"Еремей Парнов. Атлас Гурагона " - читать интересную книгу автора

пустыни Кызыл напекло тебе голову. Да ни за какие блага в мире почтенный
Абул-Касим не расстанется со своей должностью. И никакая власть не заставит
его совершить подобное безумство. Кроме моей, конечно. Но, скажу тебе прямо,
я поостерегусь ссориться с моим сейидом.
- Мирза сказал золотые слова. Он во всем прав. Кроме одного. Вот эта
тамга заставит Абул-Касима сказать завтра все, что я велю ему. Если,
конечно, мирза согласится.
- Дай мне ясное доказательство твоего могущества, мюрид-накшбенди, -
потребовал принц.
- Разве недостаточно?
- Нет.
- Тогда слушай. - Калантар устремил на Лятифа мертвый немигающий
взгляд. - Перед уходом Улугбека из Герата тебе составили гороскоп, где
сказано, что сын погибнет от руки отца, если промедлит сделать надлежащий
выбор. Так ответили звезды, мирза, а им ты, кажется, веришь больше, чем
словам благочестивых людей?
Лятиф молча смотрел на калантара. Казалось, мысли принца были где-то
далеко-далеко. Потом он вдруг махнул рукой и сказал:
- Ладно, калантар! Давай пробуй. Посмотрим, на что способна твоя
суфийская тамга. Если выйдет - твое счастье. Может, тогда и другое
удастся... Мне, во всяком случае, старый шайтан Абул-Касим давно надоел. Но
имей в виду, если он прикажет прогнать тебя палками, заступаться не буду.

Глава четвертая

Ты одинок средь сотни тысяч лиц,
Ты одинок без сотни тысяч лиц.
Рудаки

Синим дымом полны кривые улочки Самарканда. И страшен багровый закат
над мазарами * Афрасиаба. В чайханах и харчевнях, тысячах внутренних
двориков жгут на угли сухую виноградную лозу. Она дает сильный устойчивый
жар, и быстро гаснут в нежном пепле ее жирные языки, взлетающие вдруг от
тяжелой капли бараньего сала. Синей удушливой струйкой уходит в
самаркандское небо это сало с горячих углей. Сытным маревом висит оно над
базаром и над лавками вдоль дороги на город Ташкент. И чахнут в том мареве
малиновые лучи солнца, погружающегося в древнюю пыль. И страшным становится
небо над древним холмом Афрасиаба. Стоймя поставленная плита и низкий
четырехугольник ограды - конец юдоли земной. Уступами спускаются тысячи
мазаров с вершины до самой стены у подножия холма. А там, за стеной, уже
бегают оборванные мальчишки с корзинами горячих лепешек. Люди спешат домой.
День кончен, и душный горячий вечер гонит их во внутренние дворики, под
чинары и карагачи, за глухой глинобитный забор. Но что за чай без лепешки?
Что без нее шашлык или, скажем, кабоб? Только теплым, чуть влажным хлебом
можно собрать коричневую мясную подливку и острый соус из алычи. Невидимый
дух хлеба струится вверх и сливается с синью бараньего чада. И не смеют
встать мертвецы из сухой накаленной глины. Заклятием короткой, но сочной и
яростной жизни земной мреет вечерний воздух над Самаркандом. Только бродячие
длинноухие собаки бесшумной тенью мелькают среди немых поселений Афрасиаба,
раздразненные и обеспокоенные ароматами воскурений грешному богу утробы.