"Алексей Иванович Пантелеев. Шварц " - читать интересную книгу автора

этот эзопов язык, отличать шутку просто от шутки-одежки, шутки-шелухи...


* * *

И вот еще тема - шварцевский юмор. Нельзя говорить об Евгении Львовиче
и обойти эту черту, эту яркую особенность его личности.
"Где Шварц - там смех и веселье!" Не помню, был ли где-нибудь выбит
такой девиз, но если и не был, то незримо он сиял над нашими головами всюду,
в любом обществе, где появлялся Женя Шварц.
Ему всю жизнь поручали открывать собрания (правда, не самые
ответственные), на банкетах и званых вечерах он был тамадой, хозяином стола,
и совершенно невозможно представить себе, чтобы в его присутствии первую
застольную речь произносил не он, а кто-нибудь другой.
Вспомнилось почему-то одно странное собрание в Ленинграде, в Доме
писателя имени Маяковского.
Тридцать восьмой или тридцать девятый год. В гостях у писателей юристы
прокуроры, следователи, маститые адвокаты, в том числе прославленный
Коммодов. Время, надо сказать, не очень уютное. За спиной у нас ежовщина.
Многих наших товарищей нет с нами. Смешного, улыбчатого тут не скажешь как
будто.
Но открывает собрание Евгений Львович. Своим милым, негромким,
интеллигентным, хорошо поставленным голосом он говорит:
- В девятьсот пятнадцатом году на юридическом факультете московского
университета я сдавал профессору такому-то римское право. Я сдавал его очень
старательно и упорно, но, увы, как я ни бился, юрист из меня не получался. И
на другое утро в Майкоп, где проживали тогда мои родители, полетела гордая и
печальная телеграмма: "Римское право умирает, но не сдается!"...


* * *

А вот - другой год и другая обстановка. В послеобеденный зимний час
пришел на огонек в Комаровский Дом творчества. В столовой, где только что
закончился обед, идет своеобразное соревнование: писатели пишут на спор, кто
скорее и кто лучше, фантастический рассказ "Двадцать лет спустя, или 1975
год". Сосредоточенные лица, лихорадочно скрипят перья. Узнав, в чем дело,
Евгений Львович задумывается, останавливает взгляд на своем старом приятеле
Моисее Осиповиче Янковском и вдруг поднимает руку:
- Можно?
Ему говорят:
- Можно.
И он с ходу, как по-писаному, читает свой только что придуманный
рассказ:
"Океанский лайнер "Моисей Янковский", медленно разворачиваясь, входил в
Комаровский порт..."
Я до сих пор дословно помню первые фразы этого рассказа. И помню хохот,
потрясший стены нашей маленькой столовой. Громче всех и чистосердечнее всех
смеялся милейший М.О.Янковский.