"Марина Палей. Жора Жирняго" - читать интересную книгу автора

предыдущего текста: в противном случае такой вопрос бы не встал. Разумеется,
Том (мне естественней говорить о себе в третьем лице), - так вот, Том, как
бы это поточнее выразиться, доставил бы очевидцам как можно более краткое
удовольствие в процессе лицезрения его сверкающих пяток. (Уф! это
подстрочный перевод с японского, спасибо, Юкио-сан!) На языке же более
западного - по отношению к японцам - народа, Том-отщепенец бы задал стрекача
(тягу, драла, лататы, чесу). В том смысле, что на басурманщине, волею
фартового случая оказавшись, там бы навсегда и остался.
А дальше? А дальше... То есть: предпочтя басурманщину, чем бы он, Том,
стал там заниматься?
Вот тут мы и натыкаемся - не обойти никак - на точку дивергенции, или,
так скажем, точку расхождения в социальной эволюции, приведшей к двум
полярным родам. А именно: к сытому, на хозяйской цепке, хвостом безустанно
виляющему Полкашке (с повытертой от ошейничка выей, в залысьях от
намордничка харей) - и к поджарому, в колтунах и чертополохе,
никому-не-подневольному, уличному псу-клошару, не получившему от двуногих,
кстати сказать, даже имени. Взявшему за правило себе лишь самому служить и
угождать, невозбранно бродящему здесь и там, дивясь божественным природы
красотам. А те, которые в ошейниках, - кто такое о себе сказать может?..
Итак: что делал бы бедолага Том на басурманщине? Да мало ли дел. К
промеру - блядям в баре подавал ананасную воду.
Потому что эта субстанция, ананасная вода, будучи продуцирована
ананасом, а не мозгом подавальщика Тома, сущностью Тома не является...
Как говорят в Одессе, вы, конечно, будете очень смеяться, но Сарочка
тоже умерла. То есть - про блядей в баре и про анансную воду сказал один
государственный песнопевец, фразу реализовавший с точностью наоборот: это
именно он был тем, кому эту воду подавали. Краснодеревщики не слали мебель
на дом, это правда: они ее госпеснопевцу привозили собственноручно. Вообще
такое генетическое отклонение у двойных рабов (невольников муз и земных
властителей) наследуется, как проклятие рода, с ужасающей регулярностью:
говорить публично одно, и делать - опять же публично! - абсолютно
противоположное. Это напоминает Тому наследственное раздвоение языка и
размягчение мозга, которым был зверски наказан один валлийский княжеский род
за ужасающие злодеяния. Но самое знаменательное в данном положении вещей то,
что почтенная публика, наказанная безумием, этого уродства напрочь не
замечает.

Глава 4. Устерсы и немножко нервно

Однако воротимся к Петру Аристарховичу. Как только первые, ласковые еще
касания (заплечных мастеров) достигли чувствительных телес бывшего
наследника (называемого батюшкой теперь не иначе как "вор, изменник, иуда"),
единомоментно с этим (именно единомоментно!) Петр Аристархович получил свое
переименование: в грамоте он значился уже как дворянин, и была дадена ему
дворянская фамилия.
Оценим остроумие государя (Петр Аристархович был тощ, как влюбленная
вобла), а также неизбежную дань монарха азиопскому вкусу: ежели, к примеру,
у башкирских князьков тот считался наибогаче протчих, у коего - от сала
бараньего - волоса жирнее блестели (длани после трапезы обильной специально
с этой целью о власы отирались), то на запад ориентированный реформатор