"Геннадий Панфилов. Продолжение [И]" - читать интересную книгу автора

выразительные, смотрели тихо, робко, густые, с проседью брови не
двигались, никаких следов безумия на худощавом лице с большим, открытым
лбом не чувствовалось, напротив, весь облик его проявлял ум, характер,
достоинство и настойчиво напоминал чье-то древнеримское в мраморе
изваяние, чему в немалой степени способствовали короткие вьющиеся седые
волосы и прямая, осанистая, сохранившая военную выправку фигура.
Одет он был по моде середины прошлого века в прогулочный, тщательно
отглаженный сюртук, из-под жилета выглядывала белая, тонкого полотна
сорочка, на шее с подчеркнутой небрежностью был повязан платок в тоне
пепельного цвета узких на нем брюк, между ног устойчиво устроилась тяжелая
трость, на массивном костяном набалдашнике которой смиренно покоились
холеные руки хозяина, а на пальце тускло поблескивал фамильный перстень.
Невольно оглядев себя беглым взглядом, Хромов улыбнулся - видавшая виды
куртка, заштопанные джинсы, на честном слове державшиеся кроссовки в
данной обстановке сконфузили бы кого угодно и его тоже, если бы не
доверительная атмосфера общения, установившаяся между ним и господином
Батюшковым с самого начала.
- Странный памятник, - кивнул Батюшков в сторону композиции. - Такое
впечатление, что скульптор задался целью увековечить лошадь. Посмотрите,
какой могучий у нее корпус. А маленький Батюшков так, побоку, как тень,
совсем незаметен. И знаете, тут есть резон. В свое время я не любил этот
город, называл его болотом. Но по иронии судьбы родился здесь и похоронен.
- И неожиданно, без перехода, спросил: - Сколько вам лет?
- За пятьдесят, Константин Николаевич.
- Ого. И в таком возрасте изволите любить, пишете вдохновенные строчки,
энергичны, деятельны. Удивляюсь, где, откуда черпаете силы. А я в двадцать
пять был уже сыт жизнью по горло. И весь оставшийся срок попросту убивал
время.
Дружеские вечеринки, споры, служба, сновал по миру, точно челнок. Когда
не было средств, забивался, как мышь, в нору, в свое имение. Пока сюда не
водворили.
- А стихи?
- Вы их читали? Не мнитесь, скажите прямо. Ага, молчите. Я не обижаюсь.
Меня еще при жизни забыли. Вспоминают разве что литературоведы, когда
пишут о той эпохе, о плеяде, предшествовавшей и якобы воспитавшей Пушкина.
Не верьте им. Ни я, ни Державин, ни Жуковский ни малейшего влияния не
оказали на гения. Сверчок ниспослан нам Богом. Он единственный русский
пиит, кто Слово услышал и донес до нас во всей красоте его не искаженным.
Русский язык под его пером превзошел выразительностью лаже самый
мелодичный итальянский, в котором, поверьте, я знал толк.
- Однако вы, современники, не оценили Александра Сергеевича должным
образом.
Только потом, после роковой дуэли...
- Христа тоже признали потом. Давайте отложим разговор о прошлом. У вас
и у меня в голове совсем другое... Хотите, я расскажу вашу историю, как ее
представляю?
Кто знает, может, моя версия случившегося с вами, пусть и неверная,
подскажет вам правильное решение. Такое бывает.
- Да. Пожалуйста. Буду признателен, - сбивчиво ответил Хромов и с
торопливой небрежностью принялся засовывать свои бумаги в портфель.