"Геннадий Падаманс. Вудсток" - читать интересную книгу автора

Когда рухнет плотина? Когда взовьется свинцовый дирижабль, управляемый
музыкой, воспарит легче перышка и пробьет брешь... Как и когда? Все
происходит внезапно. Вода точит камень, накапливается... кто может
предвидеть? Никто. И все- таки рухнет когда-нибудь, разнесет и взовьется,
потому что нельзя по-иному, потому что мир должен расти, потому что все люди
особые и ничего не повторяется, нет, ничего - все всегда бывает по-новому,
хотя так уже было когда-то и где-то. Может быть, в другой жизни. Может быть,
там...
Когда рухнет плотина... Аккорды будоражат и без того кипящую кровь,
музыка взвинчивает что-то внутри, помимо крови, нечто неизъяснимое, нечто
"моор оувэр", сверх того, что поверх, над барьерами - как разряд, высверк
молнии, как прыжок через пропасть, переправа над бездной, как великая связь
между мигом и вечностью, между сердцем и солнцем по ту сторону леса,
невидимым, но присутствующим. Когда рухнет плотина людской заскорузлости,
когда лопнут противогазы, отомрет свинцовая корка, короста неведения, шелуха
некасания, броня слепоты. Когда слышащие да услышат, а видящие да узрят.
Когда в очи войдут красота и величие, непостижимость и несказанность...
Какой тяжелый ударник, какой мощный вызов, призыв; как колется одинокость,
покинутость, отчуждение, страх... мелкие щепочки, звон хрусталя... С тех
пор, как мы любим!.. С тех пор, как он любит. Всегда!
Шумилов, Гога и Женька дрыгаются по старинке, простенький шейк
чурбанов, пляски авелей, скачки согласных. Но разве же эта музыка для того,
разве это все - для того? Как они не понимают? Ну как!
Эрик перекрывает музыку бурным гласом. Музыку, озеро, ночь - все
вокруг:
- Стойте! Стойте! Надо не так! Надо сбросить все лишнее и взяться за
руки. Нет больше самцов и самок, нет богатых и бедных, нет черных и белых,
нет русских и латышей, нет людей и зверей, нет фашистов и коммунистов, нет
бога и черта - есть лишь бьющиеся в унисон сердца, есть единое Сердце
Вселенной!
"Лестница в небо". Плотина сменяется лестницей. Вряд ли кто- нибудь
слышит его по-настоящему, однако Эрик сбрасывает рубашку, и брюки, и плавки
тоже. Он больше ничего не таит, он открылся, про-рвал-ся и зовет остальных,
хватает Грушу, срывает купальник, верхнюю часть, низ она судорожно держит;
тогда он обращается к Гоге: "Ну, Толстяк, ну, давай!" - и Гога тоже
скидывает плавки, без комментариев; Женька сама обнажается: белая грудь,
треугольник внизу - дальше... Дальше Толян. Этот не хочет. Говорит: "У меня
стоячок. Я ж не вы..." Обыкновенный самец. Шумилов после раздумий решается;
Савчук с Катькой в обнимку отходят, эти исполнят свой танец отдельно, под
сенью деревьев, во тьме - их проблемы! Пятеро, взявшись за руки, обступили
костер и ведут хоровод, пятеро как один, лестницей в небо, пятеро в унисон.
"Хождение в Калифорнию".
Васильков одиноко нудит: "Разорался придурок. От стакана конины крыша
поехала. Вон фары мелькают, менты по лесу шастают. На пятнадцать суток
засадят или сразу в психушку за фашистов и коммунистов. Нет уж, я - пас".
Кому нужен нудила... Они ведь все вместе, пятеро вместе, костер трещит,
Гога ступил на уголья, подпрыгнул, но терпит, все терпят, и Женька совсем
молодец, и Свержицкая, Танька... Кончилась музыка. Оборвалась - не лезет
большая катушка, только сто метров - бог с ней, с катушкой, Эрик зовет
теперь в воду, для очищения - и они голыми прыгают в воду, плывут, остывают.