"Александр Сергеевич Панарин. Стратегическая нестабильность ХХI века" - читать интересную книгу автора

Разве мы не хотели бы получить ту свободу, которую еще имели они до принятия
рокового решения, - свободу иначе- возможного? Мы стали заложниками их
авантюры, сделавшей трагический ход событий необратимым. И вот оказывается,
что мы выступаем для наших потомков в той же роли - делаем их заложниками
нашей трагической слепоты, нашего нетерпения, нашей безответственности.
Разумеется, ситуацию можно "банализировать", сославшись на то, что каждое
поколение является заложником поступков и решений предшествующих и если
называть это драмой, то это драма не новой истории как таковой, а драма
человеческого бытия вообще. Но на самом деле человеческое бытие не мозаично,
а ход истории не является плавно линейным, они организуются вокруг
некоторого "ядра", смыслового и событийного. События и поступки, идущие мимо
этого ядра, не являются судьбоносными - программирующими биографию в целом.
Как в биографии личности, так и в биографии народа банально-инерционное
течение жизни прерывается в неких узловых точках, в которых совершается
выбор и предопределяется судьба. То, что сегодня прерывается инерция,
заданная "определяющими" решениями предыдущих поколений, объясняется вовсе
не фактом начала века - условностью принятого летосчисления. Соответствующие
прерывания инерции, задающие новую тональность целому веку, могут произойти
и в середине, и в конце его.
Однако в нашем случае, как и в случае поколения начала прошлого века,
инерция прерывается сегодня, а событие, способное организовать ход всех
последующих событий, связав их в единый узел, вершится как раз на наших
глазах. Именно его истоки и причины суждено анализировать потомкам, которые
и адресуют нам, его участникам, свои самые жгучие, самые тревожные вопросы.
И поскольку трагические по своим последствиям решения, судя по всему,
уже приняты, то следующий наш вопрос будет касаться того, кто и почему такие
решения принимает. Самым большим парадоксом, вписанным в экзистенциальную
тайну homo sapiens, является то, что наиболее пагубные, наименее
рациональные решения вытекают не из нужды, не диктуются какой-то жесткой
необходимостью - они вытекают из свободы. Сильные объективно более свободны,
чем слабые, обеспеченные - более, чем необеспеченные, победители - больше,
чем побежденные. Тем не менее коллективная историческая память человечества
травмирована именно первыми: их решениями вписаны самые трагические события
в историю человечества. Следовательно, трагедии и срывы - скорее результаты
авантюр тех, кто пресыщен и избалован, кого одолевает гордыня и связанные с
нею нетерпение и нетерпимость, чем опрометчивость тех, кого подтягивала
решимость отчаяния. Наиболее азартно играют, как правило, те, кто уже сорвал
куш и, вопреки благоразумию, тут же пытает судьбу, претендуя на еще большее.
Это они исходят из двух опаснейших презумпций: "Победитель получает
все" и "Завтра будет поздно". Понять их психологию, заодно разгадав тайну их
влиятельности и популярности, - значит освоить жанр гуманитарного описания и
прогнозирования политической истории нового времени.
Психологическая легкость подобного вывода не должна тем не менее нас
обманывать. Ибо самое главное и трудное - эксплицировать данную интуицию на
языке понятий, раскрыть механизмы, посредством которых психология
преобразуется в социальную онтологию и праксеологию, в стратегическую игру
поколений со своим веком.
Стратегическая нестабильность является следствием стратегической игры,
в которой участвуют две стороны: сильный и слабый, ведущие себя одинаково
неадекватно. Неадекватность поведения сильного состоит в безрассудной