"Марина Палей. Жора Жирняго" - читать интересную книгу автора

Петр Аристархович, за недельку, как на дрожжах было взошедши: прибавил
полпуда. Чудно, но все ж еще как-то в пределах человеческих. Его сечь
наследничка призывают (тот, доходяга, живучесть непомерную проявил, хоть на
ярманке выставляй), а он, Петр Аристархович-то, еще баранью ногу на бегу в
уста алчущие знай запихивает. Да что там - "на дрожжах"! В две недели аки
хряк бройлерный уж взошедши: паче трех пудов знай прибавил. Ну, доброму
человеку всяко яство на пользу.
А тут наследничек подсуропил, пакость папеньке наипоследнюю изготовил:
ушел-таки, ракалия, сквернавец подкаторжный, утек в пределы те
беспредельные, где несть ни литературы духоподъемной, ни литераторов
просветленных, ни дел государственной важности, ни батогов, ни кошек любого
рода. Тут бы Петру Аристарховичу душой-то и возликовать-возрадоваться, но,
как скажет другой реформатор, через неполных двести лет, процесс пошел.
А он и впрямь пошел, не нам с вами останавливать. В том смысле, что уж
во те дни скорбные, сказывают, жор раззадорился-возгорелся в Петре
Аристарховиче превеликий, лютый, чрезъестественный.
- Ба! да ты кабаном беловежским глядишься, - шевеля усищами, прищурился
государь на пышной (не по чину евоному сыну-выблядку) тризне. - А ну-ка, на
спор: хряка-однолетку, хреном белейшим обмазанного, бочкой рейнского
запивавши, - буде я те времени дам, пока музыканты регодон-танец
наяривают, - съешь?!!
- А то ж, - ровно отозвался Петр Аристархович и смолол хряка
(всухомятку) на первых восьми музыкальных тактах.
Pas mal, hein? Вот те и все увеселение.
- Уууххх!! - взревел реформатор, обожающий, как и народ его, все самое
крайнее. - Вот так феатр!! Да тя, слышь, надо по ярманкам в клетке возить,
да ристалища с другими-прочими чревоублажателями налаживать, а как лопнешь,
с пережору-то, распоряжусь корпус твой во сосуд двухсотведерный поместить,
да спиритусу крепчайшего туды залить, да в Кунцкамере сосуд-то и водрузить -
на показ, к уродцам голландским в компанию!!..
И - загоготал. Заблеяла, заквакала, завизжала-закудахтала, зарыготала
вся царская камарилья... Кикиморы нечестивые, богомерзкие! Не до смеху было
одному Петру Аристарховичу. Что касаемо науки тератологии, то справедлив был
царь: Петр Аристархович и впрямь экземпляр стал недюжинный. Так это же
только для ученых мужей да для зевак праздных, а каково, православные, вы
прикиньте, самому монструозусу?
Царь, при любомудрии своем немалом, имея понятную симпатию ко всему
колоссальному, размашистому, необозримому и, пуще того, диковинному (а Петр
Аристархович на сороковинах по наследничку весил уже одиннадцать с
четвертиной пудов), угодья привольные фавориту своему отвалил, земли тучные,
все такое, движимость и недвижимость, фазанов там да паулинов-птиц всяких
понавез. А что Петру Аристарховичу, скажем, фазан? Так, на один нижний
резец. Он от государя кушать устерсы выучился и стал до них великий охотник.
Как проснется, бывало, до свету, веки ему девушки комнатные, впятером
поднавалясь, отверзнут (веки у него, слышь, как все равно у богохульной
Виевой твари стали), а он, что дите малое, рожи-то не умывши, - ну в хнык:
- У-у-устерс отведать желаю!.. у-у-у-у-у-у!.. у-у-устерс откушать!..
А было у него прямо в ночных покоях приспособленьице презанятное
заведено - одним инженером-ерфиндером, с Неметчины выписанным, весело
слаженное: этакая горочка деревянная, вроде как транплин: нажмешь, значит,