ЭПИЛОГ.

За окном стемнело. Тело ломит от долгого сиденья на одном месте, и раскалывается голова. Глаза болят. Я очень устал.

Передо мной остатки того, что мы поглотили за прошедшие десять часов. Серединки кусков черного хлеба - мы предпочитали корочки, высохшие остатки колбасы, кожура от лосося, крошки от пирога с изюмом и бесконечные кружки чая.

Человек, покачивающийся напротив меня в кресле качалке с подушечками, произносит:

- Ты еще молод. Сила приходит с годами.

Я поднимаюсь и разминаю затекшие ноги. Мне надо запомнить все услышанное. Он не позволил ничего записывать. Более того, он проверил, что в моих карманах ничего нет. Но наш разговор еще не окончен.

- А что теперь?

- Что теперь? Ничего. Думаешь, я сразу буду звонить Андропову, как только за тобой закроется дверь?

- Я не знаю.

- А я знаю. Конечно, нет. КГБ это не касается. Но я позвоню Леониду. Ему я обязан сообщить о твоем визите.

Он увидел страх в моих глазах и улыбнулся.

- Не бойся, дружок. Леонид тоже с Украины, и он один из моих протеже. Он мне кое-чем обязан. Он тебя не тронет.

- Как Хрущев вас?

Лазарь хмурится. Это было дело прошлого, но напоминание все еще остается болезненным.

- Извините, я не хотел…

Он только машет рукой.

- Ничего, ничего. Это мои проблемы, не твои. В конце концов, Никиты больше нет. Туда ему и дорога. А я еще живу и бодаюсь.

Затем он быстро меняет тему разговора.

- Ты знаешь, что я - чемпион района по домино? А, может, и всей Москвы? Видишь эти фонари внизу?

Он указывает рукой за окно.

- Мне удалось добиться, год назад их установили прямо здесь, и поэтому я вместе с другими пенсионерами могу допоздна играть в домино по вечерам.

- Как видишь, у меня еще есть власть.

Я обхожу квартиру, касаясь пальцами мебели. Квартира совсем небольшая. Я стараюсь представить, что в этих двух небольших комнатах осталось от огромной квартиры на престижном Кутузовском проспекте. Несомненно, что кресло-качалка перевезена с дачи, которой у него больше нет. На стене в рамке висит фотография женщины.

- Это Мария. Она умерла от рака много лет назад.

Он смотрит куда-то в сторону.

- Морриса тоже больше нет. Он умер два года назад.

- Я не знал, хотели бы вы об этом знать?

- Я всегда хотел, и сказал об этом.

- Я много говорил с ним. Моррис часто вспоминал вас и всю вашу семью.

- Ему не нравилось, что я делал? - в голосе Лазаря слышаться враждебные нотки.

Я молчу, чтобы правильно подобрать слова для ответа.

- Да, это так. Он всегда утверждал, что еврей не должен идти против еврея. Мы одни дети. Так учит Тора.

Наступает длинная пауза. Минута идет за минутой и кажется часом.

- Я ни в чем не нуждаюсь, - наконец, говорит он, откидываясь в кресле. - Каждый месяц я получаю 120 рублей пенсии. У меня достаточно сбережений, чтобы откладывать и жить в комфорте, хотя и не без льгот. А что? Мне даже доставляет удовольствие поругаться с продавцом в соседнем гастрономе. Создать неразбериху и неуверенность, а? Откуда, ты думаешь, пришло выражение «красная черта»? Это я его придумал!

Он начал смеяться, стараясь показать свое чувство юмора. Я представляю, каким трудным в общении и жестким был этот человек лет пятьдесят назад. Он, несомненно, наводил ужас на людей. Неудивительно, что он оставался у власти так долго.

- Мария часто говорила мне: «Лазарь Моисеевич, ты из всего делаешь представление». Да, мне нравиться громоздить препятствия.

Осматривая комнату, я замечаю фотографию Троцкого, стоявшую на письменном столе. Он следит за моим взглядом:

- Ты знаешь, что часто говорил Троцкий? Он говорил, что жизнь прекрасна, только: «Надо очиститься от скверны прошлого, чтобы последующие поколения евреев могли наслаждаться жизнью».

Он молчал…

- А почему бы вам самому не написать мемуары?

- Я не умею писать, да и незачем. Все люди делятся на три части: народ, который никогда не узнает правды и руководители, которые знают правду, но она такая ужасная и далекая от действительности, что это главная их забота, чтобы кроме них ее больше никто не узнал. И есть небольшое количество людей, которые пытаются узнать правду, но они никогда не будут иметь полных доказательств. Руководители старательно уничтожают все улики своей преступной деятельности. Я долго и много боролся в своей жизни. О том, что в действительности происходит или будет происходить, говорить нельзя. События не происходят пока они не совершаться. Нужно выжидать. Ничего не поделаешь.

- По-вашему, будущее есть у того, кто умеет выжидать?

На его лице появляется злое выражение. Он поднимается с кресла и решительно подходит ко мне.

- В жизни не бывает штампов. Нет хорошего ответа на глупые вопросы. Смотри сам. Посмотри на Соединенные Штаты. Эта страна во многом впереди нас. Американцы материально живут лучше русских, они обирают всю планету. И мы всегда будем врагами. И так будет всегда, пока ваша система не рухнет, и американцы не примкнут к нашему социалистическому лагерю.

Я хочу возразить ему, но он останавливает меня. Я почти ощущаю, как от него исходит какая-то сила.

- История учит нас этому. Ничего не поделаешь. Помни, Ленин верил, что для изменения хода истории можно и нужно прибегать к любым средствам, и мы имеем эти средства.

Он посмотрел на книги, стоявшие на полке.

- Я видел похожие книги и в Америке. То есть некоторые из вас тоже понимают нашу социалистическую концепцию. Человечество - это одно целое, одно тело, но оно постоянно нуждается в нашем хирургическом вмешательстве. А любая хирургическая операция не обходится без разрезов и крови. Мы должны отрезать все, что нас не устраивает. Это неприятная процедура, но в ней нет ничего аморального. Ты видишь, все, что приближает наш социализм, является для нас моральным по своей сути.

Он отворачивается и идет к окну. Я поднимаюсь с кресла и следую за ним.

- И вы верите в эту теорию человеческого общества для всех?

Лазарь Моисеевич смотрит в окно. Внизу собираются доминошники. Его уже ждут. Горят фонари. Он указывает рукой вниз:

- Здесь, в России, мой дорогой племянник, мы все этому верим. Я знаю, что я говорю, мы все в это верим!

Многое хотелось еще спросить у него, но времени уже не было. А у меня из головы не выходила массивная мраморная промокательница. Это было в тот решающий эпизод в Кремле, когда Сталин, якобы, зацепился за ковер и, спотыкнувшись, упал, задев головой о стол, таким образом, что его голова была разбита. Странное падение в такой момент. Потом Лазарь сразу упомянул, что он взял тяжелую мраморную промокательницу и разбил ей дверь сталинского шкафчика. Таким образом, со слов Лазаря, мраморная промокательница и голова Сталина были повреждены в разные моменты этого эпизода. - А если в один? Если кто-то из них ударил Сталина мраморной промокательницей сзади по голове? Почему ее вообще упомянул Лазарь? Почему Лазарь подчеркнул именно это падение Сталина и эту мраморную промокательницу? Ведь совершенно наивно предполагать, что Лазарь будет говорить полную правду человеку, которого он впервые видит в жизни. А ведь это первый напрашивающийся вопрос: почему Сталин оказался на полу с разбитой головой? И объяснение, что, дескать, он сам упал, когда его окружали несколько человек, предварительно договорившиеся убить его, и кормившие его крысиным ядом - это весьма натянутая версия. Как бы то ни было, но такой вопрос задать Лазарю было нельзя. О некоторых вещах можно догадаться только посредством возникновения самого вопроса. Ведь весь этот финальный инцидент начался с выступления Лазаря против Сталина. Так кто это сделал? Кто ударил Сталина мраморной промокательницей? - Лазарь?