"Вячеслав Пьецух. Четвертый Рим (Авт.сб. "Государственное дитя")" - читать интересную книгу автора

- В курсе, - ответил он.
- Вот что в связи с этим проектом мне представляется подозрительным:
площади Дворца используются крайне неэффективно, просто тысячи квадратных
метров у них паруют, словно кто-то нарочно задумал свести к минимуму
отдачу от площадей. Взять хотя бы статую Ленина - ведь примерно кубический
километр пространства не используется никак, в то время как внутри ее
можно, например, устроить библиотеку...
Александров-Агентов призадумался и сказал:
- Может быть, ты и прав. Пока по этой линии к нам тревожных сигналов не
поступало, однако ухо надо держать востро. Ведь кругом враги, Свиридонов,
плюнуть нельзя, чтобы не попасть в затаившегося врага! И вот что мы с
тобой сделаем, Свиридонов: ты набросай свои соображения на бумаге, а я
позабочусь о том, чтобы твою записку не оставили без внимания.
- Да, собственно, документик уже готов, - сказал Свиридонов и протянул
ему папку из коричневого картона.
С тем они и разошлись по своим делам: Павел Сергеевич спешил назад в
техникум, Александров-Агентов - к себе в "контору", где его ожидал
пренеприятный допрос подследственного Грачева, пренеприятный по той
причине, что этого Грачева он знал еще с гражданской войны, когда они
вместе громили белое воинство Улагая.
Погода на дворе тем временем резко переменилась, и, пока он ехал до
Малой Лубянки в автомобиле, ни с того ни с сего набежали тучи, сильно
похолодало, и вдруг с низкого неба повалил снег. "Ничего себе погодка! -
подумал он. - Снег в Москве двадцать восьмого апреля! Что-то я этой
диалектики не пойму..."
Войдя в свой кабинет на втором этаже, Александров-Агентов сел за
простой канцелярский стол, пригладил руками волосы, посмотрел в окно, за
которым без времени встали сумерки, рябые от снегопада, и сказал себе
внутренним голосом, что называется, не терпящим возражений: никаких
сантиментов по отношению к бывшим товарищам по борьбе, если отца родного
нужно будет подвести под 58-ю статью, он и отца родного не пощадит. Вообще
он был человек жертвенного направления и всю гражданскую войну искал
героического конца.
Когда конвойный ввел в его кабинет подследственного Грачева, он указал
тому на некрашеный табурет, отстоявший от стола в почтительном удалении,
обмакнул перо в чернильницу и сказал:
- Фамилия?
- Виктор, - обратился к нему Грачев, - ты можешь объяснить, что,
собственно, происходит?
- Фамилия? - бесстрастно повторил он и посмотрел на Грачева как бы
стеклянным взглядом.
Подследственный покорно назвал фамилию, имя-отчество, род занятий,
ответил на десяток других формальных вопросов, но потом не удержался и
повторил:
- Виктор, ведь мы с тобой не чужие люди, скажи ты мне ради Бога, что
происходит, зачем я здесь?!
Александров-Агентов вполне по-людски вздохнул, и, то ли оттого, что его
смутила испуганная покорность подследственного, то ли оттого, что ему
некстати припомнилось, как в двадцатом году они на пару вымачивали в луже
окаменевшие сухари, то ли оттого, что у некогда геройского мужика Грачева