"Алексей (Леонид) Пантелеев. Пакет (про войну)" - читать интересную книгу автора

Конечно, меня уж в два счета сграбастали эти самые больные. Руки мне
закрутили, к виску - наган и не выпускают. А я и не рыпаюсь. Чего мне
рыпаться? Стою потихоньку.
Тогда офицер встает, поправляет свою офицерскую фуражечку и говорит:
- Погодите еще стрелять.
Потом закачался, глаза закрыл и говорит:
- Ох... Мне худо.
Его поскорее сажают обратно на ступеньку и начинают махать около его
морды кто чем: кто, понимаете, тряпкой, кто веточкой, а кто просто своей
забинтованной лапой.
- Ну как, - говорят, - ваше благородие? Ожили?
- Да нет, - говорит. - Не совсем.
Опять помахали:
- Ну как?
- Ожил, - говорит. - Спасибо... Молодцы, ребята!
Они, дураки, отвечают:
- Рады стараться, ваше высокоблагородие!..
Потом говорят:
- Ну как? Можно расстрелять?
- Да нет, - говорит офицер. И встает. - Нет, - говорит - К моему
сожалению, придется подождать с расстрелом. Ему сначала язык починить
нужно. Однако расстрел от него не уйдет. Я, - говорит, - из этой малиновой
дряни через полчаса решето сделаю. Собственноручно. Но сначала, - говорит,
- его все-таки подлечить нужно. Послушай, Зыков, веди его, пожалуйста,
скорей в околоток, а я сзади пойду.
Понимаете? Боится! Боится рядом идти. Даже вдвоем с Зыковым боится.
- А ну - говорит, - еще кто-нибудь. Вот ты, - говорит, - Филатов, у
тебя наган при себе, пойдем с нами...
Зыков пихает меня прикладом и кричит:
- А ну, пошел! Живо!
Я пошел. Поднимаюсь по лесенке и вхожу в эту самую - в раздевальную
комнату.
Ну, знаете, воздух тут прямо противный. Карболкой роняет. Какие-то
всюду банки валяются, склянки, жестянки... Пыль, понимаете, грязь. Стены
черные. У стены деревянная лавка стоит, а на стене, на вешалке, висят
солдатские шинели, фуражка и китель с погонами.
Я все это заметил потому, что мы с этим Зыковым в раздевальной целую
минуту стояли, покуда его благородие по лестнице поднимался. С ним,
понимаете, опять худо стало. И его опять обмахивали березками.
Потом он приходит и говорит:
- Ну, вы! - говорит. - Чего на дороге встали?
К доктору! Живо!
Ну, Зыков меня опять пихает прикладом, Филатов распахивает дверь, и я
захожу к доктору.
А доктор-то, доктор! Ей-богу, смешно сказать: совсем старичок.
Беленький, маленький, ну такой маленький, что даже ноги его в халате
путаются. А передним, понимаете, выпятив грудь, стоит этакий здоровенный
полуголый дядя. И доктор его через трубку слушает.
А тот дышит грудью. Словно борец Василий Петухов.
Мы, понимаете, входим, а доктор и говорит: