"Генрик Панас. Евангелие от Иуды (Апокриф) " - читать интересную книгу автора

практические), а в истории такое всезнание - неосуществимая мечта, хотя и
мужи наиобразованнейшие не находят сил отказаться от подобной пытливости.
Ведь и философ, взыскующий конечной истины мироздания, забывает: любое
слово в его умозаключениях есть понятие, а любое понятие абстрактно.
Абстракция уже ех definitione {По определению (лат.).} не является
реальностью, следовательно, наше знание о реальности - собрание понятий, не
являющихся реальностью.
Выбирая из двух позиций: либо реальность истинна, либо истинно наше
знание о ней, я склоняюсь к первому. История, конечно, не понесет ущерба,
ежели мы признаем, что она, история, есть лишь субъективное представление, в
любом случае исключающее достоверность.
Хуже, когда истории приписываем значение сущего - тогда рискуем впасть
в противоречие, о коем шла речь выше.
Заметить сие считаю необходимым, поскольку требуешь описать давно
минувшее, а оно, мне представляется, может иметь весьма серьезные
последствия для судеб мира, не намеренного вопреки злоречивым пророкам
завершить свое существование на нашем поколении.
На склоне лет все, ранее обязывавшее меня молчать, уже не существует,
потому собираюсь исполнить твою просьбу и оставить свидетельство событий, в
коих сам принимал участие либо о коих наслышан из достоверных источников.
Однако свидетельство - это еще не история, хотя оно в равной степени
сомнительно, ибо omnis homo mendax {Любой человек лжив (лат.).}, о чем знает
каждый судья. Нет двух одинаковых показаний по одному делу, даже случись оно
за день до того на рынке. Чего же стоят свидетельства о фактах давних, через
несколько десятков лет неожиданно оказавшихся весьма важными для нынешнего
поколения или для наших потомков?
Я не убежден в сугубой серьезности этого дела, но желание ответить на
твои вопросы склоняет меня к исполнению просьбы, при сем учитываю, кстати,
твой скептицизм насчет слухов, разглашаемых миссионерами секты, проникшими в
иудейские общины даже африканских, испанских и галльских провинций. Учитываю
также и злокозненные сплетни, устные и письменные, касательно моей особы,
говоря точнее, касательно моего alter ego; уверяю тебя, сплетни ничуть не
меняют мое отношение к самому делу, хотя, даже усмиренный летами, порой
прихожу от них в ярость.
Наговоры во множестве кружили среди простонародья, но до сего дня не
обращал внимания на клевету - были на то свои причины. Ныне причин этих нет,
а мои годы освобождают от когда-то добровольно принятых обязательств.
Болезнь эпохи, как понимаю из твоих сообщений, разрастается куда шире,
нежели я предполагал, и, быть может, все, что мы, современники, считаем
пустяками (я, кстати, не держусь такого мнения), поднимется огромным древом
и своей тенью омрачит всю империю.
Между нами говоря, мне все едино, будет ли сия тень губительна для
империи, хотя поистине не ведаю, что горше: деспотизм мирской или
священнический, ибо, как говорит Гораций: quidquid delirant reges,
plectuntur Achivi {За все безумства царей расплачиваются их подданные
(лат.).}.
Мысль об упомянутом недуге заставляет сомневаться, беспокоит, ибо,
случись так, вынужден признать: человек, о коем любопытствуешь, поистине был
мужем провидения. Вопреки известной максиме: умный не откажется изменить
свое мнение, - в жизни не любят отбрасывать привычные суждения, в мои же