"Михаил Пархомов. Мы расстреляны в сорок втором (Повесть о мужестве)" - читать интересную книгу автора

палубой, над замшевой гладью воды. Они надежно скрывают корабль от чужих
глаз. Несколько раз прилетала "рама", долго кружила, но так, видимо, ничего
и не обнаружила.
За последние дни нас столько бомбили, что мы потеряли счет налетам.
Бомбежки перемежаются артиллерийскими обстрелами. Пехота воюет совсем близко
- в нескольких километрах от нас. Но "Кремль" словно заворожен - ни одного
попадания.
- Отличная посуда,- говорю я ласково.- А маневренность какая! И как
слушается руля!
- Да, коробка ничего...-соглашается Семин.- Если, конечно, сравнить с
другими. С "Димитровым", например. Но до морских кораблей нашему далеко. Ты
когда-нибудь, Пономарев, бывал на эсминце? Нет? Жаль, тогда ты ничего не
знаешь. А я раньше на эсминце ходил...
В его голосе слышится грусть. Семин умолкает. Он все еще живет прошлым.
Черное море. Графская пристань и Приморский бульвар в Севастополе. Бойкие
смугляночки в легких платьях и в белых соломенных шляпках. Семину от них,
надо думать, отбоя не было.
Мне хочется узнать, что с ним стряслось. Но Семин молчит, а я не рискую
спросить об этом.
В первое время, попав к нам на "Кремль", Семин крепко переживал.
Оттого, должно быть, и выпивал. Но вот началась война. В какие сравнение
могла идти его личная обида с огромным народным горем? И Семина словно
подменили. Могу присягнуть, что за весь месяц он ни разу не приложился к
рюмке. Уж я-то знаю лучше всех: начатая бутылка водки все это время пылится
у него под койкой.
Но за что же, все-таки, Семина списали с эсминца?
Неожиданно он сам заговаривает об этом.
- Такие-то дела, Пономарев,- говорит Семин.- Если бы знать, где
упадешь, соломку подстелил бы, правда? Да... Ты какого года, шестнадцатого?
Выходит, мы с тобою ровесники. Я вот тоже недавно второй четвертной
разменял.
Он невесело усмехается.
- Валентин Николаевич...- я медлю.- Как вы думаете, мы уцелеем в этой
заварухе?
- Дрейфишь?
- Нет, не то... Как говорится, придет время - все помрем. А тут,
понимаете, хочется знать, чем-все кончится. Чтобы не даром...
- Верить надо, Пономарев.- Голос Семина становится суровым.- Большая
сила нужна для этого. Найдутся, наверное, умники, которые когда-нибудь
напишут про нас: они ни минуты не сомневались в победе. Чепуха это.
Сомневались, теряли веру. Но сумели перебороть себя. А это... А это еще
труднее.
Я молчу.
- Ты понимаешь, Пономарев, какая теперь война?- продолжает Семин.Такой
еще не было. Два мира сшиблись лбами. Все поставлено на карту. Или - или...
Вот почему у нас только один выход: победить!.. Между прочим, это ответ на
твой вопрос, Пономарев.
Он снова набивает трубку, приминает душистый табак и зажигает спичку.
Трубка у него особенная, и когда он подносит к ней зажженную спичку, мне
кажется, что черная голова веселого черта, искусно вырезанная из дерева,