"Еремей Парнов. Атлантида в наших мечтах" - читать интересную книгу автора

начинает свое сказание об Атлантиде Платон в диалоге "Тимэй".
"Остров Атлантида... Когда-то был больше Ливии и Азии (Малой), теперь
осел от землетрясений и оставил по себе непроходимый ил", - говорит он в
другом диалоге - "Критий".
Принято было считать, что других документов, кроме упомянутых
"Диалогов", нет. В принципе, это почти верно, если не считать свидетельства
грека Крантора из Солы, который через сто лет после смерти Платона
подтвердил рассказ Солона, "мудрейшего из семи мудрых". Но об этом несколько
позднее. Тем более, что мнение на сей счет великого Аристотеля
представляется куда более весомым. Только на каких весах? Разве не оставил
нам творец науки логики крылатую пословицу "Платон мне друг, но истина мне
дороже"? Кто знает, возможно, это было сказано как раз по интересующему нас
поводу. Во всяком случае, Аристотель без тени сомнения заявил, что всю
историю о потонувшем острове Платон выдумал от начала и до конца, чтобы,
говоря по-современному, продемонстрировать на вымышленной модели свои
политические и философские взгляды. Фантасты, как мы знаем, пользуются
подобным приемом и по сей день.
О том, как дальше развивалась полемика между престарелым философом и
его семнадцатилетним учеником, история умалчивает. Отношения между ними были
далеко не гладкими, и всю свою жизнь Аристотель испытывал ревность к славе
учителя. Да и чисто политически македонянин Аристотель не мог разделять
похвал, которые так щедро раздавал Афинам Платон. В цитируемых ниже отрывках
"панафинская" позиция его выражена достаточно ярко. В этой связи трудно не
прислушаться к голосам тех исследователей, которые утверждают, что спор
между величайшими натурфилософами Эллады шел не столько вокруг Атлантиды, о
которой, согласно "Диалогам", Солону поведали египетские жрецы, сколько
вокруг генеральной идеи Платона о руководящей роли Афин в союзе греческих
полисов.
Каждый человек, даже самый великий, прежде всего сын своего времени.
Посмотрим, например, кого "поселил" в седьмом круге ада Данте. Говорят ли
нам хоть что-нибудь такие имена, как Гвидо Гверро, Теггьячо Альдобранди или
Растикуччи? Но для самого Данте поместить этих господ в пекло было куда
важнее, чем даже Брута или другого цареубийцу Кассия. Мы же, далекие
почитатели гениального флорентийца, едва улавливаем в его грандиозном
вневременном творении отголоски чьих-то личных столкновений, эхо распрей
между какими-то гвельфами и гибеллинами. Тем более успели заглохнуть в
лабиринтах Клио - музы истории, политические страсти двадцатипятивековой
давности. Травой забвенья поросла цель, ради которой понадобился Платону миф
- скажем пока так: миф об Атлантиде. Остался лишь все более жгучий с
течением лет вопрос: быль это или легенда? Предельно обнаженный вопрос.
О том, где находился погибший континент, и о тех, кто хранил о нем
память, пусть скажет сам Платон. Других свидетельств, повторяю, нет.
"В Египте, - начал он (речь идет о родственнике и друге Платона Критий,
от лица которого ведется рассказ. - Е.П.), - на Дельте, углом которой
развертывается течение Нила, есть область, называемая Саисской, а главный
город этой области - Саис, откуда был родом и царь Амазис. Жители этого
города имеют свою покровительницу богиню, которая по-египетски называется
Нейт, а по-эллински, как говорят они, Афина. Они выдают себя за истинных
друзей афинян и за родственный им до некоторой степени народ. Прибыв туда,
Солон, по его словам, пользовался у жителей большим почетом, а расспрашивая