"Русские горки. Конец Российского государства" - читать интересную книгу автора

П.А. Столыпин

Надежды верхов укрепить свои позиции с помощью «маленькой победоносной войны» с Японией не оправдались. Неудачный ход боевых действий окончательно дискредитировал существующий строй. Революция 1905–1907 годов стала одним из итогов войны.

Началом этой революции стали события 9 января 1905 года, так называемое «кровавое воскресенье» — расстрел в Петербурге мирной рабочей демонстрации, инициатором которой было «Собрание русских фабрично-заводских рабочих города С.-Петербурга», действовавшее под руководством священника Г. Гапона.

Революционное движение разгоралось в стране весной и летом 1905 года; 6 августа был издан манифест Николая II о созыве представительного органа — Государственной думы, которая получала совещательные права. Власть императора оставалась неограниченной.

17 октября 1905 года Николай II подписал после долгих колебаний манифест, составленный в духе программы СЮ. Витте. Этот акт обещал даровать населению демократические свободы, предоставить Думе законодательные права, расширить круг лиц, имевших возможность участвовать в выборах депутатов. 19 октября 1905 года именным указом был реорганизован существующий еще с 1857-го, но крайне редко собиравшийся Совет министров. Он превратился в постоянно действующий высший орган — правительство Российской империи. Руководство им было возложено на особое должностное лицо — председателя Совета министров, призванного играть роль главы правительства.

В целях успокоения недовольных крестьян 3 ноября был опубликован манифест, которым с 1 января 1906 года выкупные платежи сокращались наполовину, а с 1 января 1907-го прекращались вообще. Этим должна была закончиться, наконец, реформа 1861 года.

В начале июля 1906 года царь распустил Государственную думу. Отчего же? А оттого, что большинство депутатов требовало признания земли общенародной собственностью и отмены частного землевладения помещиков. Такой вариант правительство не устраивал. Как мы знаем из дальнейшего, было, наоборот, принято решение распространить право землевладения на крестьян.

После роспуска Думы часть депутатов обратилась к народу с манифестом, призывая население ответить на роспуск Думы отказом платить налоги и давать новобранцев на службу в армию. Поддержки народа они не получили. Зато начались аресты и судебные репрессии в отношении депутатов, протестовавших против «правительственного произвола».

А главой правительства Николай II назначил П.А. Столыпина (1862–1911 гг.), который до этого был министром внутренних дел. В августе 1906 года новый премьер предложил широкую программу преобразований и закон о введении военно-полевых судов. Представления Столыпина о родной стране, презрение к существовавшему в ней много столетий хозяйству и восторженное отношение к Западной Европе ясно видны из записки, которую он летом 1906 года направил Николаю II:

Что же касается использования военно-полевых судов по отношению к участникам возникавших то тут, то там вооружённых выступлений рабочих, солдат и матросов, то указание об этом дал лично император ещё до роспуска I Госдумы.

20 февраля 1907 года начала работу II Государственная дума, но уже 3 июня того же года она была распущена, и был издан новый избирательный закон, резко перераспределявший голоса избирателей в пользу помещиков и крупной буржуазии. Осенью собралась III Дума. Понятно, кто попал в неё, благодаря новому закону о выборах, как и то, почему большинство Думы поддержало реформы, предложенные Столыпиным. И кстати понятно, почему этого деятеля воспевали наши новые реформаторы в конце XX века.

Но прежде чем рассматривать его реформы, обратимся к истории.

После 1861 года экономическое положение русского крестьянина значительно ухудшилось. В 1900-м он в целом был беднее, чем в 1800-м. Вторая половина XIX века для сельского населения, особенно в чернозёмной зоне, была периодом ещё большего упадка и уныния.

Прежде всего, добавление выкупных платежей к обычным податям легло на бывших крепостных совершенно невыносимым бременем. Крестьянам было безумно трудно справиться с новой налоговой повинностью, особенно в тех районах, где барщина традиционно была главным способом расчёта и где было мало возможностей заработать. Чтобы взять в аренду или прикупить ещё земли, они брали в долг, сначала у деревенского ростовщика под огромный процент, а затем, уже на лучших условиях, у Крестьянского банка. Эта задолженность накладывалась на текущие платежи и увеличивала крестьянские недоимки.

В 1881-м правительство на четверть уменьшило сумму, причитавшуюся ему по условиям «Положений от 19 февраля», но этой меры оказалось недостаточно. В 1907 году оно вообще отменило выкупные платежи и аннулировало недоимки, но нанесённого ущерба уже нельзя было поправить. Радикальные критики, утверждавшие, что землю надо было сразу передать крестьянам без выкупа, оказались правы, и не только в нравственном, но и в практическом смысле.

Суть здесь только в том, что наш крестьянин к моменту освобождения и так уже работал на грани сил. Даже сегодня фермер Запада и наш, имея одинаковую механическую вооружённость, будут работать в разных условиях: у первого сезон работ будет с февраля по декабрь, а у второго — с апреля до середины октября. Вечный дефицит рабочего времени в условиях российского земледелия и животноводства всегда требовал концентрации в относительно сжатые сроки большей массы рабочей силы, а это означает неизбежность ведущей роли тех или иных форм крупного сельскохозяйственного производства.

Уже упоминавшийся нами А.Н. Энгельгардт писал в своих «Письмах из деревни»:

Или вот ещё оттуда же:

В 1897 году собственно крестьяне составляли 77,1 % населения России. Даже на пике экономического могущества России, в 1913 году, 29,2 % крестьян были безлошадными и 30,3 % однолошадными и едва сводили концы с концами. Около половины крестьянских хозяйств ещё пахало сохой, а не плугом. В подавляющем большинстве случаев крестьяне продолжали сеять вручную, жать хлеб серпом и молотить его цепами. Любая механизация сельскохозяйственных работ автоматически делала значительную часть крестьян лишними и оставила бы их без работы и средств к существованию. Да и на какие капиталы всё это механизировать?!

Повторим лишний раз: отмена крепостного права привела не к улучшению, а к ухудшению экономического положения крестьянского хозяйства. А чтобы понять суть процессов, углубимся в историю ещё дальше.

«Образцовая» для наших либералов Европа раньше нас прошла путь первоначального накопления капиталу, процесса превращения массы самостоятельных производителей (прежде всего крестьян) в наёмных рабочих, а средств производства и денежных богатств — в капитал. Если коротко, дело шло так: расширение товарно-денежных отношений усиливало разорение мелких товаропроизводителей, а появление мануфактуры вызывало увеличение спроса на рабочую силу, причём сначала и первый, и второй процессы решались насильственным путём, через экспроприацию крестьян и мелких ремесленников.

Раскрестьянивание, проходившее в целом ряде стран, как правило, было связано с большой кровью — революцией и гражданской войной. «Классическим» примером стали огораживания пахотных наделов крестьян и общинных земель английскими лендлордами, особенно с конца XV века. В XVIII столетии английский парламент без всяких затей издал ряд законов, разрешавших крупным землевладельцам полностью присваивать общинные земли.

Массы людей были оторваны от привычных условий жизни, лишены не только прежнего хозяйства, но и крова. Быстро увеличивалась армия бродяг и нищих. А государства Западной Европы в этот период издавали законодательные акты, вводившие в практику жестокие наказания для тех, кто не имел дома и собирал милостыню без разрешения властей. Этих несчастных бичевали, клеймили, отдавали в рабство, при третьей поимке казнили. Парламентский «Акт о наказаниях бродяг и упорных нищих» 1597 года дал окончательную формулировку закона о бедняках и бродягах и действовал в таком виде до 1814 года. Только повешенных в период огораживания было более 70 тысяч человек. И это притом, что в XVII веке у Англии уже были колонии в Америке, и часть лишних людей можно было отправить туда!

К началу XIX века английское крестьянство исчезло как класс.

Аналогичные законы существовали и в других странах, вставших на путь капиталистического развития в XVI–XVIII веках (Нидерланды, Франция). Правда, «кровавые законы» не могли приостановить роста нищенства и бродяжничества, но позволяли подавить сопротивление экспроприированных, превращали согнанных с земли крестьян в людей, готовых к наёмному труду на любых условиях.

Сильно ускорила процесс первичного накопления капитала на Западе возможность выкачивать средства из колоний. Опираясь на поддержку своих государств, западноевропейские торговые компании диктовали колониальным странам грабительские условия коммерческих сделок, прибегали к прямым захватам земель, разграблению сокровищ, военным контрибуциям. В колониальных странах создавались крупные плантационные хозяйства, где людей эксплуатировали самым бесчеловечным образом, что было, кстати, характерно и на многих рудниках по добыче драгоценных металлов.

Возможность решать экономические проблемы военной силой дала мощный толчок расширению работорговли, которая обеспечивала колоссальные доходы, превышавшие прибыли от любых промыслов того времени. Крупные состояния многих английских и голландских капиталистов своим происхождением обязаны порабощению колониального населения и торговле невольниками.

Также и в США процесс первичного накопления в значительной степени опирался на обезземеливание местных индейских племен, работорговлю и хищническую эксплуатацию цветного населения.

Теперь, возвращаясь к российской истории, мы можем сказать, что именно исторически неизбежный процесс раскрестьянивания деревни определил железную логику социально-экономического развития России конца XIX — первой половины XX столетия. Пока крестьянская община была выгодна власти, последняя её поддерживала. А когда община стала формой коллективного протеста против дальнейшего удушения крестьянства, власть начала наступление на неё. Хотя, разумеется, возможны были и другие варианты решения проблемы, государственная идеология к этому моменту так закоснела, что эти варианты были заблокированы.

А община не только не желала «отмирать», её трансформация как хозяйственного механизма постоянно шла в сторону укрепления. После отмены крепостного права Александр II законодательно усилил права общины, впервые юридически сделав её собственником большей части крестьянской земли. Ещё более усилил права общины Александр III, который своим указом запретил даже простой раздел крестьянского двора без согласия общины. Да и Николай II до 1905 года придерживался той же позиции.

Одной из основных причин проводимого сверху усиления общины стало то, что властям было гораздо лете собирать выкуп за землю с неё, чем с каждой крестьянской семьи в отдельности. Но когда выяснилось, что та же община в критические моменты становится организатором захвата помещичьей земли и поджога дворянских усадеб, отношение к ней переменилось. И уж совсем она стала неинтересной дворянству после того, как указом Николая II были отменены «долги» крестьян по выкупным платежам за ранее полученную ими землю.

Уже до этого выявилось: отмена крепостного права привела к ухудшению экономического положения крестьянского хозяйства. Ряд официальных(!) исследований с несомненностью установил ужасающий факт крестьянского разорения за 40 лет, истекших со времени освобождения. Размер надела за это время уменьшился в среднем до 54 % прежнего (который тоже нельзя было считать достаточным). Урожайность уменьшилась до 94 %, а в неблагоприятной полосе даже до 88–62 %. Количество скота упало (с 1870 года) в среднем до 90,7 %, а в худших областях до 83–51 % прежнего. Недоимки поднялись с 1871 года в среднем в пять раз, а в неблагоприятной полосе и в восемь, и в двадцать раз. Ровно во столько же раз увеличилось и бегство крестьян с насиженных мест в поисках большего простора или за дополнительными заработками. Но и цена на рабочие руки, в среднем, почти не поднялась, а в неблагоприятных местностях даже упала до 64 %.

И одновременно цены вывозного хлеба (преимущественно пшеницы), главного продукта производства и источника богатства населения, сильно падали. В 1881 году пуд хлеба разных родов вывозили за 1 руб. 19 коп., в 1886-м уже за 84 коп., в 1894-м — за 59 коп. Количественный рост вывоза едва навёрстывал снижение его денежной ценности. Итак, в стране периодически бывал голод, что не удивительно при нашей урожайности, а Россия оставалась крупнейшим экспортёром хлеба, цены на который на мировом рынке в 1870—1880-е годы сильно упали. Россия вывозила продовольствие не от избытка, а от недостатка средств на индустриализацию, потому что больше просто нечем было торговать. «Продавая немцу нашу пшеницу, мы продаём кровь нашу», — писал А.Н. Энгельгардт.

Министр финансов академик И.А. Вышнеградский говорил: «не доедим, но вывезем». Вряд ли лично он недоедал. А вот крестьяне недоедали, имея на питание 17–20 пудов хлеба в год, вместо нормы в 25, и при крайне недостаточном употреблении мяса.

Академик князь Тарханов в статье «Нужды народного питания» дал таблицу потребления пищевых продуктов крестьянами различных стран в денежных единицах на человека в год:

При введении всеобщей воинской повинности в 1873 году доля признанных негодными к военной службе не превышала 6 % призывников; до 1892 год этот показатель держался около 7 %. Но с 1892 года, когда начались финансово-экономические реформы, эта доля стала быстро повышаться. В 1901-м доля негодных к службе призывников достигла уже 13 %, несмотря на то, что именно в это время требования, предъявляемые к новобранцам в отношении роста и объёма грудной клетки, были понижены. Показательно, что смертность в российской деревне была выше, чем в городе, хотя в европейских странах наблюдалась обратная картина.

И вот в этих условиях власть получил Столыпин.

Общину начали ликвидировать, чтобы наделить землёй новоявленных «фермеров». Однако общинной земли на всех крестьян европейской части России просто не могло хватить для того, чтобы появилось в империи то самое «мелкое землевладение, которое является на Западе опорой общественности и имущественного консерватизма», о чём писал Николаю II Столыпин. Ликвидировать помещичье землевладение и за счёт этих земель решить земельную проблему крестьянства было нельзя, так как их тоже кто-то обрабатывал. Властям оставалось либо раскрестьянить основную часть сельскохозяйственных производителей, превратив их, например, в рабочих, либо каким-то способом сократить их численность в Европейской России, переселив их на иные земли.

Ликвидация общины тянула за собой ликвидацию чересполосицы, введение принудительного севооборота и прочие меры, которые, как предполагалось, позволят улучшить обработку земли и тем самым уменьшат потребность крестьян в дополнительных угодьях. О том, что ликвидация общины «должна была» дать увеличение сельскохозяйственного производства, заложить основы устойчивого экономического развития и роста государственных доходов, приходится слышать даже сегодня, а уж тогда-то учёных обоснований реформе было тем более немало.

Говорилось, что отмена чересполосицы улучшит хозяйствование. А практически урожайность в беспередельных общинах в среднем не отличалась от урожайности в передельных общинах. Практика упорно не желала следовать пожеланиям теоретиков. А самое удивительное, что частная собственность на дворянские земли в России к тому времени существовала уже полтора столетия, но эффективного собственника в лице русских помещиков страна так и не получила!

Признаем, что в начале XX столетия урожайность на землях помещиков в среднем была на 15–20 % выше, чем у крестьян. Однако объясняется это вовсе не различием в формах собственности на землю, а тем, что помещики изначально были более зажиточными, и в отличие от беднейших крестьян могли позволить обеспечить хотя бы минимальный уровень агротехники. Затем, среди помещиков не было безлошадных, а безлошадных крестьян, напомним, было до 30 %. Не будем также забывать, что все помещичьи поля распахивались с помощью плуга, а около половины крестьян ещё пахало сохой.

И даже при этом за полтора столетия помещики не смогли превратиться в эффективных собственников. Так какие же были основания полагать, что крестьяне, получив в частную собственность землю, как по мановению волшебной палочки, повысят урожайность в разы? Не было для этого никаких оснований.

Столыпин решил предоставить русским крестьянам право выхода из общины и закрепления земли в частной собственности. Этому предшествовал ряд других важных актов: отмена выкупных платежей в ноябре 1905 года и указ от 5 октября 1906 года об уравнении крестьян в гражданских правах: отныне крестьяне могли, не испрашивая разрешения «мира», менять место жительства и свободно избирать род занятий. С января 1907 года развернулась работа по «землеустройству», состоявшая или в закреплении за отдельными крестьянами их наличных земельных участков (с сохранением чересполосицы), или в выделении укрепляемых участков к одному месту (отрубов), или в образовании отдалённых мелких имений для крестьян, выселявшихся из деревни на хутора.

В это время в России от земледелия кормилась куда большая доля населения, чем во всех других странах, а именно 65 % всего числа жителей. Для сравнения, во Франции «на земле» сидело только 46 %, в Германии 35,5 %, а в Англии вообще 18 %. Наш «излишек» земледельцев на деле не был излишком: они кормили себя, но кормили и города. Просто Россия, имея достаточное количество удобной земли, приходящейся на одного человека всего населения, всё-таки имела мало удобной земли, приходящейся на одного человека земледельческого населения. Это видно из следующей таблицы:

Предложения Столыпина предусматривали увеличение сельскохозяйственных угодий, но из-за того, что земли были плохими, требовалось надлежащее финансовое обеспечение, которого как раз и не было. Поэтому, хотя к 1915 году из общины вышло 3084 тысяч дворов, то есть 26 % от числа общинников, среди них преобладали бедняки, стремившиеся, получив наделы в собственность, тут же их продать. Даже притом, что наиболее активно выход из общины шёл в Поволжье и на юге Украины — в благодатных по сравнению с остальной Россией местах, всё же слой зажиточных деревенских хозяев, о котором Столыпину мечталось, не мог сложиться в более или менее крупную силу из-за недостатка в сельском хозяйстве средств.

И далеко не всем хуторянам и отрубникам удалось наладить крепкое хозяйство. Государство не могло оказать им помощи в том размере, в каком требовала ситуация, поскольку не располагало необходимыми финансовыми ресурсами. А разрушение общины, при сохранении отсталых методов землепользования, неизбежно должно было привести к социальной деградации деревни, к её массовому обнищанию, к концентрации пашни в руках так называемых кулаков.

Между прочим, эти последние совсем не аналог европейских или американских фермеров. Наш отечественный кулак социально и экономически оставался частью деревенского мира (общины), и именно в нём и за счёт него стремился к накоплению первоначального капитала, отнюдь не в конкуренции с товарностью помещичьего хозяйства, а во внутри-деревенском ростовщичестве, «мироедстве». Он попросту замещал собой помещика, но на более низком уровне. А уж в появлении батрака вообще невозможно увидеть никакого «прогресса».

Легко сделать вывод, что аграрная политика Столыпина создала почву для острых конфликтов, не изжитых потом аж до 1930 года. В целом по Европейской России лишь 26,6 % выделившихся из общины получили согласие сельского схода, тогда как остальные пошли на укрепление земли в собственность против воли односельчан. Выход из общины часто сопровождался столкновениями с крестьянами-общинниками, а последних — с властями, которые столь же интенсивно стремились покончить с общиной, как прежде пытались её законсервировать. В то же время, зачастую в роли ревнителей «общинных традиций» выступали деревенские богачи — кулаки, пользовавшиеся старыми порядками для эксплуатации односельчан.

Анализируя сходные процессы в разных странах мира, мы можем сделать вывод, что экономическое раскрестьянивание села и увеличение городского населения России в начале XX века, бесспорно, соответствовало историческим потребностям. Основные экономические проблемы России конца XIX — начала XX века — это аграрное перенаселение (в центральных районах свободной земли практически не было), нехватка капиталов, узость внутреннего рынка. И решать их следовало, исходя из магистрального направления развития страны — индустриализации. Но раскрестьянивание пошло вроде бы само по себе, как побочный и никого из числа властителей не интересующий процесс, порождая социальную напряжённость и целый ряд других отрицательных общественных явлений.

Благо, что бродяг вдоль дорог не вешали, как это было в Англии в XV–XVII веках; время уже другое, для бесконтрольных жестокостей неподходящее. Хотя и повесили немало.

Об аграрной реформе Столыпина ходит много мифов. То ли она удалась, то ли нет. Часто пишут, что он смог бы достигнуть результата, если бы не тупой крестьянин, который «оказывал противодействие» и не желал становиться «мелким собственником». Но дело-то в том, что слой мелких собственников как раз был создан, а земля наконец-то превратилась в товар. 2478, 2 тысячи хозяйств перешли в частные руки. В относительных числах стали собственниками 22,1 % общинников с 17,5 % бывшей общинной земли. Было продано 3,4 миллиона десятин, или 19,7 % всей укреплённой в собственность земли. И оказалось, что проблемы в сельском хозяйстве возникают не из-за отсутствия или присутствия права на продажу-покупку земли. Даже наоборот, введение земли в торговый оборот ухудшило ситуацию!

Экономические итоги реформы были следующие. Количество лошадей в расчёте на 100 жителей в европейской части России сократилось с 23 в 1905 году до 18 в 1910-м. Количество крупного рогатого скота — соответственно с 36 до 26 голов. Средняя урожайность зерновых упала с 37,9 пуда с десятины в 1901–1905 годах до 35,2 пуда в 1906–1910 годах. Производство зерна на душу населения снизилось с 25 пудов в 1901–1905 годах до 22 пудов в 1905–1910 годах.

И если доход на душу деревенского населения, оставаясь в целом низким, к 1913 году всё же увеличился с 30 до 43 рублей, то только благодаря прекрасным погодным условиям последних лет реформ (в 1909–1914 годах неудачным был только 1911-й) и повышению цен на сельскохозяйственную продукцию на мировом и внутреннем рынках. А также из-за отмены выкупных платежей.

С 1901 по 1913 год посевная площадь в 62 губерниях империи (без Закавказья, Туркестана и Дальнего Востока) расширилась на 15,6 %. Это обстоятельство, а также рост урожайности обусловили увеличение годового сбора сельскохозяйственных культур. Среднегодовой валовой сбор хлебов в 1904–1908 годах составлял 60,8 миллиона тонн, а в 1909–1913 годах — даже 73,6 миллиона тонн (увеличился на 20 %). Но производительность единицы посевной площади в России по-прежнему оставалась более низкой, чем в развитых государствах. Так, средний урожай зерновых с гектара составлял в России 8,7 центнера, а в Австрии 13,6, в Германии 20,7, в Бельгии 24,2. И это вполне естественно, учитывая низкие капитальные вложения в сельское хозяйств. Из него в основном забирали средства, а не вкладывали.

Проблема аграрного перенаселения тоже не была решена. Несмотря на то, что доля сельского населения в начале XX века несколько снизилась с 87 % в 1898 году до 82 % в 1913 году, тем не менее прирост сельского населения существенно превышал скорость раскрестьянивания. Абсолютное число сельских жителей продолжало расти, увеличившись за этот период на 22 миллиона человек, а среднегодовая миграция сельского населения в город в 1908–1913 годах не превышала 500 тысяч человек.

Деревню, в силу самой идеологии проводимой Столыпиным аграрной реформы, покидали, полностью разорившись, прежде всего самые бедные и, как правило, безграмотные и неприспособленные к городской жизни люди, не имеющие какой-либо специальности и надежды её получить. В результате в городах быстро собирался взрывоопасный контингент нищих, голодных и никому не нужных масс париев, представлявших собой идеальную базу для социальных потрясений и революций. Можно предположить, что это они через 15–20 лет составили костяк так называемых «двадцатипятитысячников» и прочих отрядов ВКП(б), вернувшихся на село.

Создавая армию безработных, правительству следовало бы озадачиться созданием рабочих мест в городах, направив избыток населения в промышленность, но об этом не было и речи. С другой стороны, даже относительное уменьшение численности крестьянства требовало интенсификации сельского хозяйства, поскольку работников на селе становилось меньше, а общее число едоков увеличилось. Вот почему не только создание новых рабочих мест в городах, но и сельское хозяйство требовали вложения капиталов, о которых никто даже не ставил вопроса. Причём для поднятия сельского хозяйства нужно было укрупнение хозяйств, иначе они не могли стать рентабельными.

Не решила реформа и задачу индустриализации. Промышленность была незначительна по объёму в сравнении с промышленностью Западной Европы и Североамериканских Штатов. Но она уже носила вполне капиталистический характер, вследствие чего, несмотря на свою незначительность, создала многочисленный пролетариат, оторванный от земли и подверженный всем кризисам капиталистического способа производства. Из-за низкой конкурентоспособности она не могла соперничать с иностранной промышленностью на внешнем рынке. А имея только один рынок — внутренний, — всецело зависела от него. Но наш внутренний рынок, вследствие общей бедности, имел малую ёмкость, что не давало российской промышленности развиваться до тех размеров, в каких развиты промышленности в других странах. Но и это еще не всё: на внутреннем рынке действовали невыгодные для российской промышленности торговые договора, а потому иностранцы побивали её и тут тоже.

А.Д. Нечволодов приводит данные для 1906 года. Ежегодное потребление угля на душу населения равнялось у нас 7 пудам, во Франции — 60, в Штатах — 147, а в Англии — 237. Ежегодное потребление чугуна на душу достигало в России 18 кг, тогда как в Германии оно составляло уже 123 кг, в Англии 161 кг, а в США 179 кг. Без чугуна не получить железа и стали, а чугунные болванки приходилось импортировать в объёме более 35 миллионов пудов.

А между прочим, именно такое ненормальное положение российской промышленности приводило к аграрному кризису, который и пытался решить П.А. Столыпин своей реформой.

Помимо прочего, реформа предусматривала переселение масс крестьянства на восточные земли: сотни тысяч крестьян переезжали из центральных районов в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию, где имелся огромный свободный земельный фонд. Предполагалось организовать государственную помощь переселенцам транспортом, кредитами на постройку домов, покупку машин, скота и домашнего имущества, предварительное землеустройство участков.

В самом деле, заселение окраин было совершенно необходимым с точки зрения общегосударственного хозяйства. И несомненно, если бы Приамурье начали систематически заселять с 1860-х годов, как предлагал губернатор Н.Н. Муравьёв, то к началу XX века государство могло бы получать с этого региона большой доход. На деле же из-за ничтожного количества поселенцев и полного отсутствия культуры край этот, один из богатейших, дал России за то время, что она им владела, свыше 300 миллионов рублей дефицита. А наше политическое положение на Дальнем Востоке требовало возможно более сильного заселения местности к востоку от Байкала.

Как же велось переселение «по Столыпину»?

Крестьянский банк приобрёл в 1906–1916 годах 4614 тысяч га земли, которая должна была увеличить земельные угодья, принадлежавшие крестьянам. Но реально лишь сравнительно узкая прослойка богатых крестьян смогла с выгодой для себя воспользоваться услугами банка, налагавшего на заёмщиков большие проценты. Остальные выгоды не нашли, хотя переселенческое движение, благодаря содействию правительства, достигло значительных масштабов.

За 1906–1914 годы из губерний Европейской России за Урал переселилось примерно 3100 тысяч человек, в два раза больше, чем за предыдущее десятилетие. (Для упрощения процесса указом от 5 октября 1906 года ликвидировались некоторые правовые ограничения, существовавшие для сельского населения: паспортные, в поступлении на гражданскую службу и т. п.). Однако, если прежде среди переселенцев преобладали середняки, то после 1906 года на Восток потянулись бедняки. Мало того, что около 17 % выехавших, в частности из-за недостатка средств, не смогли прижиться на новом месте и вернулись назад, так эта мера не оправдалась и как способ решения основной задачи — снижения демографического пресса. Значительное само по себе число переселившихся крестьян покрыло менее 20 % естественного прироста сельского населения, и таким образом, не компенсировало увеличившегося избытка рабочих рук.

Столыпинский «пакет реформ» не исчерпывался, конечно, планами модернизации российской деревни. Планировалась реорганизация системы местного самоуправления с тем, чтобы дать крестьянам-собственникам больше мест в тех земствах, где доминировало дворянство; изменить законы о губернском и уездном управлении; ввести бессословную самоуправляющуюся волость; ввести поселковое управление. Сделано не было практически ничего, и только в шести западных губерниях появились земские учреждения.

Важное место в своей программе П.А. Столыпин отводил и вопросам веры. В его «пакет» входил ряд законопроектов, призванных облегчить положение старообрядцев и насильственно обращенных в православие униатов. Среди них — отмена дискриминационных ограничений, установленных для инославных церквей (то есть христианских, но не православных), разрешение перехода из православия в другие христианские веры, облегчение смешанных браков.

Наконец, намечались реформы в области рабочего законодательства (введение страхования рабочих и др.).

Все эти проекты готовились ещё до прихода Столыпина к власти; он застал их на разной стадии разработки и собрал в единый «пакет» вместе с актами по новой аграрной политике. Большинство законопроектов застряли в Государственном Совете, и ни на что не повлияли.

Столыпин, полагают, надеялся своей реформой предотвратить новый революционный взрыв.

Но не предотвратил.

Вот итоги реформы:

Легко понять, что для большинства тогдашних россиян Столыпин был такой же одиозной фигурой, как для нынешних — реформаторы Е. Гайдар или А. Чубайс.

Он сумел озлобить и «правых», и «левых». Наиболее консервативные круги в правительственном лагере выступали против проведения в жизнь практически всех начинаний П.А. Столыпина. В конце концов Николай II поддержал его противников. Влияния на ход государственных дел он лишился совершенно, и всё же 1 сентября 1911 года на него было совершено покушение: он был смертельно ранен в Киеве.

Гибель его от руки эсеровского боевика и одновременно платного агента царской охранки Д.Г. Богрова поставила крест на правительственном реформаторстве. В.Н. Коковцов, сменивший его на посту председателя Совета министров, не стал продолжать столыпинскую программу реформ. Затем, когда в начале 1914 года В.Н. Коковцов был оправлен в отставку, его преемником стал И.Л. Горемыкин, но наиболее влиятельной фигурой в Совете министров оказался главноуправляющий землеустройством и земледелием А.В. Кривошеин. И в этом случае возврата к столыпинщине не произошло; Кривошеин предложил некий «новый курс», на реализацию которого получил согласие Николая II, но сколько-нибудь ощутимых результатов «новый курс» не принёс, оставшись во многом чистой декларацией.

Впереди были войны, революции, коллективизация, мобилизация экономики и очередной, «индустриальный» рывок И.В. Сталина.