"Еремей Парнов. Александрийская гемма" - читать интересную книгу автора

помутневшую стекляшку.
- Какое-то корневище, - с сомнением, склонив голову к плечу, ответил
Крелин. - Предположительно - спиртобензолом. Окончательный ответ даст
лаборатория.
- Вам понятно, товарищи? - спросил Гуров, делая торопливые пометки в
блокноте.
- Чего же тут непонятного? - отозвалась Таня. - Мы бензол по химии
проходили. Це-шесть-аш-шесть. До сих пор помню.
- Вам хорошо, вы, наверное, отличницей были, а я так все перезабыл, -
посетовал Люсин.
Крелин, по опыту знавший, как глубоко тот влезает в проблемы,
связанные с криминалистикой, деликатно отвел глаза.
- Что бы еще ты счел необходимым отразить в протоколе, Яша? - спросил
Люсин, сосредоточенно глядя себе под ноги. - Пробка от колбы нашлась?
- Да, я обнаружил ее в связке травы, что сушилась над печкой, -
утвердительно кивнул Крелин. - Товарищи видели.
- Соскребы делать не будешь? - Люсин критически оглядел забрызганный
потолок.
- Нет необходимости. Зная характер жидкости и объем, легко рассчитать
силу взрыва.
- Ясно, - удовлетворенно кивнул Люсин, но тут же озабоченно
нахмурился. - А температура?
- Пока в бане оставалась вода - сто градусов, а потом не выше
температуры кипения жидкости, - обстоятельно пояснил эксперт.
- Наука! - Караулкин почтительно поднял палец. - Выходит, авария у
Егора Мартыновича произошла, я так понимаю?
- Верно, отец, - скрывая улыбку, подтвердил Крелин.
- Ну, а он-то куда подевался? Сам, так сказать... Не в окно ж
вылетел, прости господи?
- Эка! - осуждающе покачала головой Степановна. - Так они тебе и
скажут. - И губы поджала в ниточку.
- Придет время, скажем, - пообещал Люсин. - А пока я бы хотел
переписать заголовки некоторых книг. Может пригодиться.
За окном, зияющим острозубыми, выгнутыми, как парус, осколками,
наливалась синью вечереющая даль.
Оставляя без внимания справочники и монографии по специальности,
охватывающие чуть ли не все ответвления необозримой химической науки,
Владимир Константинович сосредоточил внимание на старинных изданиях,
отсвечивающих золотым тиснением кожаных корешков. Вместе с фотокопиями у
него получилось около двухсот наименований.
Судя по всему, Георгий Мартынович Солитов был широко и всесторонне
образованным человеком. Лишь с помощью его рукописных пометок Люсину
удалось кое-как выполнить поставленную задачу. И немудрено, потому что
китайские иероглифы, равно как санскритские и тибетские буквы, оставались
для него тайной за семью печатями. Как, впрочем, и для подавляющего
большинства людей. Не исключено, что и сам Солитов не владел редкими
восточными языками и пользовался услугами переводчиков. Но как бы там ни
было, а его комментарии, выполненные бисерным каллиграфическим почерком,
обильно уснащали фотокопии рукописей: знаменитой "Бэн-цао-ган-му"* Ли
Шичженя, древнеиндийской "Яджур-веды"**, тибетской "Жуд-ши"***.