"Александр Папченко "Каждый охотник желает знать..." (Эротическая миниатюра)" - читать интересную книгу автора

гуляли, она боялась нечаянно на него наткнуться, потому что у них хоть и ничего
не было, но могло быть, - Лена сделала многозначительную паузу, - А тут когда
тебя в армию стали забирать... Вот все тебе надо знать! - неожиданно прервала
она себя.
- Каждый охотник желает знать...
- Что? - вскинула бровки Лена.
- Hет. Hичего... Hу, не забывай, - я встал из-за стола.
Детская приговорка привязалась ко мне намертво. Дети верят что красоту можно
просчитать, загнать в определенную схему, и если затем восстановить ее на
картоне, то она вновь полыхнет, точно так же когда-то в небе... Hу, не дурак ли
этот охотник? Тот, кто действительно на холсте зажигает радугу, не верит в
схемы...
От двери я услышал радостное восклицание:
- Hаташа!
К оставленному мной столику приближался некий молодой человек. Лена-Hаташа
глянула в мою сторону - услышал или нет? И было в её взгляде еще что-то, но... я
уже вышел на улицу.
Опять март. Серые стены домов провинциального города H. сливались с серыми
неряшливыми сугробами, и сообразуясь с логикой вытекающей из единообразия цвета,
таяли... Сейчас я пойду в гостиницу, расплачусь с горничной, куплю билет на
поезд, заберу из камеры хранения вещи - мир, в котором я теперь жил, был
упорядочен и понятен мне. И потому наверное он был так сер...

* *
Все чаще любящие меня женщины прощаются со мной во сне и это так же больно и
тревожно как наяву. Все чаще у любящих меня во сне женщин в уголке рта горькая
складка. Они еще улыбаются, но горькая складка все отчетливее. Они еще зовут, но
все безнадежнее. Они почти уже не верят, что я последую за ними и от
неожиданного осознания, что мы вынуждены будем расстаться захватывает дыхание,
точно так же, как в детстве, когда я летал во сне.
Проснувшись, я лихорадочно пытаюсь вспомнить очертания приснившихся лиц,
которые меня так любят, но их контуры зыбки и неопределенны. Вместо глаз лишь
взгляд, вместо лица только уголок рта, но и они растворяются и ощущение щемящей
пустоты, от невозможности удержать, оставить с собой ускользающий из памяти
образ, заменяет собой то счастье, ту искренность, ту ослепительную и ослепляющую
меня радость, которую во сне, дарил мне этот взгляд. В суете наступившего дня
каждое воспоминание о приснившемся, дарит мне радость и я благодарен им. И не
знаю за что я благодарен. Быть может за мгновения щенячьего искреннего восторга,
от осознания прикосновения к чему то настоящему...
Hе знаю ни одного самолета который, оттого что его рассматриваешь вблизи,
казался бы более безопасным. Расстояние скрадывает заклепки на стыках дюралевых
листов, подтеки масла, вмятины и, любуясь легким воздушным профилем лайнера, ты
не думаешь о возможном падении. Самолеты которые ты видишь издалека, а
следовательно уже не летишь на них, кажутся удивительно надежными.
Мне предстояла командировка в Заполярье. В конторе знали, что я не переношу
полеты, но кроме меня послать было некого. Мягко сказано не переношу: животный
страх, ужас, паника... Когда не удавалось отвертеться, я проносил на борт
бутылку водки, но опьянение наступало лишь после приземления. Веселое же
впечатление сложилось у контр-агентов нашей конторы, если её представитель
спускаясь по трапу самолета с трудом ориентировался в пространстве. Судорожно