"Цветок Прерий" - читать интересную книгу автора (Кармайкл Эмили)

ГЛАВА XIX

Луна спряталась за тучами, когда четыре беглеца вывели своих лошадей из спящего лагеря апачей. Чтобы приглушить стук копыт, к ногам лошадей были привязаны куски оленьей кожи, но эта мера предосторожности была, по-видимому, излишней. Апачи спали крепким сном, оглушенные теквилой.

Группу возглавлял Кэл, последним шел Исти. Маккензи старалась держаться так, как подобает жене индейца – то есть совершенно спокойно, но ее сердце билось так оглушительно, что ей казалось, весь лагерь пьяных индейцев слышит эти звуки.

Вдруг Кэл дал знак остановиться. Маккензи понимала, что нельзя задавать вопросы и нарушать тишину. Уголком глаза она заметила, как Бей и Исти схватились за винтовки. Прошло несколько напряженных минут, и из-за деревьев появилась какая-то тень и остановилась на их пути. Исти и Бей взвели курки, но Кэл поднял руку, удерживая их от выстрела.

– Йаноза! – приветствовал Кэл тень.

– Гошк-ан!

Маккензи знала, что апачи зовут друг друга по именам лишь в особых случаях, и это тихое приветствие означало куда больше, чем могло показаться. В воздухе повисла гнетущая тишина. Если брат Кэла поднимет тревогу, побег обречен на неудачу. Но Йаноза не кричал. Он стал говорить с Кэлом холодным спокойным тоном, слегка запинаясь, потому что был пьян.

Маккензи отошла потихоньку к Исти.

– Что он говорит? – прошептала она.

– Он знал, что Гошк-ан уйдет. Гошк-ан больше не индеец, он больше не хочет умирать вместе с апачами.

Кэл ответил так же кратко и таким же ровным голосом.

– Гошк-ан говорит, что у него есть ради чего жить, ему незачем умирать, – тихо переводил Исти. – Он сказал Йанозе, что все стало другим. Он сам стал другим, Йаноза стал другим. Весь мир переменился.

Вдруг Йаноза шагнул вперед и уставился на Маккензи.

– У тебя есть женщина, ради которой ты хочешь жить, – отрывисто произнес он по-английски. – Она нарожает тебе сыновей, белых сыновей. Еще больше белых людей будут попирать эту землю.

Маккензи было неприятно выслушивать его обвинения, но она терпела. Даже в темноте было заметно, как сверкали от злости глаза индейца.

– Почему белые не хотят жить на своей земле и оставить нас в покое?

Он адресовал вопрос Маккензи, а не Кэлу.

– Белые глупы. У них нет чести. Они убивают землю, роя в ней шахты и разводя уйму скота. Белые хуже мексиканцев.

Он взглянул на Кэла, затем на винтовки в руках Исти и Бея, потом снова обратился к Маккензи:

– У Гошк-ана волосы желтые, как у белых, но он мой брат. Он встал на путь белых людей, но я знаю, что он не запятнает чести, потому что мы вместе росли. Он сказал мне, что ты, рыжеволосая женщина, тоже понимаешь, что такое честь.

Индеец долго молча смотрел на нее, потом заговорил вновь:

– Мой брат сказал, что я убил твоего отца, белая женщина. Я не помню. Я убил столько белых, что их лица перемешались в памяти.

Маккензи при этих словах почувствовала жалость. Какова была жизнь Йанозы? Какой дьявольский огонь пылал в его сердце, что он загубил так много людей, что образы их смешались в его памяти?

– Мне жаль, если я действительно убил твоего отца, рыжеволосая, потому что ты – жена моего брата. Но теперь я дарю тебе жизнь взамен той, что отнял у твоего отца.

Его слова имели огромный смысл для Маккензи. Шесть лет назад Йаноза, погубив отца, убил и ее душу. Теперь он возвращал ее.

– Идите, – велел он.

Кэл взял Маккензи за руку, повернулся, не сказав брату ни слова, и повел ее за собой к свободе. Маккензи оглянулась на Йанозу и увидела, что он, стоя на большом валуне, наблюдал за ними. Его фигура на фоне ночного неба казалась очень печальной и одинокой.

– Ты же не попрощался, – сказала Маккензи Кэлу.

– Я распрощался с Йанозой давным-давно. В последний раз я видел своего брата четырнадцать лет назад и с тех пор не встречался с ним. Человек, напавший на «Лейзи Би» и находящийся в банде Джеронимо, не тот брат, с которым мы вместе росли.

После четырех дней напряженного пути Маккензи и Кэл приехали домой. Исти и Бей сопровождали их, но накануне в полдень распрощались и повернули в сторону резервации. Маккензи было жаль расставаться с ними. Эти апачи стали для нее настоящими друзьями, а не просто индейцами. Она предложила им работу на «Лейзи Би», пообещав, что утрясет вопрос с местной администрацией и с агентом из резервации Сан-Карлос. Апачи вежливо отказались: в резерваций их ждали жены, и они хотели узнать, вернулся ли в Сан-Карлос Мако. Маккензи поняла, что апачи просто не стали говорить, что достаточно нахлебались, живя среди белых, хотя и жизнь в банде Джеронимо была не лучше.

– Мне кажется, им будет безопаснее в резервации, – грустно сказала она, когда апачи покинули их, – по это несправедливо.

Кэл скептически улыбнулся.

– Когда захватывают чужую территорию, о справедливости не может быть и речи. Будем надеяться, что им хотя бы удастся вырастить детей, и их внукам повезет больше.

Кэл не стал говорить о том, что многие апачи предпочли умереть, чем жить по законам белых. Их образ жизни умрет вместе с ними.

Первыми на ранчо их увидели Джордж Келлер и Сэм Кроуфорд. Они подняли много шума:

– Вот здорово! Мы поехали искать отбившихся от стада коров и вот кого нашли!

Постоянная гримаса Кроуфорда не изменилась, но, судя по тону его голоса, Маккензи могла бы поклясться, что он действительно рад их видеть.

– В этой одежде ты похож на проклятого апача, – Келлер рассматривал штаны и рубашку Кэла из оленьей кожи. – Хотя, ты всегда одевался, как индеец. Не знаю почему, но ты мне больше по душе, чем многие белые до мозга костей, кого я не хочу называть по именам.

Маккензи не могла припомнить, видела ли она когда-нибудь, чтобы Джордж Келлер улыбался? Но сейчас его серое худое лицо расплылось в улыбке.

– Вы и сами, мисс Батлер, похожи на индеанку, – прибавил Кроуфорд, – где же вы были?

– Кроссби сказал нам, – начал было Келлер, но Маккензи перебила его:

– Могу представить, что он наговорил!

– Да… Он сказал, что Вы умерли от укуса змеи.

– И еще, – вставил Кроуфорд, – что его чуть не убила банда апачей. Он сказал, что Смит снова вернулся к своим индейцам и поклялся отомстить, разорив все ранчо в долине. Имей в виду, Смит, Поттс сказал, что если ты только сунешься сюда, это будет все равно, что влезть головой в петлю.

– Посмотрим, что скажет Израэль, когда узнает, как поступил со мной его друг Кроссби! – запальчиво заявила Маккензи.

Когда они вчетвером въезжали под арку «Лейзи Би», Кармелита кормила свиней. Когда мексиканка узнала Кэла и хозяйку, она выронила миску с объедками и пронзительно завизжала. Она еще долго продолжала визжать, будучи не в состоянии выразить свою радость каким-либо другим способом. На пороге дома появилась Лу с ружьем в руках – без сомнения, она ожидала увидеть идущих на приступ индейцев, услышав «сирену»

Кармелиты. От удивления Лу чуть не выронила ружье.

– Маккензи! Бог сжалился над нами! – она бросилась вперед и стащила падчерицу с лошади. – Неужели это ты, Маккензи? Маккензи… – она повторяла это имя вновь и вновь.

– Калифорния! – Лу отпустила Маккензи и уставилась на Кэла. – Тебя можно принять за… О, боже! Только посмотрите на них! Если бы я не знала, кто вы такие, я приняла бы вас за индейцев, перекрасивших волосы!

Кармелита перестала, наконец, визжать и пугать свиней и бросилась к прибывшим. Она крепко обняла Маккензи, затем сдавила в жарких объятиях Кэла.

– Я знала, сеньор Калифорния, что они не смогут поймать Вас! Я знала, что Вы не позволите умереть нашей маленькой сеньоре!

– Кармелита! – прикрикнула Лу. – Ты задавишь беднягу! Отпусти сейчас же.

Она снова повернулась к Маккензи.

– Натан Кроссби говорил, что ты умерла. Где ты была? Я не могу поверить своим глазам. И Кэл… Боже мой! Кэл, быстро иди в дом, пока никто не увидел тебя и не выдал, чтобы получить награду, назначенную за твою голову. Господи! Что я болтаю! Я просто не могу поверить в то, что вы оба живы и здоровы. Идите в дом! Мистер Кроуфорд, пожалуйста, съездите в город и сообщите доктору Гилберту, что мне срочно нужно его видеть. Никому ни слова о том, что они вернулись, понятно?

– От меня никто ничего не узнает, мэм, – грозно прорычал Сэм.

– Где Фрэнки? – озабоченно спросила Маккензи.

– Она в штольне, дорогая. Она постоянно бывает там с тех пор, как услышала… Да, мы все были очень расстроены… Кармелита, приведи девочку!

Но идти за Фрэнки не было необходимости, потому что в следующую секунду с холма на них налетел маленький вихрь так стремительно, как только сумели бежать эти короткие ножки.

– Ма! Ма! – звонкий голосок Фрэнки летел впереди нее.

– Фрэнки! – Маккензи раскрыла объятия, и малышка влетела прямо в них.

– Я знала, что ты не умерла! Я говорила им, но никто не хотел мне верить. Я знала, что ты вернешься!

Маккензи уткнулась лицом в золотистые волосы дочери.

– Мы оба живы, Фрэнки.

– Калифорния! – закричала Фрэнки и, не отпуская руки матери, обхватила ногу Кэла, затянутую в оленью кожу.

– Папа Исси показал нам картинки, на которых ты был нарисован. Он сказал, что тот, кто найдет тебя, получит награду, – она наморщила нос, – это были не очень хорошие картинки.

Кэл и Маккензи обменялись многозначительными взглядами: Кроссби и Поттс даром времени не теряли.

– Теперь идемте, – велела Лу. – Все в дом! Я хочу услышать, что случилось с вами. Маккензи, где ты добыла такую… интересную одежду? Это оленья кожа? Должна тебе сказать…

Дверь дома закрылась за ними, а в конюшне Гидеон Смолл поспешно седлал коня. Через несколько минут он тихо выехал с «Лейзи Би» тем же путем, что и Сэм Кроуфорд за четверть часа до него. Но в отличие от Кроуфорда Смолл повернул коня не на юг – в сторону Тумстоуна, а на север – к дороге, которая вела к «Бар Кросс».

Вечер этого дня длился очень долго. Было столько разговоров, откровенных рассказов и обсуждений проблем, которые никто не мог решить. Сразу после того, как был подан ужин, примчалась из города легкая коляска Эймоса Гилберта. После обмена приветствиями и трапезы все вместе расположились в гостиной. Хотя было довольно поздно, Фрэнки оставалась вместе со всеми. Она уютно устроилась на коленях матери, прислонившись спинкой к ее груди. Маккензи в свою очередь опиралась на плечо Кэла. Эймос расслабился в любимом кресле Фрэнка Батлера, а Лу уселась на подушке у его ног, прислонившись спиной к его коленям.

– Я всегда знал, что Натан Кроссби негодяй, – говорил Эймос, – но должен признаться, что рассказ Маккензи просто поразил меня. С трудом верится, что человек может быть способен на такое!

– Он приезжал несколько дней назад с предложением купить «Лейзи Би», – рассказывала Лу. – Конечно, я никогда бы не продала ранчо ему. Так он еще сделал вид, что понимает меня, когда я отказалась. Сказал, что сейчас я переживаю и мне не до того, но он заедет через неделю, чтобы поговорить об этом.

– Слизняк! – произнесла Маккензи с отвращением.

– Да, – задумчиво протянул Эймос, – но он всех убедил в своем героизме, и, боюсь, тебе, Маккензи, будет трудно переубедить людей.

– Но…

– Больше того: все в долине до смерти боятся Кэла. Люди, гонявшиеся за ним вместе с Кроссби, болтают повсюду о нападениях из засады, отравленной воде и прочих вещах, напоминающих людям о тактике индейцев. А убийство Тони… – Эймос печально покачал головой. – Я был бы рад, если бы дело в суде решилось по справедливости, и Поттса выставили бы таким дураком, каков он и есть на самом деле, но я совсем не уверен, что это так и будет. Я думаю, Кэлу небезопасно находиться здесь.

– Спасибо, я знаю это, – ответил Кэл. – Я уеду в Мексику.

Он посмотрел на Фрэнки и со вздохом сожаления продолжил:

– Я собирался уехать, как только Маккензи окажется дома, но не смог удержаться от искушения остаться здесь на несколько часов.

Эймос посмотрел на эту троицу – мужчину, который считался грозой долины, обнимающего одновременно дочь и мать. На лице доктора отразилось смущение.

– Несколько часов вместе – это так немного, – он погладил Лу по плечу. – Наверное, нам пора оставить их одних, дорогая.

– Ты прав, дорогой.

Лу грациозно поднялась и взяла Эймоса за руку. У дверей доктор обернулся.

– Кэл, мы сделаем все возможное, чтобы помочь тебе.

Кэл благодарно кивнул.

– Маккензи, мы с твоей мачехой отложили бракосочетание до декабря. Может быть, к тому времени все образуется, и у нас все-таки будет двойная свадьба.

Маккензи попыталась улыбнуться. Всем хотелось верить в несбыточное, но завтра Кэл уедет, и всем фантазиям придет конец.

– Калифорния! Ты опять уезжаешь? – возмущенно спросила Фрэнки.

– Прости, малышка, я вынужден ехать.

– Куда ты поедешь?

– В Мексику.

– А когда вернешься?

– Не знаю…

Фрэнки осуждающе посмотрела на отца.

– Ты же не собираешься вернуться к индейцам? Папа Исси и бабушка говорили, что ты ушел к апачам навсегда. В этой Мексике живут индейцы, да?

– Фрэнки, в Мексике действительно есть индейцы, но я не хочу возвращаться к ним.

– Но ты похож на индейца, – настаивала девочка, как будто внешний вид Кэла говорил о том, что ее обманывают.

Кэл улыбнулся.

– Возможно, для меня пришло время стать более похожим на белого человека. Как ты считаешь, Фрэнки?

Он снял с головы широкую индейскую повязку.

– Все равно ты выглядишь, как индеец, – заявила девочка.

– Ты знаешь, где мама хранит ножницы?

– Да.

– Ты можешь принести их?

Фрэнки неуверенно посмотрела на мать, изумленно следившую за Кэлом.

– Мама, можно мне взять ножницы?

– Неси их концами от себя, – велела Маккензи. Когда Фрэнки сползла с ее колен, Маккензи слегка улыбнулась.

– Я не уверена, что узнаю тебя в обличье белого человека.

– Боюсь, я сам себя не узнаю, – заметил он полушутя, полусерьезно.

Малышка гордо вошла, крепко держа в руке ножницы концами к полу. Чувствуя себя так, будто собиралась срезать волосы библейского Самсона, а не Кэла, Маккензи взяла полотенце и расческу и принялась за дело.

У Кэла были густые вьющиеся волосы. Освобожденные от тяжести собственной длины, короткие пряди обвивались вокруг ее пальцев, как живые. Когда со стрижкой было покончено, Кэл выглядел замечательно. Он стал казаться моложе, даже глаза стали более голубыми, а лицо менее суровым.

Маккензи отложила ножницы.

– Готово! – объявила она. – Ну, как ты себя чувствуешь?

– Ты кажешься совсем другим, – оценила Фрэнки, изучая отца серьезными зелеными глазами. – Может быть, теперь, когда ты больше не похож на индейца, тебе не придется ехать в Мексику? – она забралась на диван и села возле него.

– К сожалению, детка, мне все равно придется ехать.

Она выпятила нижнюю губу.

– Мы поедем с тобой?

– Только не сейчас.

Фрэнки почувствовала себя покинутой и одинокой.

– А я считала тебя своим папой. Я думала, что вы с мамой поженитесь.

– Я всегда буду твоим папой, Фрэнки. Это никогда не может измениться.

– А ты не собираешься жениться на моей маме?

Маккензи хотела сделать выговор дочери, но Кэл взглядом остановил ее.

– Если я сейчас женюсь на твоей маме, это будет нечестно, – попробовал объяснить он девочке.

– Почему?

– Потому что…

– Да, – вмешалась Маккензи, брови ее сошлись в одну линию; она испытующе посмотрела Кэлу в глаза. – А почему бы и нет?

– Ты знаешь, почему, – тихо ответил Кэл.

– Потому что ты уезжаешь? Мне все равно, сколько ты будешь отсутствовать, Калифорния Смит. Тебя не было шесть долгих лет, но я никогда не искала другого мужчины. Думаю, мне суждено любить только одного. Я всегда буду верна тебе.

– Но мы даже не знаем, когда сможем увидеться вновь, – возразил Кэл.

«Или будем ли мы вместе когда-нибудь», – с болью подумала Маккензи.

– Мы будем вместе, – твердо заявила она, не отрываясь от его глаз. – В душе я была твоей женой с той первой ночи, которую мы провели вместе. Даже когда я ненавидела тебя, я все равно знала, что мы принадлежим друг другу. Если это не означает быть женатыми, то что это?

Глаза Фрэнки расширились от возбуждения.

– Вы собираетесь пожениться сейчас?! Кэл долго смотрел на Маккензи.

– Ты понимаешь, что хочешь сделать, Мак? Она улыбнулась.

– Да.

– Тогда иди сюда.

Кэл взял ее за руку и усадил на диван рядом с собой.

– Фрэнки, возьми меня за руку. Ты тоже участвуешь в этом.

Девочка довольно захихикала и протиснулась между родителями. Она взяла отца и мать за руки, и все втроем сцепили пальцы в крепкий замок.

– Это навсегда, – спокойно сказала Маккензи.

– Да, навсегда, – согласился Кэл.

– Я беру тебя в мужья, – начала клятву Маккензи, – что бы ни случилось завтра или в далеком будущем, с тобой всегда будут моя любовь и доверие. Все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе. Мое имущество, мое тело, моя душа. Я – это часть тебя.

Кэл опять долго смотрел на Маккензи. Лицо его озарилось светом любви и нежности.

– Ты безраздельно завладела моим сердцем с первого дня, когда я увидел тебя, – сказал он. – И это всегда будет так. Моя жизнь и душа принадлежат тебе. Без тебя мне нечего делать в этом мире.

– Мы – одна семья, – объявила Маккензи, – и мы всегда будем одной семьей, как бы далеко мы не были друг от друга.

Они еще долго сидели, взявшись за руки, пока Фрэнки не начала зевать.

– Кажется, кому-то пора в постель, – сказал Кэл с улыбкой.

– Я не устала, – возразила Фрэнки, – правда, нисколечко!

Кэл отнес дочь в ее комнату. Девочка уснула еще до того, как он укрыл ее одеялом.

– Ты тоже устала, – сказал Кэл Маккензи, вернувшись в гостиную. – Не знаю, как ты еще держишься на ногах.

– Я не устала, нисколечко, – как эхо повторила Маккензи слова Фрэнки, но, договорив, зевнула.

– Я могу отнести в кровать и тебя. Существует ли такая традиция в ночь свадьбы?

Маккензи улыбнулась.

– Что-то в этом роде.

Кэл легко подхватил ее на руки и понес к дверям, но вдруг остановился.

– Тебе придется сказать мне, где твоя постель. Я еще не имел удовольствия видеть ее.

– Странно, что ты не помнишь, – начала поддразнивать Маккензи, – ты был там со мной в моих мыслях почти каждую ночь!

В спальне Маккензи было темно и стало еще темнее, когда Кэл закрыл дверь.

– Не знаю, помню ли я, как занимаются любовью в кровати, – пошутил Кэл. – Мы никогда не были в таких цивилизованных условиях.

Он бережно положил ее в постель и лег рядом.

– Думаю, мы справимся, – улыбнулась Маккензи и помолилась богу, чтобы эта ночь никогда не кончалась.

За несколько часов им предстояло прожить целую жизнь, полную любви.

До рассвета оставалось немного времени, хотя было еще совсем темно. Маккензи не спала. Всю ночь они оба боролись со сном: разговаривали, занимались любовью, снова разговаривали и снова занимались любовью, по молчаливому согласию ни разу не упомянув о том, что им предстоит днем. У них не было времени строить предположения, все проблемы были отложены до завтра.

Но завтра настало очень рано. Проснувшись, Маккензи почувствовала, что что-то изменилось. Крепкое мужское тело, которое она обнимала, было таким же теплым и родным; сентябрьский ветерок, проникавший сквозь ставни, таким же приятным, но в комнате гулял какой-то холодок, не имевший отношения к температуре. Еще до того, как она услышала зловещий топот копыт, Маккензи поняла, что случилось.

– О, Кэл!

Он тихонечко сжал ее руку, но ничего не сказал.

– Мне следовало знать, что это произойдет! Я никогда бы не позволила тебе остаться…

– Вряд ли ты смогла бы выгнать меня этой ночью. У Маккензи не было сомнений, кто посетил их в этот предрассветный час. Кэл натянул брюки и взял ружье, стоявшее в углу.

– Ты еще можешь бежать, – горячо уговаривала Маккензи. – Сейчас темно, а ты умеешь прятаться в темноте, как никто другой.

– Возможно. Оставайся в комнате.

– Нет!

Раздался громкий стук в ворота ранчо.

– Выйди через кладовую и проберись через двор в кухню, – торопливо объясняла Маккензи. – Дом для гостей и коптильня прикроют твой отход в горы.

Она схватила халат и, заворачиваясь в него на ходу, побежала за Кэлом во двор. Через пару шагов они остановились. По тропинке, выложенной камнями, брела сонная Фрэнки.

– Меня разбудил шум, – сказала она, сладко зевая.

– Маккензи! – раздался голос Израэля Поттса из-за забора. – Ты спрятала беглеца. Прогони его, детка, или у тебя будут крупные неприятности.

Где-то рядом прозвучал предупредительный выстрел. Кэл вздохнул и опустил ружье.

– Они все тут разнесут, пытаясь поймать меня, – сказал он Маккензи.

Фрэнки доковыляла до них и, оперевшись на ногу Кэла, чуть не заснула, стоя.

– Все это ни к чему, Мак, – он ласково потрепал золотистые волоски дочери. – Это слишком дорого обойдется.