"Марина Палей. Жора Жирняго" - читать интересную книгу автора

Марина Анатольевна Палей

Жора Жирняго

Памфлет-апокриф Тома Сплинтера, транссексуала и путешественника

Было бы враньем утверждать, что я сочинял эти записки "дождливыми
вечерами", как это, по его словам, делал изобретатель нимфетки, заполняя тем
самым вынужденный простой в охоте на бабочек. Кстати сказать, я люблю в том
авторе абсолютно все, включая браваду и кокетливые розыгрыши, - ведь,
например, всего несколько строк из того же текста - несколько слов о
"касбимском парикмахере" - стоили ему, как отмечает он сам, "месяц труда", а
при таком подходе кажется очень сомнительным, чтобы бесценная золотая парча
ткалась исключительно "дождливыми вечерами". То есть это, конечно, возможно,
но тогда автор, выдающий на-гора совершенство, совершенство, ничего, кроме
совершенства, должен бы трансформироваться в Арахну (уже на стадии паука), -
потому что для исполнения такой работы требуется вечность.
Впрочем, какая мне разница? Я только хочу сказать, что писал свою книгу
не в перекурах между ловлей бабочек, а в перерывах спектаклей. Ну да, как
раз в те пятнадцать-двадцать минут, когда публика, выпивая, закусывая и
сплетничая, законно получает свой альтернативный - или единственно возможный
катарсис. И вот, не успевал еще полностью закрыться занавес, я мчался
изменять Мельпомене - только не знаю, с кем именно, потому что не
представляю, которая бы из аонид взялась покровительствовать моему тексту.
Возможно, в компании Аполлона таковой просто нет. Тогда кто же
покровительствует моей книге? Неужели никто? Как это страшно! Лучше не
думать... И все же: какая именно сила владеет тогда кибордом моего сердца?
Сейчас снова на сцену, я слышу первый звонок.
Мне надо успеть, поэтому буду краток. Я загадал, что если успею
закончить это вступление (которое пишу в последнюю очередь, так как весь
фолиант, между нами, уже готов), - итак, если успею закончить его до начала
последнего акта, то... то тогда... (мысленно я уже все назвал).
В прошлом я был (-а), смешно сказать, беллетристом - а еще допреж
того - кромсал (-а) в лаборатории лягушек, шинковал (-а) мышей - прямо-таки
как разнузданно-маниакальный Базаров, о чем горько сейчас сожалею. Да, так
вот: был (-а) беллетристом, притом, о господи, кажется, женского пола, во
что трудно поверить сейчас мне самому. И вот однажды, от одного очень
авторитетного лица литературы, я схлопотал (-а) в свой адрес такой диагноз:
ты - писатель Смоквы-державы, и никем ты больше уже не будешь.
Я испытал (-а) убойный ужас. Словами его передать невозможно. Этот
эпизод так и остался в моей памяти как один из мощнейших кошмаров.
...Через полгода у меня уже был другой пол, другое гражданство, другое
имя, я сносно говорил по-испански и работал у одного жуира-коннозаводчика в
живописном аргентинском местечке Veguero, недалеко от города Mar del Plata
(знаменитого, кстати сказать, водными феериями с дельфинами, морскими
котиками и акулами).
Второй звонок!..
Потом были дюжины других контрактов, других стран, работа по-черному,
безработица, клошарство, сума и тюрьма, воля и добровольное анахоретство,
дичайший разврат, война, плен, шансонирование в кабаре. Но вот уже пару лет