"Алекс Панкратов. Одна маленькая жизнь, одна маленькая смерть." - читать интересную книгу автора

сиденьями, а у одного даже сломана ножка. Было ли это раньше? Он не мог
вспомнить. Он помнил, что у него были стулья, но он не помнил, были ли они
такими, какими он видел их сейчас. Он испугался. Что вдруг случилось?
Почему, зачем вдруг нарушился столь привычный, въевшийся глубоко в него
образ его жизни?
Он выбежал на улицу, боясь себя, боясь того, что с ним стало происходить.
Хлопнувшая за ним дверь подъезда заставила его вздрогнуть. Он тысячи раз
проходил через эту дверь, но не помнил, хлопала она, или нет. Почему вдруг
он стал обращать внимание на то, что никогда его не интересовало? Он
затравленно озирался по сторонам, замечая вещи, которых раньше никогда не
замечал. Он быстро шел через сквер, с ужасом прислушиваясь к своим
ощущениям. Что с ним случилось? Как? И зачем? Зачем этот ржавый экскаватор
стоит посередине сквера? И почему он раньше его не замечал? Почему две
трубы завода дымят, а третья - нет? А она вообще когда-нибудь дымила? Он не
помнил.
И вдруг он свернул со своего привычного маршрута. Он не знал, зачем он
вдруг пошел в этот узкий переулок. Он никогда здесь не ходил. Зачем он
вообще свернул? Он боялся перемен в себе, он боялся самого себя, он боялся
появившейся в нем уверенности в том, куда именно он идет. Он был уверен,
что сейчас он пройдет мимо школы, пройдет через двор заброшенного дома и
выйдет на старый пустырь на окраине города. Откуда он вообще знал, что
здесь есть школа, дом, пустырь? Он здесь никогда не был! Он боялся идти, но
он шел, потому что не мог иначе. Что-то вело его туда, и он с ужасом
узнавал школу, которую никогда не видел, полуразрушенный дом, обнесенный
бетонным забором, исписанным надписями вдоль и поперек, и пустырь с кучами
мусора, над которыми вились стаи черных птиц.
Он остановился на окраине пустыря и замер, глядя пустыми глазами в
пространство перед собой. Он твердо знал, что должен встать в центр
пустыря, и там, в канаве, он найдет то, зачем он пришел сюда. От этой
уверенности сердце его колотилось с бешенной силой, он немного задыхался от
предчувствия того, что получит наконец то, ради чего он жил. Здесь, на этом
пустыре был смысл его жизни. И теперь все изменится, он будет жить
совершенно по-другому. Он вспоминал прожитые годы и его наполняло
отвращение к самому себе, к своей серости, к суконности и однообразности
прожитых лет. Он ненавидел себя за свое прошлое и он упивался ощущением
перемен в своем будущем.
От волнения ноги не сразу подчинились ему. Превозмогая противную дрожь,
он заставил себя идти. Руки немели от восторга, сердце колотилось в груди,
а весь мир был заполнен переливами красок. Он брел через пустырь, смеясь в
голос, размахивая руками и громко разговаривая сам с собой. Вот она, эта
канава. А вот под этим листком старой газеты, он знал это, лежит ОH - смысл
его жизни. Hоги подгибались от чувства свершившегося чуда, глаза застилала
пелена счастья, когда он онемевшими пальцами взялся за газету...
И его сердце остановилось... Он упал в грязь лицом, упал уже мертвым, а
птицы по-прежнему вились над пустырем, ветер по-прежнему шелестел мусором и
жизнь вокруг продолжалась так, как будто ничего не произошло...
Когда через два дня на пустырь, где был обнаружен труп пожилого мужчины,
скончавшегося от сердечного приступа, пришел сержант из местного отделения
милиции, он нашел там, в канаве, на старом газетном листе, кричащего
младенца. Без пеленок, без ничего, вообще без каких-либо следов ухода.