"Николай Овсянников. Анапа в огне " - читать интересную книгу авторавоенкомат. Но почему оно сейчас здесь? Мы не стали никого спрашивать.
Значит, так надо! С интересом мы рассматривали прямые кавалерийские шашки в ножнах и без, тускло отливающие блеском обоюдоострые палаши, кривые турецкие ятаганы, короткие, изогнутые дугой персидские и отечественные сабли! Я поднял, держу в руках такую, на которой гравировка: "За доблесть в бою казаку Чуприне от атамана Платова". Подумать только - подарок казаку от легендарного атамана! Да эта сабля должна храниться в музее! А вот другая, - на этой подлине всего клинка вычеканено: "Есаулу Шеремету от благодарной императрицы Екатерины II". На других просто: "За храбрость!", "За доблесть!". А вот красиво, славянской вязью оттиснуто: "Уряднику Скибе за веру, за царя, за Отечество". Некоторые эфесы были с затейливыми темляками, другие - без. В ножны некоторых искусно вделаны посеребренные пластины, а есть и позолоченные, на которых тоже дарственные подписи или просто звание и имя владельца сабли. Были, конечно, и простые шашки, без каких-либо украшений, не именные. Очень много было кинжалов. Маленькие, иные можно за пазухой носить, и длинные - в полсабли. Рукоятки некоторых, да и ножны к ним, - тоже в украшениях. Все это историческое богатство брошено и навалом, сиротливо валяется у наших ног. Зачем было отбирать это у людей? Кто позаботится теперь об этом уникальном оружии? Эх! Пропадает казацкая слава! Наше нахождение в ОСОАВИАХИМе не ограничивалось только тем, что мы охраняли его и дежурили у телефона. Приходилось выполнять много разных поручений самого [13] председателя, а также и руководителей города, военкомата, коменданта. Анапа была уже объявлена на "военном положении", был установлен комендантский час, разрешавший жителям быть на улицах не позже 7 патрули, и в ночное время их число во много раз увеличивалось. Все же то, что мы делали в ОСОАВИАХИМе, нас не воодушевляло. Да, мы не сидим дома, не бездельничаем, как многие другие наши сверстники, и хоть что-то вносим в общее дело. Но хочется чего-то большего, живого! Мы хотели быть бойцами истребительного батальона, который был создан в конце июля и расположился в санатории им. Крупской. Мимо ОСОАВИАХИМа каждый день повзводно, а то и поротно проходят строем его бойцы. Они идут на полевые занятия в район аэродрома, а потом обратно. Мы с Колей Крабом с завистью провожаем взглядом их стройные ряды, браво под песню чеканящие шаг по булыжникам мостовой. Вот бы нам так же, как они, ходить с оружием строем на занятия, нести гарнизонную службу... Но, к огорчению таких четырнадцатилетних пацанов, какими были мы, из-за нашей молодости нас не принимают. Со стороны улицы Калинина - вход в санаторий им. Крупской. В высоком каменном заборе - арка, и в ней красивые металлические ворота из затейливо гнутых прутьев. У ворот часовой - боец батальона. Я и Коля Краб стоим и униженно, подхалимски просим его пропустить нар во двор, в штаб, к комбату. У нас страстное желание поступить, быть принятыми в батальон! Вчера битый час так же, как и сейчас, мы просили, умоляли часового пропустить - не пустил. Сегодня - все сначала. - Не положено! Посторонним на территорию входить нельзя! - деланным, очень строгим голосом, гонит нас от себя часовой, для пущей убедительности держа винтовку на изготовку. - Тогда вызывай начальника караула, если сам не можешь пустить! - |
|
|