"Эдгар Пэнгборн. Зеркало для наблюдателей. Пер. - Н.Романецкий." - читать интересную книгу автора

Сначала мне показалось, что в комнате ничего не пропало. Потом я
добрался до флакона с дистроером и остолбенел: двух третей содержимого как
ни бывало.
Дверь оказалась приоткрытой. Выйдя в холл, я понял, почему храп был
таким громким: дверь в комнату Фермана тоже была приоткрыта. Уличный
фонарь сквозь окно освещал постель старика. Никаким хлороформом в его
комнате не пахло. Я удостоверился, что Ферман цел и невредим, что его
ненормально шумный сон является тем не менее вполне естественным.
Вернувшись к себе, я полез в комод. Бронзовое зеркало лежало на
месте. Потом я вдруг понял, что чужие руки касались моей одежды,
развешенной не стуле. Я достал бумажник. Денег не тронули, зато между
документами я нашел записку. Записка была написана нашим крошечным
сальваянским шрифтом, который человеческие глаза приняли бы за набор
разбросанных в беспорядке точек. В записке было всего два предложения:
"Заметьте, я играю честно. Ваша бутылка с д.з. не совсем пуста".
Подпись автора отсутствовала.
О боже, подумал я, докатиться до кражи со взломом в человеческом
стиле!.. И тут же рассмеялся: ведь Намир всего лишь последовал старейшему
правилу Наблюдателей - "Действуй по-человечески". Впрочем, мой смех быстро
затих, потому что я вспомнил об одном неземном факторе в этой земной
ситуации - я не могу сдать преступника в руки полиции, не предав свой
народ. А Намир сей фактор из виду не упустит и обязательно использует его
в своих интересах. Если бы мы играли в шахматы, получилось бы, что я дал
равному со мной по силам игроку фору в две ладьи.
Одно окно оказалось открытым шире, чем я оставил его, ложась спать.
Все стало ясно: Намир проник в дом с заднего двора. Лестница была
приставлена к стене прямо под моим окном - залезть проще некуда. Вчера она
лежала вдоль стены, словно забытая после недавней покраски оконных рам. А
где же бульдог?..
До рассвета было уже недалеко. В деревянной ограде заднего двора
виднелась открытая калитка на боковую улицу - Мартин-стрит. Возле калитки
валялась куча тряпья. Эта куча обеспокоила меня - по-моему, вчера ее там
не было.
Сопя, я напялил поверх пижамы купальный халат и снова вышел в холл.
Со второго этажа тоже доносился храп - словно собака ворчала за углом.
Запаха не ощущалось. Намир, разумеется, должен был уже убраться отсюда.
Вряд ли он стал бы зря растрачивать дистроер. Умнее было бы добраться до
места, где можно раздеться и смазать дистроером зоны запаховых желез. Тем
не менее я проверил второй этаж. Ванная была пуста, свободная комната надо
мной - тоже. Двери других комнат оказались приоткрытыми. Из средней
комнаты доносился храп-ворчание и легкий запашок, присущий
женщинам-землянкам. Никакого хлороформа. Анжело упоминал вчера о старых
леди. С ними, по-видимому, ничего не произошло.
Я прошел мимо и заглянул в переднюю комнату. Здесь запах хлороформа
присутствовал. Я включил свет, скинул комок ваты с подушки спящего
молодого человека и тряхнул его. Он с трудом разлепил веки, схватился за
голову:
- Кто вы такой, черт подери?!
Джек Макгуайр был сложен так, что вполне мог позволить себе подобный
тон. Этакая гранитная глыба, особенно - плечи. Рыжеволосый, голубоглазый и