"Краткая история древлеправославной (старообрядческой) церкви" - читать интересную книгу автора (Мельников Федор Евфимьевич)

На старую дорогу

Золотой век истории старообрядчества не был вполне золотым, много было в нем всякого рода примесей: наряду с полученной свободой шли и прогрессивно укреплялись принуждения, насилия и преследования за религиозные верования, деяния и факты. Господствующая церковь никак не хотела расстаться с былыми гонениями на старообрядчество и все сворачивала на старую дорогу - первониколаевскую, когда старообрядцы в своем родном отечестве не имели никаких прав.

Законодательство по старообрядчеству. Высочайший манифест 17 апреля об укреплении начал веротерпимости, который сам император определил, как "дело мира и любви", иерархия новообрядческой церкви встретила враждебно и с ненавистью, а некоторые иерархии - с ужасом и отчаянием. Варшавский архиепископ Николай с трибуны даже Государственного Совета весьма цинично заявил, что акт царской милости к старообрядцам "есть тяжкое оскорбление православной церкви, ничем не заслуженное. Представьте себе, - восклицал Николай, - какое впечатление такой акт правительства мог произвести на сынов и дщерей православной церкви?! Государство берет под свою защиту и покровительство врагов церкви - мятежников и революционеров![586] Раскольники радовались, торжествовали, а мы плакали"[587]. Эта речь архиепископа Николая была напечатана в официальном органе правительствующего Синода - "Церковных ведомостях" и в миссионерских журналах. Ей аплодировало все "ведомство православного исповедания". Другой архиепископ, более авторитетный, Антоний Волынский (впоследствии митрополит Киевский, а в эмиграции - председатель Синода Зарубежной церкви), - на киевском миссионерском Съезде 1908 г. сделал такое признание: "Когда я приказал прочесть Указ 17 апреля в церкви моему протоиерею, он от ужаса впал в обморок: вот каков этот Указ"[588]. В другом случае тот же архиепископ сослался уже на народ православный: "17 апреля возбуждает усиленный ропот православного народа, более громкий, нежели все прочие узаконения, пошедшие вразрез с народным духом, с народным бытом"[589]. В таком же духе высказались и другие архипастыри синодской церкви: Флавиан, митрополит Киевский, предшественник Антония; Кишиневский Владимир; Симбирский Гурий и многие другие[590]. Руководящий журнал всей "православной" миссии - "Миссионерское обозрение" провозгласил: "Указ 17 апреля был для церкви ошеломляющим. Он железным ударом разбил знамя миссии"[591]. Он "был первым предательским законодательным актом в отношении благочестивого царя - помазанника Божия"[592]. Миссионерский орган бесстыдно утверждал, что совсем не царь даровал старообрядцам свободу, а "масонское международное правительство"[593].

Как мы отмечали, Высочайший Указ 17 апреля не давал старообрядцам даже тех прав, которыми уже пользовались в России еще до этого акта инославные и даже иноверные исповедания: магометанское, иудейское и языческое. Но против этих прав не протестовал ни Синод, ни иерархия, ни миссионерство, ни церковь. Полученные же старообрядцами скудные права всех их приводили в трепет и ужас, и начался отчаянный поход против них [старообрядцев] с первого же года их обнародования.

В декабре 1907 г. последовало синодальное определение "О законопроектах, касающихся осуществления свободы совести" (за № 8198[594]). Весьма длинное определение Синода сводится к следующим пунктам:

1. Государственное положение, свобода в действиях, свобода пропаганды принадлежат исключительно одной синодальной церкви. Прочие вероисповедания могут пользоваться только такой свободой, какая будет им предоставлена церковью господствующей.

2. Выходящий из господствующего исповедания подвергается сорокадневному увещанию и получает право перейти в другое исповедание только но представлении от духовного начальства свидетельства о бесплодности увещания.

3. Старообрядцы и другие исповедания не пользуются никакими правами распространять свое вероучение; губернаторы и полиция пресекают все подобные деяния: подвергают аресту и суду старообрядческих и иных проповедников, содействуют господствующему духовенству в миссионерском деле.

4. Постройка старообрядческих храмов и молитвенных домов, совершение крестных ходов и т.п. разрешается с дозволения епархиального начальства господствующей церкви.

5. Вероисповедным обществам вменяется в обязанность не распространять своих учений среди населения господствующего исповедания.

6. Духовным лицам иных исповеданий запрещается носить церковные облачения и духовные одеяния одинакового покроя с духовенством господствующей церкви.

7. К перечисленным пунктам на киевском миссионерском съезде было добавлено требование, чтобы вероисповедные законопроекты были изъяты из ведения законодательных учреждений, их имеет право обсуждать только правительствующий Синод, после чего они представляются на утверждение Государю императору[595].

В этих пунктах заключалась церковно-политическая программа Синода. Даже официозное "Новое время" признало, что в ней "выражается страстный и партийный дух, до известной степени князя тьмы, который обуял духовных особ". Всякая свобода этой синодской программой совершенно устранялась.

Синод, однако, не в силах был изменить установленную в России с 1905 г. государственную конституцию, на основании которой существовали и действовали законодательные палаты - Государственная Дума и Государственный Совет: им, а не Синоду, предоставлено право и обязанность законодательствовать. Посему правительство внесло в Государственную Думу законопроект о старообрядческих общинах, основанный на Высочайшем манифесте 17 апреля, на практике он уже действовал как Закон: старообрядческие общины (приходы) открывались и действовали на основании этого законопроекта. Государственная Дума приступила к его рассмотрению лишь в мае 1909 г. До этого рассмотрения законопроект прошел через думскую "старообрядческую комиссию", где он был в некоторых своих пунктах уточнен и более определенно выражал мысль законодателя. Так, в первую статью Закона, предоставляющую старообрядцам право исповедания своей веры, комиссия ввела и "право проповедания": "исходя из тех соображений, что исповедание веры ни логически, ни нравственно, ни юридически неотделимо от понятия проповедания и, кроме того, между исповеданием и проповеданием строгой и определенной черты провести нельзя"[596]. Во-вторых, "принимая во внимание, что та часть старообрядчества, которая признает священство, имеет у себя трехчленную иерархию, и что правительственный законопроект в одном из своих примечаний содержит указание на то, что они именоваться так в своей среде могут, комиссия в самый Закон, во избежание всяких недоразумений, внесла термин: "священнослужители по старообрядчеству, именующиеся иерархическими по старообрядчеству наименованиями"[597]. В общем собрании Государственной Думы эти два пункта главным образом и подверглись ожесточенному нападению со стороны православного духовенства и так называемых "правых партий". Четыре дня продолжались прения по старообрядческому Законопроекту. Большинством голосов он принят Думой в редакции думской старообрядческой комиссии: с "правом проповеди" и с наименованием "священнослужители" старообрядческих иерархических лиц. В таком виде он поступил и в Государственный Совет. Здесь началось рассмотрение его ровно через год - 12 мая 1910 г.

Представители господствующей церкви - иереи и архиереи, члены Государственного Совета, подвергли в этом высоком законодательном учреждении старообрядческий Законопроект еще более свирепому терзанию, чем это было в Думе. Почти каждую статью они критиковали. Над двумя же вышеуказанными пунктами - о праве старообрядцев проповедовать свое учение и об именовании старообрядческих духовных лиц священнослужителями - просто неистовствовали с безудержной ненавистью. Особенно злостно свирепствовал Варшавский архиепископ Николай, тот самый, что проливал крокодиловы слезы по поводу Высочайшего манифеста 17 апреля, этого "дела мира и любви", как сам Государь назвал этот акт. Николай основывался на определениях собора 1667 г., объявляя их неизменным голосом св. Церкви, обзывал старообрядцев мятежниками, а старообрядческую иерархию - самозванной, фальшивой, каковую необходимо изъять из обращения, как изымаются фальшивые монеты и как преследуются самозванные полковники и генералы. Огромное большинство членов Государственного Совета бесстыдно аплодировало братоненавистническому выступлению архиепископа Николая. Только небольшая группа членов Государственного Совета героически отстаивала свободу вероисповедания и старообрядческий законопроект в думской редакции. Но зато это была самая блестящая плеяда верхней Палаты, в состав ее входили такие знаменитости, как А.Ф. Кони и М.А. Стахович. Речи последнего местами возвышались до пророческого вдохновения. Они предусматривали грядущую борьбу с неверием и безбожием. Он смело бросил страшное осуждение всей синодской иерархии: "Церковь Божию святотатственной рукой приковали вы к подножию власти суетной, земной". "Я думаю, что если оглянемся на недавнее прошлое и сопоставим со своим долгом, само собой придет на память грозное предвещание пророка: "Помни, откуда спал еси, и покайся, и хотя малые первые дела сотвори. Аще ли же ни, гряду к тебе скоро и сдвигну светильник твой от места своего". Место Господне это - дух народный. Место Господне это - духовный рост народа; место Господне - это свободная вера народа, это свободное общение его совести с Богом[598]. Это именно место и попирал с такою ненавистью представитель синодальной иерархии в Государственном Совете - Николай Варшавский, а заодно с ним - и почти весь состав верхней Палаты. Замечательную речь произнес М.А. Стахович и по вопросу об именовании в Законе старообрядческих духовных лиц "священнослужителями": она изобиловала каноническими и юридическими справками и фактическими аргументами. Ссылаясь на Основные Законы Российской империи - на статьи: том II:294, 343; том ХI:541, 1113, 1194 и 1905 и целый ряд статей тома X, - г.Стахович показал, что званием "священнослужители", а также и другими иерархическими титулами величаются в этих статьях не только католические духовные лица, но даже протестантские и мариавитские ("это самое последнее нововведение"). Привел высокий оратор и министерские разъяснения, в которых старообрядческие духовные лица именуются священниками и епископами. Наконец, указал на ряд высочайших телеграмм, в которых сам Государь именует старообрядческих иерархов епископами и архиепископами[599]. Как же после сего Николай Варшавский смеет обзывать их самозванцами и уподоблять фальшивым монетам?!

Нападая на старообрядческую Белокриницкую иерархию, высокие представители синодской иерархии в Государственной Думе и в Государственном Совете основывались не на канонах Церкви, что требовалось от церковно-иерархических деятелей, а на вековой непримиримости и боязни конкуренции. Они очень боялись заговорить о каноническом состоянии Белокриницкой иерархии, когда Синод и вся синодская иерархия сверху и донизу - антиканоничны, и об этом в то время и перед свободами говорила и почти вопияла вся русская печать - и духовная и светская; говорили открыто и в среде самой иерархии, и даже в самом Синоде. Старообрядческая иерархия вполне канонична в церковно-благодатном и соборном смысле. Это отлично сознавали и синодские иерархи. Один из них, Антоний Волынский, писал в то время Московскому старообрядческому архиепископу Иоанну: "Белокриницкое священство может быть принято в сущих санах, без всякого повторения над ним хиротонии"[600]. Даже миссионеры и во главе их - профессор Казанской Духовной Академии Н.И. Ивановский в то же время печатно заявляли, что "не подлежит ни малейшему сомнению факт, что митрополит Амвросий имел вполне законное и благодатное преемственное апостольское рукоположение от цареградского патриарха"[601].

В описываемое нами время даже римско-католическая церковь официально признала Белокриницкую иерархию действительной и законной. Преемственное и каноническое достоинство ее обсуждала в Риме особая "Первосвященническая комиссия", которая и вынесла "принципиальное решение, получившее окончательную санкцию от папы Пия X"[602]. Униатский митрополит Андрей Галицкий (граф Шептицкий) сообщал в Москву в 1909 г.: "Наша церковь признает за рукоположениями старообрядцев полную каноническую силу, т.е. признает старообрядческих диаконов, священников и епископов действительными диаконами, священниками и епископами"[603].

В этот же период и русская синодальная иерархия особенно ярко выявила свои отношения к еретическим иерархиям: армянской, англиканской, мариавитской, протестантской и даже языческой. В июне 1909 г. торжественную поездку по России совершил католикос всех армян Матеос II. Всюду его встречали представители государственной власти с высоким почтением. В Петрограде его принял глава правительства и сам Государь. Император величал его: "Ваше Святейшество", "верховный патриарх-католикос". По окончании аудиенции ему были вручены Высочайшая грамота на патриарший сан и высочайший рескрипт, при котором препровождался алмазный крест на клобук. Рескрипт составлен в высокомилостивых выражениях. Против такого приема и признания Государем армянского патриарха синодская иерархия не только не протестовала, но через митрополита Петроградского Антония, ездившего с визитом к католикосу Матеосу, сама приветствовала его как действительное святейшество, заключающее в себе всю полноту законной иерархической власти. О "фальшивых монетах" и поддельных генералах даже и Николай Варшавский не посмел хотя бы только намекнуть[604].

В 1908 г. Россию посетил епископ англиканской иерархии Ингрем; он побывал в обеих русских столицах - Москве и Петрограде. Посетил московского викария епископа Трифона, а также и других епископов господствующей церкви, находившихся в то время в Москве, а они, в свою очередь, посетили Ингрема на его московской квартире. Побывал он и в Успенском московском соборе, и в Троице-Сергиевской лавре. Всюду "православное" духовенство встречало его как законного святителя, облеченного иерархической властью. С большим вниманием и с большим почитанием, торжественно и даже пышно были приняты синодальной иерархией в Москве и Петрограде новые английские гости, епископы Векфильский, Экссторский(???), Оссорский(???) и Бангорский(???), гостившие здесь с 12 по 22 января 1911 г. Весьма любезно и даже заискивающе их приветствовали синодские иерархи, в числе их и те, которые так бесцеремонно и так бесстыдно нападали на старообрядческую иерархию в обеих Законодательных Палатах. Они величали этих английских "лордов и милостивых государей" "преосвященными епископами" и "дорогими братьями и сослужителями о Христе", принимали их в своих церквах и соборах, имели с ними даже молитвенное общение. С особой торжественностью они были приняты в самом Синоде. Сюда английские гости прибыли выхоленные, тщательно выбритые, в сюртуках темно-лилового цвета, в такого же цвета коротких брюках, чулках и туфлях с пряжками. Их встречали здесь два митрополита: Московский Владимир и Киевский Флавиан и весь иерархический состав Синода во главе с самим обер-прокурором его В.К. Саблером. Рассыпались они в изысканных любезностях перед англиканскими епископами, всячески льстили им, пели им "исполла эти деспота" и богослужебные песнопения, сфотографировались с ними. "Объединились они с английскими лордами-епископами и в общей трапезе, и в общей молитве, и в общих чувствах". Перед этими в действительности, выражаясь определением Николая Варшавского, "бутафорными архиереями" и "фальшивыми монетами" вся иерархия никоновской церкви с отменным благоговением преклонилась[605]. В 1910 г. прибыл из Англии в г. Полоцк священник англиканской церкви о. Файн-Клинтон на т.н. "евфросиниевские торжества". Здесь он "участвовал на всех торжествах и во всех службах". Заслуживает особой отметки, что он особенно сочувственно был принят Холмским епископом Евлогием, тем самым, который так яростно нападал в Государственной Думе на старообрядческий законопроект за то, что он поименовал старообрядческих духовных лиц "священнослужителями по старообрядчеству"[606].

Особенно показательно отношение русской синодской иерархии к старокатолическим иерархическим посвящениям. Старокатоличество выделилось из римско-католической церкви, составив из себя по отношению к последней раскольническое сообщество. На первых порах оно не имело у себя даже епископа. Но потом оно установило у себя и епископат, путем единоличного рукоположения: первые старокатолические епископы Герцог и Рейкенс получили единоличное рукоположение. Их рукоположение было позаимствовано от Утрехтской схизмы (в Голландии), образовавшейся еще в самом начале XVIII в. Последний из "законных" архиепископов Утрехтских Кодде был вызван в Рим на суд и, обвиненный в ереси, был низложен в 1704 г. На место его был назначен другой архиепископ, которого, однако, голландское правительство изгнало. Так начался церковный раскол утрехтской паствы. "Капитул ея лишь в 1723 г. избрал себе в архиепископы, вопреки воле Римского папы, некоего Корнелия Стеносфена. Он был рукоположен в это достоинство Вавилонским епископом Домиником-Мариею Варле, который 1) священнодействовал один, без ассистентов; 2) рукополагал в области ему, как епископу Вавилонскому, неподведомой; 3) канонически и не мог бы приступить к хиротонии, так как не имел требуемого на то, по тогдашнему римско-католическому церковному праву, папского разрешения, и 4) по канонам и не должен был бы приступить к совершению хиротонии, так как еще 15 (4) марта 1720 г. ему было объявлено запрещение в священнослужении, между прочим, за то, что в 1719 г. он совершил, не имея разрешения, до 640 конфирмации над утрехтскими схизматиками. Тот же Варле и так же один, без ассистентов, совершил хиротонию и над тремя преемниками Стеносфена. Эти "архиепископы утрехтские" упорно посылали папе известительные грамоты. А папа в ответ высказывал им свое осуждение их хиротонии и уже в ответ на вторую из этих известительных грамот объявил всех прикосновенных к хиротонии отлученными и схизматиками. Таким образом, третью и четвертую хиротонии Варле совершил отлученный над отлученными среди отлученных[607]. От этой столь не каноничной иерархии позаимствовало себе хиротонию Старокатоличество - одна схизма от другой и тоже - единоличным рукоположением. Тем не менее, русская синодальная церковь признает старокатолических епископов "апостольскими преемниками"[608].

В феврале 1909 г. в Петрограде состоялось, при участии профессоров Петроградской духовной академии, заседание "старокатолической" комиссии по вопросу о присоединении к "православию" "пресловутого Матью, именующего себя графом Ландафским", посвященного в старокатолические епископы утрехтским архиепископом Гулем[609]. Комиссия признала этого Матью имеющим на себе иерархический сан.

Поразительнее всего отношение синодальной иерархии к недавно возникшей секте в Польском крае под названием "мариавитов". В начале уже нашего, двадцатого, века она образовалась из фанатически настроенных польских католиков, ушедших из римско-католической церкви. Положила ей начало некая Мария Козловская, женщина истерическая, объявившая себя пророчицей, а последователи приравняли ее к Пресвятой Богородице. По ее имени и секта стала называться "мариавитской". К ней примкнуло и несколько польских ксендзов. Количество всех последователей Марии Козловской насчитывалось тысяч 50-70. Они не имели в своей среде епископов. Но обзавестись собственной иерархией им помог все тот же старокатолический архиепископ Герард Гуль, который посвящал и "пресловутого Матью". Он единолично рукоположил в мариавитские епископы некоего Яна Ковальского, расстриженного ксендза. Русское правительство, то самое, которое никак не соглашалось только поименовать членов старообрядческой иерархии, духовно окормляющих миллионы русских людей, "священнослужителями", поспешило признать этого польского расстригу "законным епископом" и внести в Государственную Думу законопроект о мариавитах. В нем духовные лица мариавитов титулуются не только "священнослужителями", но и "епископами", им предоставлено право проповеди; "мариавитским приходам предоставлено право владеть всякого рода собственностью, движимой и недвижимой, без всякого ограничения". Законопроект этот прошел через Государственную Думу без всяких задержек и в Государственном Совете был принят 2 декабря 1910 г. полностью[610]. Ни один представитель господствующей церкви ни единым словом не возражал ни против признания действительно "бутафорных" мариавитских "священнослужителей", ни против даруемого им права проповеди, ни вообще против каких бы то ни было пунктов мариавитского законопроекта. В Думе епископ Евлогий, а в Совете архиепископ Николай молчаливо приняли эти "фальшивые монеты" и склонили свои "святительские" головы перед мариавитской бутафорией. Напрасно один из членов Государственного Совета, И.Н. Дурново, заявлял, что "можно именовать Ковальского "епископом из куртуазии" в гостиных, но именовать его епископом в официальных актах совершенно невозможно". Напрасно он и подчеркивал, что мариавиты - "социал-демократы", "покровительствовать которым, создавая им духовную иерархию, дело рискованное, гадательное и результаты его должны быть взвешены весьма тщательно". Дурново даже прибавил в каком-то предчувствии: "Быть может, нам придется дорого заплатить в будущем за нашу неосмотрительность и благодушие". Он не ошибся в своих гаданиях. Наконец, он указал: "Нами принят старообрядческий Законопроект, далеко не дающий старообрядческим общинам тех привилегий, которые мы готовы дать мариавитам, а теперь мы собственными руками создаем мариавитскую церковь"[611]. Все усилия Дурново вразумить членов Государственного Совета были тщетны. Мариавиты - не старообрядцы, создавшие великую Россию, а польские бунтовщики: одного этого было достаточно, чтобы и правительство, и Государственный Совет, и сам Синод признали незначительную кучку этих врагов русской государственности законной церковью, а их авантюрных вождей - законной иерархией. Сам Государь утвердил Яна Ковальского в качестве "законного святителя".

Укажем еще на два весьма показательных факта, совершившихся все в этот же описываемый нами "золотой" период. 2 апреля 1910 г. "обер-пастор евангелической лютеранской церкви свв. Петра и Павла (в Петрограде) Генрих фон-Дингофф, по всеподданнейшему докладу министра внутренних дел об отлично усердной и долголетней полезной службе его, пожалован почетным знанием евангелическо-лютеранского епископа. О таковой монаршей награде новый епископ получил извещение г. министра внутренних дел с присовокуплением его поздравления"[612]. Как известно, лютеране отвергают священную иерархию. Для них титул иерархический действительно "бутафория" - не в переносном смысле, а в действительном. Недоставало еще наградить лютеранского пастора св. крестом или св. иконою, что лютеране признают идолами. Однако ни Синод и никто из духовенства господствующей церкви не протестовал против Высочайшего пожалования лютеранскому пастору иерархического титула "епископ". А что если бы такое пожалование получил действительный старообрядческий иерарх, законно и канонически посвященный в это звание, полученное по апостольскому преемству? Какой бы тогда шум поднял Синод! Какое неистовство проявили бы синодские архиереи! Это мы уже видели и слышали и в Государственной Думе, и в Государственном (лжете, и в печати, когда проходил старообрядческий Законопроект в Законодательных Палатах. Не протестовала "православная" церковь против признания русским правительством даже буддийского духовенства и постройки храма буддийского в самом Петрограде[613]. Только одна старообрядческая Церковь с вполне канонической иерархией была даже в "золотой" период своей истории в презрении и унижении со стороны русского гражданского правительства и, главным образом, синодской иерархии[614]. Все вышеприведенные факты доказывают, что не по каноническим основаниям старообрядческая Белокриницкая иерархия подвергалась в Законодательных Палатах нападкам, оскорблениям и просто неприличной брани со стороны высоких представителей господствующей церкви, а по вековой вражде и ненависти к древлеправославию и по странной боязни иерархической конкуренции. Некоторые из указанных фактов были приведены и в речах членов Государственного Совета, отстаивавших старообрядческий законопроект в редакции Государственной Думы. Но враги русского народа так остервенело рвали и грызли этот законопроект, что, по выражению депутатов, как передает "Новое время", от него "не осталось даже заголовка. Думская редакция законопроекта совершенно изменена, а с нею вместе поставлен крест и на вековой тяжелой истории поборников старой веры"[615]. Изуродованный старообрядческий законопроект поступил в так называемую согласительную комиссию, где "православное" духовенство докончило его совсем. Из этой комиссии он снова поступил в Государственную Думу, но уже нового созыва. Дальнейшего движения он не получил. В 1914 г. началась война Германии и Австрии с Россией, и потом последовала революция со всеми ее ужасными последствиями. Так старообрядческий законопроект и погиб, а с ним и сами законодатели, и вся великая страна Российская.

Что Синод в своих братоненавистнических отношениях к старообрядческой Белокриницкой иерархии руководствовался не каноническими требованиями и соображениями, доказывается еще одним весьма ярким фактом. В этот же период Синод подверг низвержению из священного сана присоединившихся к старообрядческой древлеправославной Церкви архимандрита Михаила, о котором мы выше обстоятельно говорили, и священника Гр. Карабиновича. Последний состоял уже двенадцать лет в беглопоповстве, и синодская иерархия не судила его за это. Но стоило ему оттуда перейти под управление Белокриницкой иерархии, как последовало синодское низвержение его из священного сана. Низвержения эти с канонической и догматической точки зрения не имеют никакого значения для присоединившихся к св. Церкви лиц[616]. Но по гражданскому закону Российской империи лишение сана сопровождается потерей и ограничением некоторых гражданских прав и даже весьма существенных, например, права жительства в столицах, поступления на государственную службу и т.п. В тот же период от господствующей церкви ушли в беглопоповство священник Микульшин из г. Вольска и священник Луцкий из с. Чернавки Вольского уезда. Саратовская духовная консистория сделала Синоду соответствующее представление о необходимости подвергнуть этих лиц лишению сана, как изменивших "православию" и ушедших в "раскол". Но Синод не признал возможным подвергнуть их такому осуждению и оставил их в "сущих санах"[617]. Это не Белокриницкая иерархия, а беглопоповство, которому покровительствовал даже Победоносцев, лишь бы оно не слилось с Белокриницкой иерархией. Много было за этот период и других синодских "каверз" в отношениях к старообрядческой иерархии. Но в краткой Истории всех их не перечесть.

В то время, когда в Законодательных Палатах шли горячие прения о старообрядческом Законопроекте, "шумели витии", а синодальные архиереи предпринимали отчаянные попытки сразить законнопреемственную старообрядческую иерархию и в то же время земно и подобострастно преклонялись перед еретическими и фальшивыми "иерархиями", - в самой стране начались настоящие, фактические гонения на древлеправославную Церковь и ее священноначалие.

Под впечатлением столичных нападок на старообрядчество и даже на самый Манифест царский 17 апреля, в особенности в Государственном Совете под влиянием настойчивых требований Синода и многочисленного "православного" духовенства, местные губернские и уездные власти круто сворачивали на старую, николаевскую дорогу. Прежде всего последовали в разных губерниях запрещения старообрядцам крестных ходов и даже при погребении умерших - пения "Святыи Боже" на улице.

Так, полиция г. Чистополя Казанской губернии 24 июня 1908 г. предписала "наставникам Чистопольских старообрядческих общин" "не производить пения на улицах при похоронах, в противном случае будет поступлено по закону, и виновные в этом будут привлечены к ответственности"[618]. В июле того же года хвалынская Саратовской губернии полиция потребовала от местных старообрядцев дать подписку о том, чтобы "крестных ходов не устраивать и священнических облачений не носить публично"[619]. Томская старообрядческая община приготовилась совершить закладку святого храма 15 августа 1910 г., закладку приглашен был совершить местный епархиальный епископ Иоасаф. Но от томского губернатора последовало 9 августа "объявление" совету старообрядческой общины, за № 8516: "При закладке храма не разрешается публичная процессия в церковных облачениях, а также не может быть допущено публичное ношение при этом икон и других принадлежностей духовных процессий и крестных ходов, и пения на улицах и площадях. Именуемому старообрядческому епископу Иоасафу не только не может быть разрешено присутствовать в процессии, так как и самой процессии не должно быть, но не может быть дозволено и именование духовным званием"[620]. Это было кощунственное издевательство над церковным богослужением: делать закладку храма без святых икон, без святого Креста, без священнослужителей, ибо им воспрещается даже "присутствовать" при такой закладке. Что же это за закладка?!

Старообрядческие крестные ходы и вообще всякие священные процесии больше всех тревожили духовенство господствующей церкви, и оно, главным образом, вело войну против них. Так, в мае месяце 1911 г. состоялось пастырское собрание никонианского духовенства Гжатского уезда Калужской губернии. Смоленский епископ Феодосии предложил собранию обратиться к губернатору с ходатайством о воспрещении старообрядцам совершать крестные ходы и погребальные процессии. Вследствие сего ходатайства в том же году действительно последовало предписание исправникам Смоленского губернского правления воспретить старообрядцам "устраивать погребальные процессии и крестные ходы"[621]. Весьма характерной была просьба Московского митрополита Владимира к московскому губернатору в июне 1911 г. "Его высокопреосвященство, - сообщает об этом губернатор московскому исправнику (от 11 июня, за № 11782), - уведомили меня, что старообрядцы села Борисова (под Москвою) предполагают устроить вокруг борисовских садов и полей торжественный крестный ход во главе с одним из старообрядческих архиереев. Обращаясь ко мне с просьбой не допускать этого крестного хода, его высокопреосвященство указывает, что таковой, по предложению устроителей, должен пройти по тому же пути, по которому шествовал 6 июня православный крестный ход, ежегодно совершаемый борисовцами, и устраивается старообрядцами с целью превзойти православных своею торжественностью и расположить их к расколу. Вследствие сего предлагаю вашему высокородию не допускать означенного старообрядческого крестного хода, о чем и предупредить борисовских старообрядцев"[622]. Можно представить себе, что же было в далеких провинциях, если в самой Москве делались такие предписания? Там просто творили безобразия и насилия местные власти и местное духовенство. В селе Новая Богдановка Харьковской губернии был насильственно разгромлен старообрядческий крестный ход, с дракой и избиением старообрядческого священника, и сделано это по подстрекательству "православного" пастыря[623]. Еще более возмутительный случай произошел в деревне Поганец Архангельской губернии: "Старообрядцы совершали в частном доме богослужение. К ним ворвался урядник, запретил богослужение и поднял безобразный скандал: он обнажил шашку, грозил всех изрубить, приказал стражнику снимать иконы и убрать походный алтарь. Тот исполнил приказание урядника и в своем усердии совершил ряд омерзительных кощунств"[624]. "Много беззаконий и насилий чинили провинциальные власти над старообрядцами и их пастырями в минувшем году", - заканчивает старообрядческий журнал обзор 1911 года. В следующих годах эти безобразия увеличивались. Да и в предшествующие годы их было немало. В 1910 г. старообрядцы Новоглушинского села Пермской губернии писали: "Местные священники господствующего исповедания не могут смирно сидеть в своих гнездах. Почуяв ласкающие звуки из Государственного Совета, они подняли головы и уже постарались привлечь трех старообрядческих священников к ответственности за открытое хождение с иконами и в церковных облачениях". "У нас в г. Николаевске (Самарской губернии), - жалуются оттуда старообрядцы, - административная власть, согласно распоряжению губернатора, чинит препятствия в деле отправления богослужений. Исправник по предписанию губернатора приказал, чтобы при выносе покойника старообрядческое духовенство не было в облачении и чтобы даже певчие не пели, идя за гробом[625]. Владимирский губернатор разъяснил полиции, что старообрядческие священнослужители "не имеют права публично носить во время богослужений священническое облачение"[626].

Не менее настойчивая повелась борьба и со священными наименованиями старообрядческих иерархических лиц. Сначала осторожно, а дальше все смелее и упорнее. В 1908 г. генерал-губернатор Терской области, утвердив Феодосия, в мире Филиппа Манакова, в звании старообрядческого епископа Кавказской епархии и Козьму Докторова в звании священника, в своем "отношении" ограничил, однако, пользование этими титулами: "Званием епископа и священника означенные лица могут пользоваться лишь среди старообрядцев"[627]. Любопытный случай в том же году произошел в самой Москве. С разрешения русского правительства в первопрестольный град России прибыл из Австрии старообрядческий Белокриницкий митрополит Макарий. Русский консул в Черновицах (Буковине) в паспорте Макария начертал полный его титул: "Старообрядческий митрополит Макарий". Московская полиция была в большом затруднении: какую же отметку она должна сделать в этом паспорте? Ведь митрополит Макарий признан в этом сане австрийским правительством. Так и нужно было записать. Полиция же не может разбираться в канонических достоинствах приезжающих из-за границы духовных лиц. Она должна была вписать так, как значится в паспорте: "Старообрядческий митрополит". Однако она вписала иначе: "Австрийский подданный Макарий Лобов"[628]. До чего ненавистна врагам древлеправославия истинно-благочестивая иерархия! Приехавший в Россию старокатолический авантюрист-атеист, "милостивый государь" Матью, о котором мы говорили выше, конечно, был всюду в России прописан как "архиепископ". А истинный святитель, имеющий на себе действительное апостольское преемство по каноническому рукоположению, притом признанный целой великой страной, записывается "православной" полицией в России как простой мирянин.

Далее последовали строгие требования некоторых губернаторов к старообрядческим священнослужителям не именоваться иерархическими званиями. Характерно в этом отношении предписание Черниговского губернатора. Он обращается не к подведомственной ему полиции, а непосредственно к старообрядческим обществам: "Предлагаю советам старообрядческих общин ныне же объявить под расписки всем духовным лицам общин, чтобы они отнюдь не именовались православными иерархическими наименованиями: священники, диаконы и пр."[629]. Оренбургское губернское правление предписало полиции отобрать от местного старообрядческого священника подписку не именоваться священником и объявить ему, что если он не исполнит этого требования, то будет привлечен к уголовной ответственности"[630]. Затем последовал длинный ряд привлечений к суду старообрядческих священнослужителей за их присущие им по сану иерархические наименования[631]. Был даже такой случай насилия над священником за одно лишь наименование "священник", причем вписанное в паспорт полицией. Усинский пограничный начальник вызвал к себе старообрядческого священника Е.Ф. Шарапова и, узнав, что в паспорте он поименован священником, постановил: "Выселить его и семью его в место причисления"[632].

Лишь в 1916 г. последовало сенатское разъяснение, что "среди старообрядцев поповщинских согласий их духовные лица могут пользоваться соответствующим старообрядческим наименованием"[633]. Не совсем вразумительно это разъяснение и дает повод к различному его пониманию и истолкованию, тем не менее, старообрядцы были рады и этому разъяснению.

Новое положение старообрядческой Церкви в государстве после 17 апреля 1905 г. создало и новые отношения правительства и судебных учреждений к старообрядчеству и к его духовно-иерархическим лицам. До этого древлеправославная церковь была не только независима от государства, но и просто не признавалась им, поэтому и государственные власти не могли на законном основании вмешиваться во внутреннюю жизнь старообрядческой Церкви. В этом смысле она была совершенно свободна, хотя и гонима. Но после 1905 г., с признанием ее общин и духовных лиц, началось вторжение административных и судебных властей во внутренний порядок и жизнь старообрядческой Церкви. Мы уже видели, что черниговский губернатор навязал советам старообрядческих общин чисто полицейские функции - обязать своих священников не именоваться иерархическими титулами. А судебные власти вторглись еще глубже: они начали старообрядческих священнослужителей, привлеченных к суду, приговаривать к отрешению от священного служения на определенные сроки, присвоив, таким образом, себе власть епископов. Какой-нибудь судья, совершенно не знакомый ни с церковными канонами, ни с духом Церкви, может быть, даже просто неверующий, берется судить: достоин ли или не достоин тот или другой священник совершать таинства, служить Божественную Литургию или отправлять богослужение - и по своим соображениям отрешает его от этого служения. Совершенно недопустимо в истинной Христовой Церкви такое вторжение мирской власти в ее жизнь и строй. И старообрядцы всеми силами протестовали против такого узурпаторства и святотатства чуждой власти[634]. Отрешенные священники, разумеется, не признавали этого отрешения и продолжали служить.

Особенно много было привлечений к ответственности за присоединение к старообрядчеству "православных" лиц. Переход из "православия" в старообрядчество разрешается, но он обставлен такими формальностями, что не всякий решится подвергнуться им. Желающий выйти из "православия" должен написать об этом местному губернатору. Тот сообщает о сем духовной консистории, и она посылает своего миссионера или попа увещевать желающего покинуть "православие". Срок для увещевания установлен сорокадневный. Только после сего разрешается увещеваемому формально отчислиться от "православия". Но бывали многочисленные случаи, когда и после прохождения всех этих мытарств желающие уйти из господствующей церкви не получали на то разрешения и оставались числиться "православными"[635] . В то же время оставалась в силе и даже была особо подтверждена после 1905 г. 93-я статья Уголовного закона, карающая духовных лиц другого исповедания (в данном случае - старообрядческого) за совершения таинств над "православным" лицом или какой-либо другой требы. По этой статье в "золотой" период были очень часто привлекаемы к судебной ответственности многие старообрядческие священники[636]. На Всероссийском старообрядческом Съезде, уже в 1908 г., священник о. Георгий Лакомкин докладывал: "Я уже 17 раз был под судом. Для меня дело это уже привычное. Я за других забочусь. Свежих, неиспытанных людей могут замучить такие дела"[637]. И действительно мучили и разоряли - и священников, и их приходы. В своем месте мы отмечали[638], что огромное количество старообрядцев числилось по паспортам "православными", хотя ни сами эти старообрядцы, ни их отцы, ни деды, ни прадеды никогда не были ни никонианами, ни единоверцами. Еще в петровскую эпоху предки их не записались "в раскол", как того требовала государственная власть, и они остались "православными" и уже все дальнейшее их потомство до наших дней числилось "православным" и не было никакой возможности перечислить их в старообрядчество. По 93-ей статье указанного закона, старообрядческие священнослужители не имели права совершать над ними никаких ни таинств, ни иных каких освящений или служб. Немало было и таких старообрядцев, предки которых были во времена гонений насильственным способом зачислены в "православие" или единоверие. Еще на Третьем Всероссийском старообрядческом Съезде екатеринбургский делегат докладывал: "В сороковых и пятидесятых годах XIX столетия всем громаднейшим краем горнозаводского Урала управлял главный начальник всех заводов генерал Глинка. В густонаселенных заводах, имеющих от десяти тысяч душ до тридцати тысяч, Глинка задался целью это население, большею частью старообрядческое, насильственными мерами привлечь к единению с господствующею церковью. Понастроено было много единоверческих церквей, и одно время буквально всех родившихся детей насильно крестили в них и родителей причисляли к единоверию, так что большинство здешних (т.е. приуральских) старообрядцев, старинных, коренных жителей Урала, по спискам считается до сих пор единоверческим... Положение получается ужасное!" - восклицает екатеринбургский докладчик на Третьем Съезде[639]. Оно осталось таковым и после 17 апреля 1905 г., так как не было возможности этих старообрядцев отчислить от "православия" или от единоверия, а старообрядческим священникам законом воспрещалось совершать над ними и над их детьми таинства церковные: крещение, причащение, брак и пр. Часто привлекались старообрядцы к суду за совершения даже погребения над такими мнимыми "православными". Архангельское губернское правление предписало местным властям привлекать к суду родственников таких покойников, которые погребены по "старообрядческому обряду", и осуждать их на основании 78-ой статьи Уголовного закона, карающей "за оставление христиан без христианского погребения" (Распоряжение правления от 18 июня 1911 г., за № 1638). Старообрядцы Архангельской губернии жаловались, что, "несмотря на то, что по рождению они всегда были старообрядцами и никогда фактически к "православию" не принадлежали, но лишь числятся в официальных бумагах "православными", их насильно принуждают погребать своих покойников - стариков и старух у священников господствующей церкви, на том основании, что они не отчислены от названной церкви, согласно циркуляру министра внутренних дел от 17 августа 1905 г., за № 4628"[640]. Бывали возмутительные случаи вторжения "православных" священников в старообрядческие дома, где бывали покойники, которых они насильственно тащили в свою церковь для погребения. Какие были при этом трагедии: родственники плачут, умоляют не брать их покойника, который никогда не был никонианином, не бывал ни разу и в храме никонианском, а рассвирепевший иерей грозит "сопротивляющимся" тюрьмой и приказывает десятникам или полицейским тащить покойника в церковь[641] . Бывали и не менее возмутительные случаи насильственного причащения больных и даже уже умирающих старообрядцев: их тоже полицейские по приказанию священника тащили в "православную" церковь для причащения. Случались при этом и "сопротивления властям", за что следовала еще более строгая кара[642].

В связи с делом официального отчисления от "православия", возникли многочисленные судебные процессы по брачным делам. По конституциям других государств, разрешается каждому лицу обоего пола, достигшему 14-летнего возраста, присоединяться к тому исповеданию, какое оно изберет себе; законы русского государства разрешали такую перемену исповедания лишь достигшим 21 года. Браки же заключать разрешается книгой Кормчей, обязательной для старообрядцев, если жениху будет даже только 18 лет, а невесте - 16. Часто случалось, что или жених, или невеста числятся "православными", а еще чаще - когда оба принадлежат к незаписным старообрядцам, т.е. по паспорту зачислены в "православие". Последних нельзя венчать и в том случае, когда они даже престарелые, раз они официально не отчислены от "православия". А первым никак нельзя отчислиться, нужно ждать, когда они придут в "совершенный возраст". Что же делать? Не откладывать же браки на 3-5 лет для "несовершенных", а о незаписных старообрядцах даже и не думали, что их нельзя венчать. И священники венчали и те, и другие браки и, конечно, попадали за это на скамью подсудимых и дальше - в тюрьму. "Золотой" век истории старообрядчества превратился в каменный: провозглашена и свобода совести и исповедания, установлены и законы веротерпимости, и даже метрики вести поручено старообрядческим общинам, а крестить, причащать, венчать, погребать настоящих старообрядцев стало невозможным, и самые старообрядцы стали не старообрядцами, а "православными" или единоверцами. Положение старообрядчества в этом отношении как будто ухудшилось после 17 апреля 1905 года, ибо свобода превратилась в своеобразную ловушку, в узаконенное насилие и во всякую другую тягость.

Враги древлеправославия целые века обвиняли старообрядчество в боязни просвещения и широкого образования, в невежестве, в отсталости и т.п. темноте. Но когда блеснула для старообрядцев возможность создавать свои школы и вести в своей среде широкое самостоятельное образование, те же враги постарались ограничить эту возможность. По правительственному Законопроекту о старообрядческих общинах, им "предоставляется учреждать просветительные заведения" - не сказано какие и, стало быть, можно избирать какие угодно типы школ, включительно до высших. Но Государственный Совет внес ограничение: "Низшие и ремесленные учебные заведения". Ни средних, ни, тем более, высших школ уже не предоставляется старообрядцам устраивать. Один из членов Государственного Совета, А.В. Васильев, указывал этим врагам старообрядческого просвещения, что католики и протестанты имеют в России и в самой столице школы повышенного типа, и в них учатся даже православные. "Почему же боятся допустить основания подобных училищ при церквах Рогожского и Преображенского Кладбищ, хотя бы даже для одних старообрядцев? Старообрядческое купечество много сделало уже не только для распространения образования среди своих одноверцев, но много сделало для русской науки и для русского просвещения. Я назову имена Солдатенкова, Рябушинского, основателя первого аэродинамического Института. Оно еще больше, конечно, сделало бы, если бы ему была предоставлена возможность это сделать чрез посредство своих одноверцев". Дальше г. Васильев отметил "любовь старообрядцев к земле" и что на сельскохозяйственных выставках "лучшие премии получала пшеница крестьян-старообрядцев". "Как же можно таких хозяев лишать права иметь свои сельскохозяйственные училища?" - недоумевал этот высокий оратор[643]. Государственный Совет, однако, и этого старообрядческого образования испугался и лишил права старообрядческие общины открывать у себя такого типа училища.

Как известно, старообрядцы потому, главным образом, не хотели отдавать своих детей в общие школы, что в них навязывали им никонианство под именем "Закона Божия", и на уроках по этому предмету законоучители высмеивали старообрядчество и всячески издевались над ним и таким образом духовно калечили школьников-старообрядцев. Что же произошло с этим предметом, как только старообрядцам, в силу манифеста 17 апреля, было предоставлено право иметь своих законоучителей в общих школах? Уже в следующем году, именно 22 февраля 1906 г., последовал циркуляр Министерства народного просвещения о том, что "преподавание Закона Божия является предметом необязательным". Лучше уж, - решило это министерство, - совсем не преподавать Закон Божий никому, чем старообрядческие законоучители будут преподавать его своим ученикам. Старообрядцам стоило больших трудов и усилий, чтобы после двухвекового бесправия быстро приготовить своих учителей и законоучителей в достаточном количестве. Но власти на местах всячески притесняли этих учителей и учительниц. Так, инспектор народных училищ Кузнецовского уезда Саратовской губернии заставил земскую учительницу Ларину подать прошение об увольнении только потому, что она "старообрядка", заявив, что вообще на учительские места он допускать старообрядцев не будет[644]. В общие государственные и городские школы допускались преподавателями люди разных исповеданий: и католики, и протестанты, и совсем неверующие (таковых было большинство, сказывающихся по паспортам под именем "православных"), и только глубоко верующим старообрядцам там не было места. Сами же старообрядцы допускали в свои собственные училища "православных" преподавателей; таковые были допущены даже в богословско-учительский Институт в Москве. В свидетельствах, выдаваемых учителям-старообрядцам учебное начальство делало отметку, что они имеют право быть преподавателями "только в домах своих единоверцев"[645] . Другим без стеснения прямо заявляли: "Вы, молодцы, присоединяйтесь к православной церкви, тогда и место получите наравне с другими быть преподавателями в общих школах". Даже пение преподавать в общих школах всем ученикам не разрешалось старообрядческим учителям и учительницам. Любопытный ответ последовал из Министерства народного просвещения на ходатайство мануфактур-советника А.И. Морозова допустить старообрядку А. Калякину, окончившую курс филармонического училища, к преподаванию пения в Глуховском министерском училище Богородского уезда. Министерство ответило, что "Калякиной разрешено ведение занятий по пению с детьми старообрядцев". "Что же касается назначения Калякиной учительницею пения для всех обучающихся, то министерство не признало это целесообразным"[646]. А еще старообрядцев целые века обвиняли в боязни просвещения, несмотря на то что огромное число их отдавало все-таки своих детей в общие школы, где по всем предметам, а не по пению только, велось преподавание не старообрядцами, а людьми иной веры и даже совсем безверными. Насколько же гуманнее и толерантнее (терпимее) самого Министерства просвещения были тогдашние старообрядцы!

Особенно возмутительным по своей беспринципности, антинациональности и антигосударственности было требование Синода не производить старообрядцев в офицерские чины. Мы уже отмечали, что в русской армии были офицерами и генералами и даже более высокими чинами люди разных исповеданий (католики, лютеране, магометане) и разных наций (поляки, немцы, французы, армяне, татары, турки и др.), и только одни старообрядцы, самые верные сыны своей Родины, столбовые русские, лишены были права быть в командном составе своей родной армии. После 17 апреля 1905 г. это положение должно бы быть изменено. И действительно, старообрядцы стали производиться в офицерские чины. Но правительствующий Синод открыл поход против этого нового положения. В начале 1910 г. Московский митрополит Владимир на запрос Синода о "характере и отличительных чертах учения" старообрядцев Рогожского и Преображенского Кладбищ, описав эти отличия в миссионерском духе и тоне, прибавил, что старообрядцев обоих Кладбищ "несоответственно производить в офицеры". На основании этих сведений Синод в феврале того же года в документе за № 1746 "признал опасным производить в офицерские чины всех вообще старообрядцев австрийского толка[647], в том числе и принадлежащих к Рогожскому Кладбищу". В марте все того же года Синод указом за № 2401 постановил: "Признать весь раскол и все сектантство за явление сколь вредное, столь и беззаконное, а посему все раскольники, без различия их толков и согласий, должны быть лишены права на производство в офицерские чины". Это постановление предназначалось для Главного военного штаба. Последний незадолго до начала войны России с Германией и Австрией имел повод попросить от Синода уточнения: "Какие же именно толки старообрядцев не могут быть допущены к производству в офицерские чины?" Сославшись на прежнее свое постановление, Синод добавил: "Никакие толки старообрядцев не должны быть допущены к производству в офицерские чины, причем чем ближе тот или иной толк к православной церкви, тем он недостойнее поощрения в виде офицерского звания"[648]. Этим пояснением Синод подчеркнул наибольшую опасность старообрядцев Белокриницкой иерархии. Но этим же он и свидетельствовал что "православие" столь мрачное явление, что одно приближение к нему делает людей недостойными военного командного звания. Вскоре же это синодское разъяснение весьма печально отразилось на старообрядцах. В апреле 1914 г. московский старообрядец Николай Ксенофонтов напечатал в московских газетах сообщение: "Уже издано предписание военного министра от 23 января сего года, за № 232 (исходящим), на основании которого не производят в прапорщики запаса меня и многих других, в числе около 70 человек, приемлющих священство Рогожской старообрядческой общины и принявших присягу"[649].

В июле того же года началась война Австрии и Германии с Россией. Среди всего русского населения старообрядцы проявили наиболее ярко свои патриотические чувства. На алтарь Отечества они принесли огромные жертвы людьми и материальными средствами. Не только в богатых старообрядческих общинах, как на Рогожском и Преображенском Кладбищах в Москве, на Громовском и Волковом в Петрограде или в других больших городах были открыты великолепно оборудованные лазареты с многочисленными кроватями для раненых, с хорошо подготовленным персоналом и вообще со всеми необходимыми средствами, но почти во всяком старообрядческом приходе, будь он в самом отдаленном захолустье, были устроены койки и питание для раненых и больных солдат. Жертвовали старообрядцы всем: деньгами, имуществом, одеждою, бельем и всем прочим[650]. Всюду были организованы старообрядческие комитеты для помощи жертвам войны. Многие старообрядческие учителя ушли на войну[651]. Почти все начетчики стали в ряды великой российской армии под ружье, сменив книги на винтовки[652] . И вот даже в такое время, глубоко потрясшее всю великую страну, когда старообрядцы кровью и жизнью и всеми средствами защищали свою Родину, им отказывали в праве поступления в военные училища и даже в получении чина "прапорщика запаса". В мае 1915 г. Совет Всероссийских Съездов старообрядцев в Москве получил телеграмму из Тифлиса от старообрядца А. Москалева: "Желаю поступить в тифлисское Михайловское военное училище, имею все документы, права образования первого разряда для поступления. Инспектором училища отказано в приеме, как принадлежащему к старообрядческому исповеданию Белокриницкой иерархии"[653]. Более прискорбный случай произошел в г.Чистополе Казанской губернии в сентябре 1916 г. Здешнюю школу прапорщиков в числе многих лиц разных исповеданий: лютеранского, католического и, главным образом, магометанского[654] - окончили и старообрядцы. Всех окончивших произвели в прапорщики, но старообрядцам предложили присоединиться к православию, тогда только они могут получить чин прапорщиков. Присоединившихся тотчас же сделали прапорщиками, а отказавшихся от присоединения откомандировали в свои части в качестве простых солдат[655]. Только после усиленных ходатайств старообрядцев из Москвы и Петрограда их, наконец, как и раньше Москалева, допустили до получения офицерского чина[656]. Все ученики старших классов старообрядческого богословско-учительского Института также по особому ходатайству были допущены при Московском военном округе сдать экзамены на прапорщиков запаса. В таком звании все они и отправлялись на театр военных действий.

В какой степени было диким отношение к старообрядчеству правящего чиновничества, можно видеть из такого курьезного случая. Виленский губернский статистический комитет, составляя "Памятную книжку Виленской губернии на 1908 г.", внес виленскую старообрядческую общину с ее храмом и духовными лицами не в отделе "Духовное ведомство", в коем значатся исповедания православное, римско-католическое, евангелическо-лютеранское, караимское, еврейское и магометанское, а в отдел "Общества потребителей", наряду с "Виленским обществом охоты", "Обществом потребителей служащих в почтово-телеграфных учреждениях г.Вильны" и т.п. "обществ потребителей, преследующих коммерческие цели" (стр. 117-118)[657]. Виленский комитет уже тогда прокладывал дорогу для большевизма, который потом все религиозные и церковные учреждения признал "коммерческими предприятиями". Более оскорбительным для старообрядчества было отношение "православного" духовенства на местах, как, например, самовольное погребение удавленников господствующего исповедания на старообрядческом кладбище в д. Ракитиной Калужской губернии по распоряжению местного "православного" священника[658]. Еще более оскорбительным было отношение к старообрядческим святыням высшей иерархии господствующей церкви, о чем будет речь ниже.

Что всего удивительнее, в описываемый нами период были случаи даже закрытия старообрядческих церквей и молелен. В с. Комрат Вендерского уезда, в Бессарабии, г. пристав 4-го стана предписал 6 апреля 1908 г., старообрядке Ульянии Фроловой взять разрешение на существующее в ее доме молитвенное помещение, в противном случае, говорилось, оно будет закрыто, а сама владелица будет отдана под суд. Молельня эта существовала уже более 25 лет, на основании еще старого Закона 1883 г. и, кроме того, по сенатскому разъяснению по делу Сорокина, на существование ее и не требовалось особого разрешения[659]. Тем не менее, какой-то пристав поднял тревогу среди местных старообрядцев, напугав их закрытием духовного их пристанища и заставив центр старообрядчества хлопотать за них и отстаивать их молельню. В том же году, 28 октября, Вологодское губернское правление предписало Кадниковскому уездному исправнику "немедленно прекратить совершение богослужений" в старообрядческом храме с. Подъельного Пельшинской волости, недавно здесь воздвигнутом старообрядцами, на основании разрешения этого же правления. Вся беда лишь в том, что в названном селе нет зарегистрированной общины, но есть приход и богомольцы - старообрядцы. Исправник немедленно же привел в исполнение губернское предписание и отобрал от старообрядческого священника даже ставленную его грамоту[660] . В г. Новогеоргиевске Херсонской губернии предписано местными властями закрыть старообрядческий храм, существоваший здесь более 60 лет, и лишь потому, что не была зарегистрирована старообрядческая община[661]. В село Зыбкая той же губернии I сентября 1915 г. прибыли херсонский благочинный, исправник, земский начальник с отрядом стражников и запечатали старообрядческий храм[662].

Настойчиво и яростно преследовалась в этот период и печать старообрядческая. Журнал "Старообрядец" был закрыт на 12-м номере 1907 г. за совершенно невинное и, главное, весьма обоснованное исследование под названием "Духовенство господствующей церкви в изображении русских писателей новейшего времени". А до этой приостановки журнала он неоднократно подвергался административным взысканиям[663]. Московская газета "Наш понедельник" была подвергнута со стороны московского генерал-губернатора штрафу в 3000 рублей, а со стороны комитета по делам печати - привлечению к ответственности по 73-ей статье Уголовного закона за напечатание статьи старообрядческого архимандрита Михаила "Исповедь", в которой он объясняет, почему он ушел из "православия" в старообрядчество[664]. Больше всех страдал журнал "Церковь": много раз номера его подвергались аресту, а часто сменявшиеся его официальные редакторы - привлечению к судебной ответственности все по той же 73-ей статье, карающей чрезвычайно строго за всякое бого- и святохуление[665]. Разумеется, старообрядческие журналы не могли совершать такое преступление, иначе они перестали бы быть старообрядческими. Но комитет по делам печати во всяком разоблачении никонианской неправды и фальши усматривал богохуление и святохуление. Наконец, он совсем закрыл журнал "Церковь" на 42-м номере 1914 г.[666]. Стал выходить после сего журнал "Слово Церкви". Но и он подвергался неоднократному привлечению к суду. Подвергались преследованию и другие старообрядческие издания и их авторы. Так, была арестована брошюра начетчика И.В. Шурашова "Так ли?" - за разоблачение миссионерской лжи на старообрядчество; "Слова и речи" старообрядческого епископа Иннокентия - за осуждение смертной казни; книга Ф.Е. Мельникова "Блуждающее богословие" - за разоблачение кощунственного верования никонианской церкви о смазывании миром хиротонии и другие. В то же время выходили в России совершенно свободно во многих изданиях и чрезвычайными тиражами, заполняя все книжные рынки по всей стране, полуатеистические книги заграничных авторов: Ренана, Штрауса и демонстративно атеистические Бюхнера, Молешотта, Гольбаха, Геккеля и многих других авторов. Безбожием заражалась вся страна, и этого не замечали ни комитеты по делам печати, следившие за каждой строчкой старообрядческих изданий, ни генерал-губернаторы и просто губернаторы, боявшиеся как бы не погибла великая страна от старообрядческих разоблачений и от старообрядческих журналов. В то же время усиливалась и миссионерская деятельность против старообрядчества.

Первый миссионерский съезд за этот период, состоявшийся в Киеве [...], требовал прежде всего покончить со всеми дарованными старообрядцам свободами, а уже на следующем всероссийском миссионерском съезде, состоявшемся в 1910 г. в г. Иркутске, раздалось новое оглушительное требование, чтобы правительство признало: "На Руси теперь нет раскола и старообрядчества, а есть еретичество и вещеверие"[667]. Миссионерство пыталось подвести все старообрядчество под запрещенную секту и таким образом лишить его всякого права на существование. Полностью этого достигнуть оно не смогло, но на местах причиняло много вреда и всяких пакостей старообрядцам. Под его братоненавистническим влиянием находилось и сановитое духовенство, которое так яростно и неистово нападало в законодательных палатах на старообрядческий законопроект и в особенности - на старообрядческую иерархию. Даже такой архипастырь господствующей церкви, как Волынский архиепископ Антоний (впоследствии Киевский митрополит, а в эмиграции - председатель Синода зарубежной церкви), который, как мы видели выше, склонен был признать старообрядческую иерархию преемственно-апостольской, обратился в 1912 г., к старообрядцам с нарочитым "пастырским посланием". Чего только нет в этом архипастырском творении! Святое причащение старообрядцев обзывается здесь "пищею демонов", священство их уподобляется детской игре. Вере их приписываются разного рода нелепости, вроде того, что старообрядцы будто бы исповедуют рождение Пресвятой Богородицы без семенного зачатия. Сдобрил свое послание архиепископ Антоний политическим вздором и всякими вымыслами. Все оно написано в цирковом тоне, местами кощунственном, страдающем грубым атеизмом[668]. Другой видный архипастырь господствующей церкви, непременный член Синода, епископ Никон, еще резче нападал на старообрядчество. "Руки прочь! - кричал он на более видных старообрядческих деятелей. - Довольно с вас и того, что дана вам свобода иметь свои школы". Была бы возможность, Никон отобрал бы от старообрядцев и эту свободу. Чтобы враждебно настроить к старообрядчеству и государственную власть, этот архипастырь настойчиво утверждал в своих печатных нападках на старообрядцев, что они будто бы не молятся за русского царя[669].

В том же 1912 г. Общество донских врачей праздновало в г. Новочеркасске закладку здания для врачебно-благотворительных учреждений Общества. Был приглашен на это торжество в качестве гостя и старообрядческий епископ Донской епархии Геннадий. Но он не мог быть на этом торжестве по причине поездки по епархии. Богослужение совершил новообрядческий архиерей Гермоген. За состоявшимся после молебствия обедом он выступил с обличительной речью, в которой бестактно и неприлично нападал на отсутствующего старообрядческого епископа, дерзко обзывая его самозванцем и сравнивая его в злую насмешку с урядником, величающим себя наказным атаманом. Возмущенные такой речью, устроители торжества дали надлежащий отпор Гермогену. Торжество, однако, было уже испорчено[670].

Было немало и других подобных выступлений архипастырства господствующей церкви в "золотой" период старообрядческой истории. Ректор костромской семинарии в речи, произнесенной для воспитанников своих, отстаивал тезис: "Всех отступников от господствующей церкви казнить смертной казнью"[671]. Догмат "казнения еретиков", в свое время так откровенно канонизированный в знаменитой книге "Камень веры" митрополита Рязанского Стефана[672], был весьма живучим и в XX в., и им все еще пропитывали разум и души воспитанников духовных семинарий "православной" церкви. А когда Освященный Собор древлеправославной Церкви поставил на обсуждение вопрос о канонизации старообрядческих мучеников, в свое время пострадавших от этого душеубийственного догмата, то правительство не разрешило старообрядцам даже обсуждать этот вопрос. Когда же на Всероссийском Съезде старообрядцев 1913 г. председатель объявил, что поступил на Съезд доклад о постановке святого креста на месте сожжения протопопа Аввакума, в Пустозерске, то присутствоваший на Съезде представитель власти категорически заявил: "Я не допускаю чтения этого доклада, не допущу и обсуждения его". Далее, на том же Съезде, он не разрешил ни обсуждать, ни огласить и другой доклад - о сооружении памятника-часовни на могиле старообрядческих мучениц в г. Боровске боярыни Морозовой и княгини Урусовой[673] . Дело о водружении святого креста на могиле священномученика Аввакума вышло весьма позорным для тогдашнего правительства. Оно не только не разрешило поставить святой крест на месте сожжения этого великого борца за святую Русь и за древлеправославную Церковь, не препятствуя в то же время ставить кресты над могилами всякого рода преступников, включительно до убийц и даже цареубийц, но варварски разбило на тринадцать частей металлическую дощечку, предназначенную к прикреплению ко кресту. На ней только значилось, что сей святой крест водружен по постановлению Всероссийских Съездов старообрядцев. Как видно из возвращенных кусков разбитой дощечки, ее разбивали в Министерстве просто топором, стараясь рассекать по строчкам, чтобы не было возможности прочесть их[674]. В этом жутком акте выразилась страшная, демоническая вековая ненависть никонианства к древлеправославию и к его святым и славным исповедникам, страдальцам и мученикам. Но в нем, как увидим ниже, выразилось и нечто символическое, пророческое.

Вышеизложенные факты и деяния, лишь кратко нами отмеченные и далеко не все, производили во всем многомиллионном старообрядчестве угнетающее состояние. Вышеупомянутый Всероссийский Съезд старообрядцев 1913 г. назван в старообрядческой журналистике "Съездом печали и горя, стонов и плача старообрядцев". "О войне с внешним врагом тогда никто и не думал, - замечает журнал "Церковь", - и без него над нашей жизнью нависли такие тучи удушливых газов, что речи некоторых участников Съезда звучали, как предсмертный стон умирающих людей"[675]. На том же Съезде председатель его, Д.В. Сироткин, заявил: "Мы, старообрядцы, находимся теперь в худшем положении, чем были раньше, до объявления в России религиозных свобод: прежде удовлетворяли наши ходатайства, теперь отказывают нам во всем"[676]. Да еще и гораздо раньше - на Съезде 1908 г. - председатель его [...] с горечью восклицал: "Мы, в своей родной стране, которую мы сами созидали и в которой мы, хозяева, вынуждены просить себе, как милости, прав на существование. Ведь это ужасно!"[677] Все чаще и чаще стали появляться в старообрядческой печати статьи под тяжело-грустными титулами: "Зловещие тени", "Нависают зловещие тучи", "Жалкие крохи", "Могила религиозной свободы" и т.д. Некоторые статьи такого рода возвышались до прозорливости. "Наша свобода в могиле, - говорится в одной из таких статей, - вот где только разрешается нам самое свободное исповедание нашей веры и самая широкая и даже безнаказанная ее проповедь. Но... не себе ли роют могилу враги свободы"[678]. Многих старообрядцев в то время волновало предчувствие каких-то неизбежных катастрофических событий. На Всероссийском Съезде 1913 г. П.П. Рябушинский заявил: "Если не наступит день правды, то настанет день необходимости"[679] . "Историческая волна подкатывает нас к каким-то событиям, скрытым в великой тайне будущего, - писал журнал "Церковь" в том же году. - Что Бог нам даст, то и получим. А пока нас к чему-то приготовляют. И нам нужно быть готовым"[680]. Еще в 1910 г. тот же журнал писал: "Трудно отвечать за будущее. Оно всегда так таинственно и загадочно и так часто дарит нас неожиданностями, иногда очень оглушительными, страшными своими ударами и катастрофами"[681]. Это будущее очень скоро наступило, именно в 1917 г., когда разразилась великая всероссийская революция, залившая кровью всю великую страну.