"Солнце и луна" - читать интересную книгу автора (Райан Патриция)

Глава 19

– У меня для вас есть новость, – сказала Клер гостям за ужином на другой день. – Завтра поутру я вас покину, друзья мои. Мне нужно навестить одного старого доброго приятеля.

Столы снова были выставлены на лугу, но не по случаю очередного праздника, а просто ради спасения от духоты в это жаркое время года.

Слова Клер вызвали ропот протеста. Филиппа заметила, что Олдос удивлен не меньше остальных.

– Я отлучусь ненадолго, всего на пару дней, – успокоила хозяйка Холторпа с обычной своей холодной усмешкой.

Истажио вдруг оживился, что означало появление Эдме. Его глаза, похожие на маслины, по-змеиному заблестели. Проследив за его взглядом, Филиппа увидела служанку выходящей из кухни с какими-то кушаньями на подносе. Итальянец бросился навстречу и заступил ей дорогу. Эдме воззрилась на него. На ее веснушчатом лице появилось смешанное выражение – недовольное и терпеливое одновременно. Судя по жесту, Истажио в очередной раз предложил ей прогуляться у реки, как делал изо дня в день. Девушка красноречиво покачала головой и попыталась пройти. Тогда итальянец достал что-то из-за пазухи, показал ей и тут же спрятал, воровато оглянувшись. Несколько секунд Эдме стояла в нерешительности, потом передала поднос кому-то из прислуги и позволила Истажио за руку увлечь ее прочь.

Орландо Сторци тоже смотрел в ту сторону. До сих пор он казался Филиппе невозмутимым, но тут вдруг выказал явные признаки волнения: заерзал на скамье и вытянул шею, ловя взгляд Истажио. Когда это ему удалось, он яростно помотал головой, запрещая тому отлучаться, но тщетно – те двое вскоре скрылись из виду. Орландо сделал движение броситься следом, но Клер еще не закончила говорить, и он не решился оскорбить хозяйку дома невниманием. Слушая, он не сводил взгляда с угла, за которым скрылись Эдме и Истажио.

– …и развлекайтесь в свое удовольствие. Пусть мое отсутствие не стесняет вас. Все ключи я передам брату. – Тут Клер отцепила связку от пояса и в самом деле протянула ее Олдосу. – Тем самым я возлагаю на него ответственность за уют и удовольствия моих гостей. В чем бы ни возникла нужда, обращайтесь к нему.

Как только она закрыла рот, Орландо вскочил и побежал догонять ушедших. Дважды он споткнулся и чуть не рухнул, но хода не замедлил. Хью выразительно посмотрел на Филиппу, и она поняла: сейчас, когда метафизик внезапно остался без своего неизменного спутника, у них появился шанс расспросить его. Они поднялись из-за стола одновременно. Олдос сразу насторожился.

– Ты куда? И почему с ним?

– Он сказал, что нам нужно поговорить, – солгала Филиппа. – Надеюсь, ничего серьезного. Дождись меня, ладно? Я не прочь сыграть партию в триктрак.

В шахматы Олдос не играл – это было для него чересчур сложно. Слова Филиппы заставили его тяжко вздохнуть и взяться за кубок.

Орландо бежал так быстро, что его удалось догнать только на склоне, который спускался прямо к реке, скрытой от глаз зарослями ивы и ольхи.

– Синьор Орландо! – окликнула Филиппа, часто дыша. – Синьор Орландо, на минутку!

Тот остановился, в нерешительности переводя взгляд с них на проем в густой растительности, куда вела идущая от замка тропа.

– Не сейчас! – Он сделал движение возобновить путь.

– Речь идет о подвале, – быстро сказал Хью. Итальянец замер, словно пригвожденный к месту.

– Мы там побывали и хотим кое-что уточнить.

– Я так и знал! – буркнул Орландо и без дальнейших возражений уселся на ближайший поваленный ствол, вытирая рукавом потный лоб.

Он так и знал? Странно. Неужели остались какие-то свидетельства их ночного визита? Хью решил не заострять на этом внимание.

– Так вот, мы были весьма озадачены! – Филиппа мягко улыбнулась. – Пришлось проникнуть в подвал без вашего ведома, синьор. Я изнемогала от любопытства, которое вы упорно отказывались удовлетворить.

– Опыты, – неопределенно ответил итальянец. – Коагуляция и распад.

– Ах да! Ваш знаменитый трактат.

– Знаменитый? – Орландо расцвел. – Я нагреваю zolfo и mercurio… copy и ртуть и пытаюсь их… как же это называется… возгонять их! Разлагать и коагулировать! Благородная задача.

– Вне всякого сомнения. – Хью озадаченно потер подбородок. – А при чем тут змеи?

– Процесс требует введения веществ органического происхождения. Впрочем, это сложно для понимания.

– А талисман зачем? – вмешалась Филиппа.

– Талисман? Ах, magico cerchio! Магический круг. Это еще сложнее.

– Мы не так уж глупы, чтобы не понять объяснений, – заметил Хью.

– Мало кто способен это понять, сколько ни объясняй, – вздохнул итальянец. – Большинство метафизиков открещиваются от этого, как от черной магии. А это наука, разве что старая как мир! Ведь вам приходилось слышать о философском камне?

– Как же, как же! – воскликнула Филиппа. – Выходит, вы тоже стараетесь получить золото из свинца?

– Это лишь ничтожная часть великого поиска! Я работаю над эликсиром жизни, а также надеюсь создать алка-бест – вещество, способное растворить все, что угодно.

Он углубился в детали, из которых Филиппа сумела понять лишь главное: Орландо Сторци поставил целью разгадать давно забытые секреты тех, кого когда-то называли «сыновьями Гермеса». Теперь только в древних фолиантах можно было отыскать сведения о результатах их смелых экспериментов и крупицы их философии, утверждавшей, что все в природе несет в себе элемент универсальной движущей силы. Ее активной составляющей считалась сера, а пассивной – ртуть. Если бы удалось, разложив, воссоединить на новой основе эти два антипода, возникло бы нечто принципиально новое и бесценное для науки. Сам же процесс, по словам Орландо, означал алхимическое слияние, нечто сродни слиянию мужского и женского начал.

Эта лекция не только не прояснила дела, но еще больше озадачила Филиппу. Каким образом опыты древних философов могли помочь королеве Элеоноре совершить государственный переворот? И почему Орландо вдруг так разоткровенничался после решительного отказа говорить на эту тему?

– Вообразите себе Солнце и Луну. Трудно найти тела, более непохожие по своей природе. Точно так же мужчина и женщина, активное и пассивное начала. Их слияние – это всегда магия, она создает нечто совершенно иное, она творит!

Под его лукавым взглядом Хью поспешно выпустил руку Филиппы.

– Интересно, интересно… – пробормотал он смущенно. – Но все это слишком высокие материи, синьор. Почему вы явились сюда? Разве нельзя было заниматься этим в Риме?

– Моя лаборатория сгорела, – сокрушенно поведал итальянец.

– И причиной тому были ваши опыты?

– Увы! – Он еще больше помрачнел и перекрестился. – Мой помощник погиб в пламени. Все отвернулись от меня, осыпали упреками и насмешками, говорили, что мои опыты не только опасны, но и нелепы. У меня не осталось ни денег, ни крова – что мне было делать? Потребовался богатый покровитель.

– Чистая ртуть дорого стоит, – заметил Хью.

– Еще как дорого, синьор! А леди Клер богата и безмерно добра. Ведь верно?

– Гм…

Филиппа бросила беспомощный взгляд на Хью. Тот отвернулся.

– Она предложила мне закончить опыты здесь, в Англии, и обещала, что никто не посмеет надо мной насмехаться, никто больше не назовет меня лжеметафизиком. Я получил все необходимое для работы. Я готов жизнь отдать за леди Клер!

Филиппа очень хотела спросить, чего ждет «безмерно добрая» Клер за свои благодеяния, но не успела. Раздался оглушительный треск, каким сопровождается прямое попадание молнии в дерево. От неожиданности Филиппа подпрыгнула, испуганно вскрикнув.

– Я начинаю привыкать к твоему писку, – пошутил Хью.

Итальянец быстро оправился от удивления и бросился дальше по тропе, в гущу растительности.

Не долго думая Хью схватил Филиппу за руку и потащил следом. Берег, где они вскоре оказались, был довольно высок и обрывист, корни деревьев бахромой свисали с края. Ниже по течению он становился более пологим, и вот там, у живописной группы валунов, стояли Истажио и Эдме – служанка чуть в стороне от итальянца, который орудовал кресалом, пытаясь высечь искру. Как только ему это удалось, он бросился в сторону, к своей пассии. Оба дружно зажали уши.

– Истажио! – взревел Орландо.

Ответом был тот самый треск, от которого даже на таком расстоянии зазвенело в ушах. На вершине валуна что-то ярко блеснуло, полетели осколки.

Филиппа во все глаза уставилась на итальянцев. Они бешено жестикулировали, стараясь перекричать друг друга. Наконец Орландо выхватил из-за пазухи своего помощника кожаный кошель. От рывка тот открылся, и содержимое – какие-то небольшие легкие предметы – разлетелось во всё стороны, затерявшись в высокой траве. Орландо рухнул на колени и начал шарить вокруг, Хью поспешил на помощь. Вместе они снова наполнили кошель, после чего итальянец продолжил прерванный разнос. Немного послушав, Эдме повернулась и зашагала прочь. Поравнявшись с Филиппой, она возвела глаза к небу и покачала головой.

Хью сделал знак Филиппе последовать ее примеру, и они поспешно удалились. Выйдя из-под деревьев, он достал и показал ей один из предметов, обнаруженных в траве.

Это был свернутый в плотную трубку пергамент, туго закрученный бечевкой. Из одного конца торчал обрывок шнура. Хью рассек пергамент кончиком ятагана и обнаружил, что внутри находится темный порошок. На ладони он слегка поблескивал.

– Я припрятал несколько штук.

– Это еще что такое? – удивилась Филиппа.

– Как-то я познакомился с монахом-августинцем, из миссионеров. Он забирался так далеко на восток, как никто прежде. Приходилось ему бывать и в Китае. Там к празднику делают хлопушки – красивые двухвостые пакетики, которые взрываются, если поджечь шнур.

Из-за деревьев появился Орландо Сторци, все еще красный от гнева. Он толкал перед собой понурого Истажио, бормоча себе под нос что-то невнятное, но очень сердитое.

– Stupido… stupido… – расслышала Филиппа и улыбнулась тому, что на каждом языке существует слово «дурак».

– Еще на два слова! – Хью ухватил его за рукав.

Дав на прощание Истажио тычка, итальянец остановился.

– Сколько ни повторяй, что необходимо держать все в… в…

– В секрете, – подсказал Хью.

– Вот именно! Ну, как ему объяснишь, что мы работаем не для того, чтобы произвести впечатление на эту глупую гусыню!

– Не это ли подожгло вашу римскую лабораторию? – спросил Хью, раскрывая ладонь с порошком.

– Если леди Клер узнает, что вы это видели… – Орландо закатил глаза.

– Вот, значит, для чего все ваши опыты. Вот для чего им здесь. Вы работаете над новым оружием!

– Я не могу дать вам ответ, – виновато сказал Орландо. – Возникнут… неприятности.

Внезапно Филиппу осенило.

– Леди Клер хотела сбить нас с толку! Она рассказала нам о ваших опытах, но лишь в общих чертах и, не касаясь того, чем именно вы заняты у нее в подвале.

– И нарочно подстроила, чтобы мы проникли в подвал, скрыв все свидетельства вашей работы, – поддержал Хью. – А я, как болван, попался в ловушку! Скажите же теперь, к чему все то, чем вы занимаетесь?

– Не могу! Я дал… volta di segretezza.

– Вы поклялись хранить тайну?

– Если станет известно, что я проболтался… – Орландо развел руками. – Вы и так слишком много видели!

– Но не по вашей вине. К тому же это не в наших интересах – доносить на вас леди Клер. Не советую и вам признаваться в том, что здесь случилось.

В глазах итальянца затеплилась надежда. Навлечь на себя неудовольствие Клер означало бы потерять все, что он только что заново обрел. Молчание сулило безопасность.

– Я готов запечатать свои уста, – сказал он торжественно.

– Вам не следует работать на Клер, – тихо произнесла Филиппа.

– То есть как? – изумился простодушный метафизик, – В этом вся моя жизнь!

Она невольно подумала: еще один дядюшка Лотульф! Тот тоже видел во всем лишь пищу для ума и не, задумывался, как могут быть использованы плоды, его трудов.

– Результаты ваших исследований могут нанести большой вред людям.

– Как можно! Новое знание – это всегда польза! Новый опыт – это бесценный дар людям!

– Вот и я так думала, – вздохнула Филиппа. – Когда еще мало знала жизнь.

Филиппа проснулась от невыносимой духоты. Вечер выдался на редкость знойным, неподвижный воздух напоминал густой теплый кисель. Плотная ночная рубашка облепила ее мокрое от испарины тело.

С минуту Филиппа прислушивалась, не зная, что ее разбудило, но тут рядом шевельнулся Хью, и все стало ясно. Он лежал, прижимаясь к ней, и восставший жезл его плоти терся о ее бедро. Филиппа напряглась, готовая отпрянуть, потом постепенно расслабилась.

С тех пор как они решили остаться друзьями, Хью вел себя безупречно и не пытался предпринять ничего более интимного, чем простое объятие. Но на этот раз он недвусмысленно терся о ее тело своей напряженной плотью, словно желал близости, словно безмолвно просил ее об этом!

– Хью!

Он сильно вздрогнул. Значит, он спал, а она не сообразила этого, потому что не видела глаз под упавшими на лицо волосами.

– Прости! Мне… кое-что снилось.

Хью отодвинулся, что было непросто на узкой кровати, однако физический контакт был нарушен. Теперь он лежал на спине с согнутой ногой, пытаясь скрыть, что с ним происходит.

Филиппа уселась и собрала волосы, местами влажные от пота, сожалея о том, что не заплела их перед сном. Потом украдкой бросила взгляд на Хью. За все эти ночи она впервые видела его без рубахи. Он всегда спал одетый – возможно, потому, что хотел, чтобы она забыла о шрамах на его спине. Сегодня, однако, он наполовину разделся из-за невыносимой жары. Тело его влажно блестело – прекрасно сложенное мужское тело, закаленное нелегкой жизнью. Полоса света из окна падала на выпуклые грудные мышцы и на плоский живот. Закинутые за голову руки тоже были могучие – руки воина. От Хью веяло неистовой силой сродни той, что несет в себе хищное животное. Он был красив, но не красотой статуи, изображающей героя, а скорее как дремлющий в ночи лев.

Филиппа поднялась.

– Хочешь пить?

Хью, не открывая глаз, отрицательно покачал головой. Она выпила целый кубок, затем налила немного воды в фарфоровый таз и умылась. Ночная рубашка неприятно льнула к телу, хотелось избавиться от этой раздражающей помехи. Это желание удивило девушку – она никогда не спала без одежды, даже в самую жару. Но почему бы и нет? Как приятно будет лечь на прохладную льняную простыню! Солома станет колоть кожу, но не сильно, а щекотно, и если в щель окна подует ветерок, он коснется тела, как ласковая рука…

Филиппа оглянулась. Хью лежал в той же позе, и его штаны были натянуты в паху. Что ему снилось, когда она разбудила его?

Отражение в небольшом зеркале заговорщицки улыбнулось ей. Филиппа сбросила ночную рубашку, ожидая, что почувствует себя беззащитной и уязвимой, но, наоборот, ощутила какую-то необъяснимую уверенность в себе.

Испарина неприятно раздражала кожу. Она смочила в тазу кусок чистой ветоши и отерла шею, плечи, руки. Груди слегка налились, когда она прикоснулась к ним холодной тканью, и соски затвердели. Вода струйками потекла по животу и ногам. Филиппа собрала волосы за спину и заплела в одну толстую косу, потом повернулась к постели.

Хью лежал в той же позе, но теперь он смотрел на нее – с таким видом, словно воочию увидел, как с неба на распростертых крыльях спустился ангел.

– Это неразумно, – произнес он тихим и чуточку хриплым голосом, когда она приблизилась, села рядом и положила руки ему на плечи. – Ну и пусть! Когда их объятия разжались в третий раз, в окно струился яркий свет дня. Несколько минут они просто лежали рядом, мокрые с ног до головы, усталые, тяжело дыша. Филиппе казалось, что тело ее поет, как инструмент, настроенный руками опытного музыканта. В эту ночь Хью заставил звучать такую музыку, о которой нельзя было рассказать словами. Когда он нащупал и сжал ее откинутую руку, пальцы его дрожали от еще не ушедшего напряжения. – Боже мой… – только и прошептал он. Ночью, когда он сказал, что это неразумно, она испугалась, что совершила ошибку и будет отвергнута. Но уже через мгновение Хью отбросил всякое благоразумие. Изголодавшись по ласке, он схватил ее в объятия с какой-то неистовой жадностью и целовал до тех пор, пока она не задохнулась. Она попыталась расстегнуть его исподнее, но не справилась с этим, и ее нечаянные прикосновения окончательно распалили Хью. Он рванул застежку так, что посыпались пуговицы, сбросил одежду и навалился сверху. В первый раз это совокупление было яростным – они сталкивались, извивались, отстранялись и прижимались друг к другу вновь в исступленной потребности слиться воедино. Но второй раз все было медленнее и продолжалось много, много дольше. Хью ласкал и целовал Филиппу везде, где только возможно, и она отвечала ему тем же, пока оба не пришли от возбуждения в полное неистовство, а когда соединились, это было сродни взрыву, словно к блестящему порошку Орландо Сторци поднесли пламя. Они уснули, так и не отстранившись, как одно целое, бесконечно счастливые этой упоительной близостью.

Утром Филиппа проснулась оттого, что Хью гладил ее кожу, и ощутила жар и влагу желания в своем лоне. Хью взял ее сзади, почти не двигаясь, лишь легонько ритмично покачиваясь, но она и без того парила, предвкушая наслаждение, и скоро оно низверглось на них золотым дождем.

Теперь они лежали, держась за руки, на скомканной влажной простыне, и Филиппа твердо знала, что отныне и навеки для нее существует только один мужчина – Хью Уэксфорд.

– Я люблю тебя, – сказала она, не поворачиваясь.

– Это всего лишь иллюзия, – возразил он.

– Мне лучше знать. Я даже знаю, как ты ко мне относишься.

Хью бросил на нее короткий взгляд. Что-то темное и холодное вытеснило тепло из его зеленых глаз.

– Нам не следовало так поступать.

– Как?

– Поддаваться вожделению!

– То, что с нами происходит, больше, чем просто вожделение.

– Это все непростительная ошибка! – Он уселся и схватился за голову. – Хоть один из нас должен был преодолеть искушение!

Свет дня ярко освещал шрамы на его спине – следы безжалостных побоев, которые Хью вынес, поднявшись над болью.

– Ты отлично умеешь все превозмогать, Хью, – сказала Филиппа мягко. – Ты можешь подняться надо всем. Но стоит ли?

– Стоит! Иначе мы оба пропали!

– А вдруг наоборот? Один в поле не воин, Хью. Вдвоем мы будем вдвое сильнее.

– Вдвое слабее! Если связать Друг с другом двух лошадей, далеко ли они ускачут? Знаешь, что с нами будет? Мы будем зависеть друг от друга, влиять на жизнь друг друга и тем самым станем гораздо более уязвимыми. Пойми, ты до сих пор почти ни с чем не сталкивалась, почти ничего не видела…

– Зато ты повидал всего за нас обоих.

По коридору торопливо простучали каблучки. В дверь забарабанили.

– Миледи! Сэр Хью! Проснитесь!

– Это ты, Эдме? Что случилось?

– Истажио умер!