"Леонид Панасенко. Диалог (Авт.сб. "Садовники Солнца")" - читать интересную книгу автора

уверенность, но уже мог поспорить с кем угодно, что незнакомец никакого
отношения к аресту Еретика не имеет. Тем более - к нему, обыкновенному
свидетелю, который так и не смог на допросе порадовать суровых
инквизиторов. Что поделаешь, память... Не может же он помнить все слова
философа...
Патрульный Кольца кивнул, прощаясь, и пошел к двери. Затем, наверное,
вспомнив один из обычаев этого мира, вернулся и положил что-то на стол.
Чотто не, видел и не слышал, как и когда ушел странный гость. Ошеломленный
и ослепленный невиданным сиянием, он тупо смотрел на шесть крупных
бриллиантов, которые раскатились среди жалких остатков его ужина.
- Каждый из них стоит, стоит... - лихорадочно бормотал книготорговец,
ощупывая драгоценные камушки. - Здесь больше денег, чем в казне святой
службы...
Джамбаттисто упал на колени и начал усердно молиться за жизнь
чудаковатого ноланца и за его приятеля или почитателя, которого послал в
его бедную лавку сам бог или дьявол - все равно.
Патрульный шел тесным переулком. Оглянувшись на дом книготорговца, он с
удовлетворением подумал, что этот Чотто все же обманул святых инквизиторов
и что он, определенно, наизусть знает книги философа. Просто хитер
торговец и осторожен предельно.
В конце переулка Патрульный поскользнулся. Одна из книг упала в грязь.
Он поднял ее, осторожно вытер полой плаща. Из-за косматых туч как раз
выглянул сонный глаз луны, и Патрульный прочел название трактата. На
обложке значилось: "О бесконечности, вселенной и мирах".


По местному летоисчислению наступило 17 февраля года 1600. Уже началось
утро, когда процессия с Еретиком вышла из переулка Лучников на Кампо ди
Фьйори; Еретик не обращал внимания ни на огромную толпу, что уже собралась
на площади Цветов, ни на зловещие факелы в руках откормленных монахов. Он
ступал твердо, пытаясь во что бы то ни стало донести измученное тело до
места казни. Он не вздрогнул, только подобие улыбки искривило лицо, когда
дружно заголосили колокола.
Сырые дрова разгорались плохо. Они сначала просочились рыжим дымом, но
ветер немного раздул костер, и тогда двое служителей еще подбросили
хвороста.
...Они заметили друг друга издали. Казалось, уже ничто в мире не сможет
разбудить в Еретике никаких чувств, тем более его любопытства, однако то,
что он увидел на площади, насторожило его. Кружилась от дыма голова,
нетерпеливая душа уже прощалась с телом, а он с каким-то непонятным
ощущением тревоги жадно глядел на незнакомца, который быстро приближался к
месту казни. "Что за одежда на нем? Странная, - подумал Еретик. - Люди
уступают ему дорогу, но спроси их - почему? - и они не будут знать, что
ответить..."
Патрульный стремительно шел сквозь толпу и видел лишь одно - смертельно
усталые глаза гордого ноланца. Зеваки расступались перед ним, но он не
обращал на это внимания: глаза Еретика жили высоко над толпой, и
Патрульный был вынужден смотреть только вверх. Патрульный остановился и,
заметив в этих глазах удивление, сделал успокоительный жест.
- Постарайся понять меня, человек, - мысленна обратился он к философу,