнадцатилетних пацанов, какими были мы, из-за нашей молодости нас не
принимают.
Со стороны улицы Калинина - вход в санаторий им. Крупской. В высоком
каменном заборе - арка, и в ней красивые металлические ворота из затейливо
гнутых прутьев. У ворот часовой - боец батальона. Я и Коля Краб стоим и
униженно, подхалимски просим его пропустить нар во двор, в штаб, к комбату.
У нас страстное желание поступить, быть принятыми в батальон! Вчера битый
час так же, как и сейчас, мы просили, умоляли часового пропустить - не
пустил. Сегодня - все сначала.
- Не положено! Посторонним на территорию входить нельзя! - деланным,
очень строгим голосом, гонит нас от себя часовой, для пущей убедительности
держа винтовку на изготовку.
- Тогда вызывай начальника караула, если сам не можешь пустить! -