"Ричард Пайпс. Россия при старом режиме " - читать интересную книгу автора

Каждый, имеющий хотя бы самые минимальные познания в области русской
истории, знаком с Радищевым, с декабристами, с Герценом, с "Народной волей".
Однако многие ли, даже среди профессиональных историков, слыхали об
Уголовном уложении 1845 г. или о "Временных законах" от 14 августа 1881 г.,
которые, возможно, наложили еще более глубокий отпечаток на ход
исторического развития? Спору нет, сопротивление русского общества
самодержавию получает у меня поверхностное освещение, но толковать это
следует не как безучастие с моей стороны, а как результат решения
придерживаться главного предмета книги, то есть роста русского государства и
его способности отражать нападки на свою власть внутри страны.
Иные критики поставили под сомнение разумность моего решения
завершить изложение 1880-ми годами, вместо того, чтобы довести его до 1917
г. Причины этого решения разбираются в Предисловии к английскому изданию и
обсуждаются еще более подробно в завершающей главе книги. Могу еще добавить,
что я начал работу над продолжением "России при старом режиме", а именно над
двухтомной "Историей русской революции", которую я поведу с конца XIX в.,
примерно с того времени, на котором обрывается настоящая книга.
Бессмысленно, да и просто недостойно, отвечать тем критикам, которые
усматривают в моих работах враждебность по отношению к России и к русским
людям. В истории русского общественного мнения выстраивается долгая череда
горячих патриотов, которые страстно изобличали изъяны в психологии своего
народа и в учреждениях страны, но притом любили Россию ничуть не меньше
других. Моя книга укладывается по большей части в рамки западнической, или
"критической" традиции русской мысли, которая уходит своими корнями глубоко
в толщу русской культуры по крайней мере со времени Петра I. Более того, в
моей книге нет ничего, отдаленно напоминающего пессимизм Чаадаева, Гоголя,
Чехова или Розанова. Я отдаю себе отчет в том, что русские люди, критически
отзывающиеся о России, менее уязвимы обвинениям в антирусских настроениях,
чем высказывающие подобные же взгляды иноземцы. Но ведь это проблема чисто
психологическая, а не интеллектуальная: я никак не могу принять довода о
том, что критическое отношение, если оно высказывается посторонним,
изобличает какую-то враждебность. Каждый, кто прочтет мою книгу
беспристрастно, обнаружит, что я особо подчеркиваю влияние природной среды
на ход русской истории и отношу многие его моменты на счет сил,
неподвластных населению страны.
"Россия при старом режиме" имеет свой тезис. Я не выдумывал его;
тезис этот вырисовывался все более и более выпукло по мере моего углубления
в разнообразные стороны русской истории. Мои изыскания убедили меня в
основательности так называемой "государственной школы", и мое принципиальное
расхождение с нею состоит в том, что если ее ведущие теоретики второй
половины XIX в. склонны были усматривать в некоторых явлениях лишь
относительно маловажные и, возможно, преходящие отклонения от
западноевропейской модели развития, я, современник событий, произошедших
после 1917 г., скорее смотрю на них как на явления более значительные и
непреходящие. Мои трактовки, излагаемые на последующих страницах, выросли из
обработки исторического материала на протяжении многих лет. Лучше всего
будет пояснить, как я пришел к своим выводам, процитировав строки из
"Записных книжек" английского писателя и ученого Самуэля Батлера:
Я никогда не позволял себе выдвигать какой-либо теории, покуда не
чувствовал, что продолжаю наталкиваться на нее, хочу я того или нет. Пока