"Марина Палей. Жора Жирняго" - читать интересную книгу автора

вскрикнул подстрелянно Петр Аристархович.
- А врешь потому зело складно, - резонно ответствовал самодержец - и
резко опустил жезл, стуком раскатистым дав понять, что аудиенция сия имеет
бесповоротный шлюсс.
(Читатель! внимание! сейчас взору твоему была явлена назидательная
историческая сцена: первичная смычка-случка литературы с госаппаратом,
свыкание писателя со своей сервильной (холуйской) функцией. Твоим очам был
представлен образец поведения единицы, согласившейся к существованию в
недочеловеческом ханстве-мандаринстве.)
Прибывши на басурманщину, Петр Аристархович решил не сильно напрягать
попервости свой творческий аппарат, а потому просто и незатейливо набрехал
наследнику, что батюшка-де ждут их с распростертыми объятиями. (Так, кстати,
оно и случилось, только в деснице у батюшки, при ближайшем рассмотрении,
оказался новехонький кнут-длинник, из кожи поволжских жеребцов крепко
сплетенный, а во шуйце - затейливые щипчики железные, дабы ноготки вместе с
мясом дитятке единокровному вырывать посподручнее.)
Варнакнул Петр Аристрхович про объятия родительские задушевные - и
проблеял вдобавок:
- Все будет хорошо-о-о... Все будет хорошо-о-о...
(Весьма сомнительная, прямо скажем, фигура речи, неизменно вызывающая у
автора жесточайший рвотный позыв.)
Женоподобный наследник, истосковавшийся по мамкам-нянькам, да по квасу
ржаному-ячменному, да по ай-люли-кренделькам, да по клюквенной
разлюли-раззудись-медовухе, etc. (см. "Смоквенская кухня", Rowohlt Verlag,
Hamburg), уже было купился, как тупорылый карась, на очевиднейшую туфту. Но
тут подоспела евоная полoвина, а ум у баб, зозузаген, догадлив, на разные
хитрости повадлив, так что, для навешивания лапши на уши стратегически
ценному инфанту, привелось-таки Петру Аристарховичу маленько подызнасиловать
свою сравнительно целомудренную музу.
И вот что у него с ней вышло: не решался, дескать, он, гонец царский,
черную весть обухом-то на темя царевичево обрушивать, да, видно, придется -
помазаник Божий, государь-император, а ваш батюшка разлюбезный, на смертном
одре лежать изволят, уже-де и собороваться желали бы, да, не повидавши
напоследок наследничка-то, не решаются дух свой высокороднейший к праотцам
откомандировать (сугубо литературные деталечки опускаем).
И все. Через сутки стоял уж наследничек пред родителем, как вошь перед
генералом, а во дланях-то во родительских была вовсе не свечечка восковая
смертная, для соборования возожженная, а что именно - см. выше.
Вот тут надо опять внимание Петру Аристарховичу уделить. Не родился он,
грешный, ни злодеем, ни татем, ни - не к ночи упомянут будет - каким-нибудь
чикатилой новорежимным, и, не будучи, стало быть, душегубцем отприродным, он
им фактически стал. А что было ему делать? Автор тут, кстати, сочинил
несколько облагороженный вариант ситуации, подчеркивая именно подневольность
Петра Аристарховича, а ведь он, шельмец, бес его знает, вполне возможно, и
сам напросился, в смысле, проявил здоровую творческую инициативу.
Но, предположим, не проявил. Итак, Петр Аристархович, слабоватый духом
с рождения, изначально был человеком порядочным, т. е. делал подлость без
особенного на то плезиру. А как поступил бы - на месте Петра Аристарховича -
ты, Том Сплинтер? - спросит читатель.
Вопрос этот указывает на невнимательное прочтение им, читателем,