"Солнце и луна" - читать интересную книгу автора (Райан Патриция)

Глава 20

Хью ощутил запах смерти еще до того, как открыл дверь в комнату итальянца.

– Подожди здесь, любовь моя. Это будет неприятное зрелище.

«Вот дьявол! Почему я все время называю ее так?» – чертыхнулся про себя Хью.

– Мне уже приходилось видеть мертвых, – возразила Филиппа.

Они стояли у подножия лестницы, ведущей на второй этаж северного крыла, и девушка выглядела неуместно хорошенькой в розовой накидке, которую в спешке набросила, чтобы последовать за ломавшей руки служанкой. Ночь любви растрепала ее косу и оставила легкие тени под глазами.

– Что ж, тогда идем.

У двери собрались почти все гости леди Клер. Был среди них и Орландо Сторци в длинной рубахе и ночном колпаке. Он громко сетовал на судьбу. По его словам, он всегда будил по утрам своего помощника, большого любителя поспать. Вот и в это утро он постучал к нему – и нашел мертвым.

Филиппа подошла утешить старика, а Хью осведомился, можно ли ему взглянуть на тело.

– Там сейчас капеллан, – сказал Тристан де Вер, обмахиваясь платком. – Он соборует Истажио.

– Поздно! – вскричал безутешный Орландо. – Он уже мертв, и душа его не найдет покоя за последней чертой!

– Это, конечно, не то же самое, что отпущение грехов, но лучше, чем ничего, – резонно заметил Хью, вспомнив, как умирали на поле битвы его товарищи по оружию.

– Зайдем? – спросила Филиппа, тронув его за руку.

– Возьмите это! – Тристан протянул ей платок, пропитанный ароматической солью. – Пригодится. Окна открыты нараспашку, но в такую жару…

В комнате ощущался тяжелый запах разложения. Хью плотно сжал губы и прикрыл нос рукой, но вонь, казалось, проникала, минуя все преграды. Отец Николас стоял у кровати в приличествующем случаю белом облачении, с плотной повязкой до самых глаз.

– Не стоит, – сказал он, когда Филиппа протянула руку к краю простыни, закрывающей лицо усопшего. – Зрелище жуткое.

– Не сомневаюсь.

Она решительно откинула простыню. Ее взору предстали останки чудовищного вида. По природе крепко сбитое, тело итальянца распухло от жары. Глаза его оставались приоткрытыми, как будто он что-то хитро разглядывал, как еще совсем недавно при жизни. Выглядело это жутко. Рот зиял темным провалом, лицо потемнело. Хью и Филиппа одновременно перекрестились. Одной рукой прижимая к носу платок, она осмотрела шею Истажио и невнятно произнесла:

– Жаль, Ада далеко. Она сразу бы разобралась.

– Он так и лежал? – спросил Хью, увидев сложенные на груди руки Истажио.

– Орландо Сторци сказал, что так, – буркнул отец Николас и пошел к двери. Проходя мимо Хью, он сдернул с лица повязку и протянул ему. – Обвяжите лицо! Я смочил ткань ароматическим уксусом.

Хью поблагодарил его и прикрыл нос и рот.

– У этой женщины нет ни капли стыда! – воскликнул капеллан с порога, когда Филиппа открыла верхнюю половину голого тела итальянца.

– Она всего лишь хочет знать, отчего он умер.

– Он умер, потому что Господь призвал его! Остальное нас не касается.

С этими словами капеллан вышел.

– Как долго, по-твоему, он так пролежал?

– Всю ночь, – без колебания ответил Хью. – Я отлично знаю, как выглядит мертвое тело, когда оно несколько часов лежит неубранным в жару.

– Значит, он был убит еще вечером.

– Или просто умер – к примеру, от сердечного приступа.

– Тогда что это такое? – Филиппа приподняла уже тронутую разложением руку итальянца и указала на рубцы в распухшей плоти. – На лодыжках они тоже есть.

– Матерь Божья! – раздалось от двери.

Там, зажимая рукой рот и нос, стоял Олдос Юинг. Судя по кое-как наброшенной одежде, он только что поднялся с постели. Лицо его было смертельно бледным, глаза лезли из орбит.

– Леди Клер еще в замке? – спросил Хью.

– Нет, она выехала перед рассветом, по ночной прохладе… – пробормотал дьякон.

Хью хотел спросить его, когда она намерена вернуться, но Олдос вдруг быстро исчез за дверью. Снаружи донеслись звуки неудержимой рвоты.

– Наверное, его сестричка как-то пронюхала о спектакле, который бедняга Истажио устроил вчера в честь своей пассии.

– И убила его? – недоверчиво спросила Филиппа.

– Своими руками? Вряд ли.

– Значит, это сделал тот самый человек королевы, о котором мы с тобой прочли в письме. – Она снова склонилась над трупом. – Помоги мне его повернуть.

Однако сколько они ни смотрели, других следов насилия не обнаружили.

– Придется задать пару вопросов Орландо, – вздохнула Филиппа.

Метафизик оказался в своей комнате. Полностью одетый, он сидел на краю кровати и тупо смотрел в окно. Глаза у него были красные, лицо заострилось.

– Прошу вас, синьор, расскажите нам все подробно.

– Я не получил ответа на стук, вошел и увидел, что он умер во сне.

– Вы прикасались к телу? – спросил Хью.

– Зачем? Он умер во сне! – нервно повторил Орландо.

– Вы что-то скрываете, – возразил Хью. – Не хотите, чтобы пострадало его доброе имя? Как именно он выглядел, когда вы его нашли?

– Я знаю его целую вечность, – печально произнес итальянец. – Его родители – достойные люди. Они не хотели его отпускать, но я обещал… – его голос задрожал, но он совладал с собой, – обещал, что присмотрю за ним.

– Вы присматривали, как могли. В том, что он убит, вы не виноваты.

– Он умер во сне!

– Вы не защищаете добрую память Истажио, а покрываете его убийцу, – сказала Филиппа. – Ведь он был связан, когда вы нашли его?

Метафизик спрятал лицо в ладонях, бормоча что-то по-итальянски.

– Вы его развязали, не так ли?

– Потому что так благопристойнее!

Хью подумал, что Истажио никогда не был образцом благопристойности, но оставил это при себе.

– Он был привязан к подпоркам полога кровати! Этим! – Орландо достал из кармана комок белых шелковых чулок. – На его лице лежала подушка! И это не все! – Он опустился на четвереньки и пошарил под кроватью. – Вот! Я подобрал это у изголовья.

В руках у него был хлыст, в просторечии известный как «кошка», потому что следы от ударов напоминали царапины от кошачьих когтей. После всего услышанного Филиппа не была особенно удивлена. Маргерит де Роше занимала комнату на самом верху северной башни замка, дверь туда находилась у подножия лестницы, по которой они сюда поднялись.

Когда Хью решительно заявил, что на сей раз пойдет один, Филиппа не стала спорить. Отворив дверь, он заглянул в темный проем, принюхался и повернулся к Филиппе и Орландо.

– Вы ничего не чувствуете?

Они дружно сунули головы за дверь.

– Боже! Ну и вонь! – воскликнула Филиппа.

В самом деле, воздух в башне был пропитан тем же зловонием, что и комната Истажио. Хью бросился вверх по истертым каменным ступеням, Филиппа и Орландо последовали за ним. У самой двери запах тления стал просто невыносимым. Войдя, Хью понял почему: комната была наглухо закрыта, ставни на окнах заложены на засов. В зловещем сумраке виднелась необъятных размеров кровать с пологом. Хью задался, было, вопросом, как ее втаскивали наверх, но сразу все забыл, увидев Маргерит. Одетая в алое шелковое платье, она сидела спиной к двери на стуле с прилаженным пюпитром, какими обычно пользуются монахи-переписчики. Когда он приблизился и коснулся ее плеча, она повалилась вперед, волосы заструились с пюпитра рыжим водопадом. Приподняв ей голову и снова опустив, Хью перекрестился. Филиппа и Орландо одновременно сделали то же самое.

Перед смертью Маргерит писала: в ее судорожно сжатой правой руке было перо, крышка чернильницы в углублении пюпитра была откинута, на его наклонной плоскости лежал кусок пергамента. Хью взял его и распахнул ставни на ближайшем окне. На листе было написано всего несколько строк – та же самая тарабарщина на иврите, которую Филиппе уже пришлось однажды расшифровать.

Хью и Филиппа обменялись красноречивым взглядом. Судя по всему, Маргерит и была доверенным лицом королевы Элеоноры – иначе, откуда ей было знать секретный код?

Комната была невелика, но обставлена с бьющей в глаза роскошью. Ни дюйма каменной кладки не оставалось открытым, повсюду висели дорогие парчовые гобелены. Гардероб был набит нарядами. Филиппе впервые довелось увидеть зеркало в полный рост, перед ним на столике красовались бесчисленные флаконы и коробочки, щедро изукрашенные самоцветами. На столе побольше стоял кувшин красного вина с корицей, а рядом пустой серебряный кубок.

– Странно… – Хью поскреб подбородок, как делал всегда, когда был озадачен. – Ты говорила, что убийство ее только раззадорит.

– Но почему она так с ним поступила? – вскричал Орландо.

Филиппа обнаружила рядом с кувшином пузырек синего стекла, откупорила и осторожно понюхала. Внутри был белый кристаллический порошок. Она высыпала немного себе на ладонь. Мужчины поспешно приблизились, чтобы взглянуть на находку. Орландо взял немного на ладонь и лизнул.

– Думаю, это мышьяк.

Хью, который последовал его примеру, начал лихорадочно отплевываться.

– Такое небольшое количество не причинит вреда, сэр Хью.

– Мышьяк? – недоверчиво переспросила Филиппа, растирая кончиками пальцев безобидные на вид крупинки.

– Его руда золотистого цвета и неприятна на вкус, но очищенный он именно так и выглядит, – рассеянно объяснил Орландо. – Впервые мышьяк выделил сарацин Джабир ибн Хайан, занимаясь поисками философского камня. Это страшный яд. Смешайте его с любой горячей жидкостью, и жертва ничего не заподозрит. Смерть наступает почти мгновенно.

– Подогретое вино с корицей! – воскликнула Филиппа.

– По-моему, это стихи, – пробормотал Хью, вглядываясь в написанные строки.

– Дай взглянуть. – Припомнив найденный ключ к шифру, она прочла: – Меа culpa, mea culpa, mea maxima culpa! Моя вина, моя вина, моя величайшая вина! Похоже, убийство оказалось ей не по плечу.

В тот же день, ближе к полудню, Хью вернулся в свою комнату и обнаружил Филиппу моющейся в громадной деревянной лохани. Она как раз поливала голову водой, смешанной с эссенцией лаванды.

– Ах, извини! – Он попытался уйти.

– Можешь остаться, – сказала она с улыбкой, отводя с лица мокрые волосы.

В самом деле, эта дань условностям казалась странной в свете недавней ночи любви. Хью не раз мечтал о такой вот интимной картине: Филиппа принимает ванну, ничуть его не стесняясь и улыбаясь ему, как может улыбаться только счастливая, удовлетворенная в своей страсти любовница. Его мечта сбылась – и как раз это внушало тревогу. Она владела им все утро, с той самой минуты, как были обнаружены тела Истажио и Маргерит.

Филиппа поднялась, вода заструилась с ее изящного миниатюрного тела, как жидкая ртуть.

– Подай мне полотенце.

Хью протянул ей большой кусок мягкого льна, отошел к окну и выглянул наружу. У сторожки привратника стояли Рауль и Изабелла и, судя по всему, ссорились. Впрочем, это не была ссора в обычном смысле слова. Рауль и помыслить не мог отвечать упреками на упреки своей обожаемой жены и выносил ее придирки с нелепым видом побитой собаки. Поодаль пересмеивались случайные свидетели этой сцены.

На днях Хью решился задать бывшему товарищу по оружию вопрос, как он мог так опуститься и не думает ли бросить все это – возможно, даже обратиться в Ватикан с прошением о разводе. Рауль ответил, что Хью не может судить, будучи сторонним наблюдателем, и что Изабелла по-своему горячо любит его. Хью сказал на это, что любовь, похоже, мало кому приносит счастье.

Сейчас, слушая негромкие звуки за спиной, он вспомнил свои слова.

– Где похоронили умерших? – спросила Филиппа.

– Орландо попросил, чтобы Истажио погребли в часовне замка. Отец Николас согласился, зато наотрез отказал, когда речь зашла о Маргерит де Рошс. Тело блудницы, скачал он, следует скормить хищным птицам. Орландо горячо его поддержал. По его словам, праху убийцы не место среди достойных могил.

– Ну, прекрасно! Он же обещал не разглашать ее тайну!

– Он не в себе, Филиппа. Позже он страшно сожалел о своей обмолвке.

– Его слышали многие?

– Олдос в том числе. Его чуть удар не хватил.

– Должно быть, вообразил себя на месте бедняги Истажио.

Хью снова выглянул за окно. Изабелла тычками подталкивала Рауля в сторону замка. Нетрудно было догадаться, что между ними произошло. После злополучного «любовного суда» Рауль только и мечтал, что оказаться подальше от Холторпа, но его жена и слышать об этом не желала. После смерти Истажио и Маргерит он возобновил уговоры – и снова понапрасну. Леди Изабелла находила все случившееся в замке в высшей степени пикантным. За завтраком она так прямо и сказала: как можно покинуть арену столь захватывающих событий?

– Ты не мог бы затянуть на мне шнуровку?

Хью отвернулся от окна. Филиппа стояла спиной к нему, придерживая волосы, чтобы не мешали. Шнуровка на сорочке шла от середины ягодиц до самой шеи, и он помедлил, неожиданно растерявшись. Ему не раз приходилось проделывать такое, но никогда это не казалось настолько… настолько супружеской услугой.

– Уже день, а не утро, – чуть виновато объяснила Филиппа. – Эдме сейчас занята на кухне.

Хью подавил вздох и взялся за дело. Кожа, к которой он раз за разом ненамеренно прикасался, была нежнее шелка, и позвонки так трогательно вырисовывались под ней, что ему хотелось прижаться к каждому из них губами.

– Ты не догадался спросить у Орландо, чем они все-таки занимались в подвале?

– Спросил, но теперь он держит рот на замке с еще большим усердием, чем прежде. Истажио пострадал как раз потому, что не умел хранить тайну.

– Но ведь убийца Истажио мертв! Чего же боится Орландо?

– Или он решил, что никакая предосторожность не может быть излишней, или просто спятил. Я только время потерял, расспрашивая его.

– Может, мне больше повезет?

– Не думаю. – Хью, наконец, закончил продевать тонкий крученый шнурок в многочисленные отверстия и затянул его. Сорочка теперь льнула к телу Филиппы, словно вторая кожа. – По словам Орландо, он проклинает день, когда услышал про черный порошок.

– И правильно делает! Змеи змеями, талисман талисманом, но это человек редкого ума и настоящий ученый. Он вполне способен создать оружие, которое никому и не снилось!

– А ведь верно, – мрачно заметил Хью. – Вообрази себе армию, вооруженную «китайскими хлопушками», только куда мощнее. Королева Элеонора может, шутя одержать победу.

Филиппа опустила руку, и волосы шалью укрыли ее спину и плечи. Она присела на кровать и взялась за щетку, намереваясь расчесать все еще влажные пряди.

– Но у короля Генриха лучшие во всей Европе арбалетчики и лучники. Его рыцари не знают себе равных в искусстве владения мечом. А что говорить о его осадных машинах!

– Все это будет ни к чему, если Орландо добьется успеха. Сама посуди. Меч, дубинка, пика – все это требует мастерства и к тому же пригодно лишь для ближнего боя.

– Ты прав, – рассеянно сказала Филиппа, дергая щетку, застрявшую в спутанных волосах.

Хью хотелось взяться за дело самому, но он хорошо помнил, к чему это привело в их первую ночь. Он спросил себя, не совершил ли роковую ошибку, когда ответил согласием на простодушную просьбу Филиппы лишить ее невинности. Если бы он нашел в себе силы отказать, если бы бежал от нее, как от дьявольского искушения, его сердце не принадлежало бы ей сейчас и он не мучился бы оттого, что нужно, просто необходимо забрать его назад.

– Я хочу сказать, – продолжал он поспешно, – что не каждому по плечу встретиться с врагом лицом к лицу и пронзить его остро заточенным железом, особенно если и тот тоже вооружен. Солдаты сходятся один на один, но их схватка требует времени, и победа в ней достается с трудом. А теперь подумай, как просто поразить многих сразу одним разрывом такой вот «хлопушки».

– Боже милосердный!

– Всегда ли он милосерден? – Хью невесело усмехнулся. – Когда смотришь на поле битвы, сплошь усеянное мертвыми телами, невольно думаешь, что Господь в этот день был не в духе. Страшно подумать, к чему приведут опыты Орландо.

– Нужно как-то помешать ему.

– За этим мы сюда и прибыли, – напомнил Хью.

– Я не имею в виду заговор королевы. Надо, чтобы никто никогда не получил такого оружия!

– Что я слышу! Тебе ли не знать, что невозможно вечно обуздывать тягу человека к новому. Знание по природе своей разрушительно, Филиппа. Рано или поздно черный порошок займет свое место в ряду смертельных игрушек, и войны поднимутся на новую, еще более страшную ступень. Мы не можем этому помешать, можем лишь отсрочить неизбежное. Давай сделаем то, что, в самом деле, зависит только от нас двоих: не дадим королеве Элеоноре свергнуть законного английского монарха.

– Тогда нам нужно поскорее отсюда убраться! – Филиппа вскочила. – Как только король все узнает, он подавит заговор.

– Все не так просто. Помнишь, что сказал лорд Ричард? Королю нужны неопровержимые доказательства вины, которые он сможет обнародовать, иначе на каком основании можно взять под стражу собственную жену? Он и без того оскорбил ее изменой, а если еще и бездоказательно обвинит королеву в измене, это окончательно его опорочит.

– Доказательства? Хм… Как насчет письма королевы леди Клер?

– Письмо можно подделать.

– У тебя есть еще пара «хлопушек».

– Это игрушка, не более того. Нужно захватить то, что рвется в подвале с таким грохотом, что дрожит весь замок.

Вот это будет весомое доказательство!

Филиппа снова опустилась на постель. Судя по ее рассеянному виду, она обдумывала возможный план действий.

– Маргерит де Роше – доверенное лицо королевы – сошла со сцены, значит, эта угроза устранена. Остаются Олдос и Клер.

– Этих можно в расчет не принимать. Убийство им не по плечу.

– Даже если речь идет об их жизни и смерти? За измену грозит костер, ведь так?

– Не обязательно. Мелкую сошку вешают… порой не до смерти. За особо тяжкое преступление против короны приговоренного срезают, пока он еще бьется в петле, потом выпускают ему кишки, четвертуют и, наконец, обезглавливают.

Филиппа осенила себя крестом.

– Король может явить милосердие и заточить преступника пожизненно. Как раз это и ожидает королеву Элеонору, если вина ее будет доказана. После казни архиепископа Бекета король не решится лишить ее жизни.

Филиппа принялась в задумчивости покусывать нижнюю губу. Хью засмотрелся на нее, потом опомнился и мысленно выругал себя.

– Надо снова обшарить подвал, – наконец предложила она.

– Ключи теперь у Олдоса. – Хью поскреб подбородок. – Когда он уснет, я проберусь в его комнату и выкраду их.

– Как? Ты заметил, они висели у него под рубашкой сегодня утром? Значит, он с ними и спит.

– Придумай другой выход.

– Ничего не приходит в голову, – вздохнула Филиппа. – Разве что…

– Нет! – тотчас отрезал Хью.

– Помнится, ты говаривал, что другого пути у меня все равно не будет.

– А ты говорила, что есть сотни способов добиться цели, не торгуя своим телом!

– Сама жизнь доказывает, как сильно я ошибалась. Послушай, Хью! Сегодня вечером я пойду к Олдосу, позволю ему соблазнить меня…

– Страсти Господни!

– …и заставлю снять ключи под тем предлогом, что они мешают. Когда он уснет, я их возьму, и мы проникнем в подвал.

– Я против!

– Думаешь, я очень сильно за? – Филиппа слабо улыбнулась и отложила щетку. – Но ведь мы оба знаем, что другого пути нет.

– Значит, теперь ты уже способна отдаться ему? Даже после того, что у нас было?

Хью не мог оторвать взгляда от кровати – узкой кровати с простым соломенным матрацем, над которой, казалось, витали упоительные воспоминания.

– Да, способна, – тихо ответила Филиппа, перебирая какие-то пузырьки. – Ты сам сказал, что узы любви – это путы, которые делают свободного человека рабом. Если истина в том, что вдвоем мы станем слабее, чем поодиночке, нужно поскорее разорвать эти узы. А что лучше послужит этой цели, чем моя ночь с Олдосом?

Ее отражение в плохоньком зеркале было искаженным и нечетким, и все же Хью сумел уловить так хорошо знакомый ему взгляд умного зверька, который старается перехитрить того, кто загнал его в угол. Он вдруг с пронзительной ясностью понял, что Филиппа вовсе не собирается отдаться Олдосу, что у нее совсем иные намерения – заставить его умолять ее не делать этого и тем самым обнаружить, насколько она ему дорога. Часть его души жаждала поддаться на эту уловку, пойти на поводу, как тогда в Саутуорке, как прошлой ночью, когда она приблизилась к нему нагая и неодолимо прекрасная. А этого не следовало делать. Разумнее было сразу подавить этот душевный порыв, подняться над тяготением плоти. Если бы он знал, что последует за первым шагом к сближению, он никогда бы его не сделал. Можно остаться самим собой, только если не подпускать к себе никого никогда ни при каких условиях. А что теперь? Он увяз в своих чувствах, как муха в патоке!

Но может быть, не все еще потеряно. Сказав, что она теперь способна переспать с Олдосом, Филиппа сама себя загнала в угол.

– Что ж, – сказал Хью, отворачиваясь к окну, – раз так, я еду в Истингем.

– Что?! Ты шутишь!

– Ты же сказала Олдосу, что не ляжешь с ним в постель, пока я здесь. Значит, мне придется покинуть Холторп.

Последовала долгая пауза.

– Пожалуй, я придумаю какой-нибудь другой способ заполучить ключ…

– Какой? – резко спросил Хью, поворачиваясь. – Не важно, насколько серьезной была твоя угроза переспать с этим фигляром, но другого пути в подвал у нас нет. А тебе нет пути к Олдосу, пока я здесь. Вывод – мне пора в дорогу!

– Не уезжай, Хью! – взмолилась Филиппа, глядя на него своими громадными темными глазами. – После двух смертей…

– Маргерит мертва, бояться нечего. Не ты ли сочла страхи Орландо беспочвенными?

– Да, но Олдос и Клер…

– Это шуты гороховые. Куда им покушаться на чужую жизнь!

Филиппа сделала шаг к нему, протянув руку. Хью увернулся от прикосновения и принялся собирать свои пожитки.

– Ну а если что пойдет не так, проси помощи у Рауля. Он человек надежный и честный.

– Не уезжай, Хью!

– Оставшись, я только все испорчу. Мы и без того застряли здесь чересчур надолго.

– Но я люблю тебя, Хью, – прошептала Филиппа. – Я не могу лечь с ним в постель.

– Ты только что сказала, что можешь.

У двери Хью обернулся. Филиппа стояла посреди комнаты в одной сорочке, какая-то удивительно маленькая и беззащитная. Глаза ее были влажными. Он вышел, не дожидаясь ее слез.