"Вячеслав Пьецух. Рука (Авт.сб. "Государственное дитя")" - читать интересную книгу автора

зациклена на какой-нибудь идее или, если угодно, сказке, потому что ей
больше не на что уповать, а русский человек только тогда доволен и, стало
быть, благонадежен, когда он сориентирован на какой-нибудь возвышенный
идеал. И наоборот: в пору разочарования Россия рассыпается на глазах, будь
то "Серебряный век", предваривший Октябрьский переворот, или наша так
называемая посткоммунистическая эпоха; в свою очередь, русский человек
превращается в злую бестию, способную на самые дикие преступления, как
только он теряет свой идеальный ориентир...
- А что это у тебя, Аркадий, часы не ходят? - спросил вдруг Попов и
сделал как бы слушающие глаза.
- Да в них механизма нет, - сказал Мячиков и посмотрел на свои
старинные напольные часы, примостившиеся возле двери. - Ничего, пускай
стоят, и так красиво. Однако вернемся к нашим баранам... Итак, поскольку
Россия жизнеспособна только когда она держится на идее, постольку каждый
порядочный человек, живущий в эпоху разочарования, должен спросить себя:
что же дальше? Иными словами, он обязан призадуматься над тем, что он
может предложить взамен идеи Третьего Рима и "самодержавия, православия,
народности", лозунга "Пролетарии всех стран, соединяйтесь", наконец,
взамен платформы "Не пойман, не вор", на которой зиждется наше время?..
- Я, честно говоря, сомневаюсь, что сейчас Россия нуждается в идеалах,
- сказал Попов. - В хорошей взбучке она нуждается, в новом товарище
Сталине, который только бы не трогал интеллигенцию, будто ее и нет.
- О, как ты не прав! - горячо возразил Мячиков и несколько раз руками
всплеснул, как если бы он отмахивался от мух. - В том-то и дело, что
сейчас позарез нужен какой-то новый, неслыханный идеал, который был бы
способен объединить всю работящую и мыслящую Россию на основаниях
человеколюбия, нестяжательства, терпимости, вообще всяческого добра. В
противном случае наши глубоко дезориентированные соотечественники
просто-напросто перережут друг друга и пустят по ветру святую Русь.
- Да откуда же взяться новому идеалу, - сказал Попов, - если все было,
огнепоклонники, и те были. Ну, разве что отыскать какого-нибудь
сумасшедшего и провозгласить его новым Буддой, предположительно,
Буддой-сыном, с уклоном в марксистско-ленинскую философию, и пускай он
агитирует население за всяческое добро... Только не посадят ли нас с тобой
за это... ну как называется сочинительство сказок?
- Мифотворчество.
- ...За мифотворчество, потому что мифотворчество у нас почти так же
ужасает начальство, как террористы и саботаж...
- За мифотворчество не посадят, а и посадят, не велика беда. В России,
Сережа, что в лагерях, что на воле, - примерно одно и то же. У нас поэтому
и тюрьмы никто всерьез не боится, у нас поэтому какой-нибудь
необременительный срок отсидеть - это, считается, норма жизни. Вообще на
зоне только то по-настоящему угнетает, что конвойные собаки кусаются почем
зря. Ведь если вольняшку собака укусит - это почти чрезвычайное
происшествие, а зека хоть загрызи, никто и пальцем не шевельнет. Это меня,
честно сказать, ужасно угнетало, потому что я был как бы не человек.
- Кстати о собаках, - оживился Попов. - Это прямо умора: вчера приходит
ко мне некая дама и просит посмотреть ее пса на предмет редкого
психического заболевания вроде шизофрении. Я говорю: что с собачкой,
скажите толком? Она отвечает: разговаривает животное, это же парадокс.