"Алексей Иванович Пантелеев. Тырса " - читать интересную книгу автора

предметам. И потому все это так долго живет и так глубоко трогает.
Вспоминаю Тырсу, перелистываю другие книги с его рисунками.
"Портрет". Тоже о беспризорниках. Как здорово сделан, например, тот
рисунок, где малолетний правонарушитель Коська, укравший на вокзале
корзинку, вскрывает ее под дощатым настилом дебаркадера. Казалось бы, более
неудобного, невыигрышного положения для героя трудно выбрать. И все-таки
художник усаживает Коську на корточки именно в таком, согбенном, скрюченном
положении, и при этом мы видим, что Коська весь кипит, весь дрожит. Руки его
лихорадочно роются в корзине и выбрасывают оттуда - белье, башмаки, коробки
и прочее "барахло".
А вот повесть "Пакет". Серийное, массовое издание. Тонкий, очень
экономный рисунок пером. Что называется, ничего лишнего.
Генерал Мамонтов появляется в штабе белогвардейской казачьей части.
Перепуганные его неожиданным появлением, офицеры вскочили, вытянулись в
струнку, приветствуют своего шефа. Во всем этом - никакой буффонады, никакой
карикатуры. Наоборот, автор как будто даже любуется изысканной выправкой,
родовитостью и сановитостью своих персонажей. И вместе с тем нет никаких
сомнений, что эти люди - враги. А вот другой персонаж - Петя Трофимов,
этакий красноармейский Иванушка-дурачок, герой повести, от имени которого
ведется рассказ. Кажется, будто сам рисунок становится добрее, штрих мягче,
округлее, когда на бумаге возникает образ этого героя.
Украшал Николай Андреевич своими рисунками и другие мои работы. И
всякий раз, когда я брал в руки свежий, еще пахнущий краской журнал и видел
возле своего текста его неповторимый рисунок, - это было всегда добавочной,
дополнительной радостью, было праздником.
Я несколько раз бывал у Николая Андреевича - по каким делам, не помню
теперь. Жил он, если не ошибаюсь, в "доме Бенуа", у Никольского морского
собора. От юношеской своей стеснительности, застенчивости я ничего не видел
и не запомнил. Помню только, что у него были три девочки, дочки.
Николаю Андреевичу не было тогда сорока лет, но мне он казался если не
старым, то очень взрослым, пожилым, солидным человеком. Таким он, впрочем,
казался не мне одному. С тридцати лет он уже был метром, профессором
академии...
Внешность у него была запоминающаяся: рыжеватая борода, золотое пенсне,
котелок. Чем-то он был похож на того французского виконта, которого
прославил Дега, изобразив его с двумя девочками и борзой собакой.
Но это был очень русский виконт - такой же русский, как и некоторые
другие завсегдатаи верхних этажей Дома книги, поражавшие меня тогда своей
"барственностью", элегантностью: В.В.Лебедев, Б.С.Житков, Д.И.Хармс...
Кстати, о смерти Николая Андреевича я узнал в тот же день, когда узнал
и о гибели Даниила Ивановича Хармса. Оба они - и поэт и художник - пали
жертвами жестокого века...
Время было блокадное, питерцы уже давно привыкли к утратам, смерть
стала для нас явлением обычным и привычным, и все-таки так больно, так
горько было узнать, что нет больше Тырсы, что никогда не поможет он тебе
сделать новую книгу, не покажет своего искусства волшебника, не порадует
своим тонким, честным, умным и веселым мастерством.

1966