"Вячеслав Пальман. Кратер Эршота." - читать интересную книгу автора

заглянули во все щели. Ушел!
- Здесь! - послышался крик Володи, и он позвал меня.
Я увидел: Сперанский стоял перед узкой расщелиной в отвесной стене. Пятна
крови алели на снегу у входа. Ясно, что баран ушел в пещеру. Тогда
Сперанский пошел за ним туда. Я остался у входа. Но скоро он вернулся.
- Проход довольно глубокий. Нужен какой-то факел, очень темно...
Я срезал пучок стланика, связал его и зажег. Кедровник горит очень хорошо,
дает спокойный светлый огонь и мало дыма. Володя взял в левую руку горящие
ветки, перекинул ружье в правую, одобрительно улыбнулся и шагнул в
темноту...
Таким он и остался в моей памяти до последнего моего часа: заросший, с
глазами, возбужденными охотой, и улыбающийся. Больше я его не видел и,
конечно, уже не увижу.
Я ждал десять, пятнадцать минут. Тишина. На душе стало как-то неспокойно,
словно перед большой бедой. Тогда я вооружился другим факелом и шагнул в
пещеру. Она расширялась и черным зевом уходила в глубь горы. Несколько
минут я шел по проходу. Потом остановился, крикнул. Прислушался. Тихо. И
вдруг где-то там, в далекой черноте, раздался выстрел, вспыхнул яркий
огонек. И тут же грохнул обвал. Из глубины пещеры вылетел плотный клубок
пыльного воздуха и ударил мне в лицо. Факел мой погас. И опять наступила
тишина, глубокая, мертвая, как в могиле. Темень и тишина. На четвереньках,
задыхаясь от пыли, выполз я обратно. Руки у меня дрожали. Случилось что-то
страшное, непоправимое. Но что? Снова торопливо сделал факел и опять пошел
в темноту. Через триста - триста пятьдесят сажен пещера заканчивалась. Ее
загораживала свежая на изломе каменная стена, без единой трещинки или
щели. Дальше хода не было. Мой друг остался по ту сторону. Я понял все:
произошел подземный обвал. Видно, Сперан-ский настиг барана, выстрелил и
звука выстрела оказалось достаточно, чтобы рухнул свод...
Сперанский погиб при обвале или заживо погребен. У меня похолодели ноги, в
голове все смешалось, и я потерял сознание.
Но смерть не пришла ко мне в тот ужасный день. Остался я жив и на другой,
и на третий день, в течение которых я из последних сил облазил окрестные
горы, в тщетной надежде найти второй выход из пещеры. Пытался долбить
своим топором осевшую глыбу. Стучал, прислушивался. Ответа не было.
Мертвая тишина. Зна--чит, конец.
На третий или четвертый день, обессиленный, опустошенный, побрел я одиноко
по нашему маршруту на юг.
Не стану описывать всего ужаса одиночества, безысходности и отчаяния,
охвативших меня после трагичес-кой кончины Владимира Сперанского. Я не
шел, а брел, передвигал ноги, только чтобы не замерзнуть. Смерть уже
витала надо мной, и я не боялся ее. Одинокий человек на севере - не жилец
на белом свете. Так прошло четыре или пять дней. Внезапно кончились горы.
Я вышел в большую долину, набрел на широкую реку, незамерзающую в
стремнине даже зимой, и пошел по ее течению вниз, уже не надеясь ни на
что. За спиной у меня болталась пустая торба. Ружья не было. В довершение
ко всему я попал в наледь, провалился вместе с лыжами по колени в воду и
скоро почувствовал, что ноги мои замерзают. Конец...
Я сел на снег и, кажется, заплакал.
И тут сквозь мутную пелену слез я увидел идущего ко мне человека.
"Начинается галлюцинация", - подумал я, закрыл глаза и лег на спину. Но