"Мацей Паровский. Колодец (Сборник "Истребитель ведьм")" - читать интересную книгу автора

экранов. Стало по-настоящему холодно. Агенты старого режима сипели в
трубки, что если и дальше так пойдет, то в наших квартирах воцарится
климат воистину арктурианский. Было очень трудно понять, что они советуют,
потому что, во-первых, они страдали от насморка, а во-вторых, опасаясь
пеленгации, отключались уже через несколько секунд.
Что было делать, в огонь полетели газеты и бульварная литература. Затем
кусты и деревья с ближайшей околицы. Потом старое тряпье, обувь, ящики с
балконов и пластмассовая посуда. Наконец, отборная классика и стильная
мебель. Поначалу мы эгоистично топили всем этим свои квартиры, каждый сам
по себе, но холодные стены поглощали тепло без остатка. Тогда во дворе
разожгли большой костер - один, центральный, у которого можно было
погреться, сварить еду и поучаствовать в художественной самодеятельности.
Центральный костер, любительские спектакли, декламация, чтение вслух и
многое другое, освоенное нами позднее, - все это придумал некто Скриб -
жилец из 84-й квартиры 1-го корпуса. Скриб был писателем, не слишком
известным в доарктурианские времена, он сам это признавал. Я знал его по
регулярным скандалам у нас в домоуправлении. Великодушно не называя имен,
он с юмором рассказывал на посиделках у костра и об этих скандалах и о
своей безвестности. Никто, собственно, и не знал его до нашествия
арктуриан, но уже через неделю после отключения отопления все с ним
раскланивались. Он сам назвал это "чудесным обретением признания". Это
Скриб предложил выбрать из книг, припасенных для костра, такие, которые ни
в коем случае, даже в самой критической ситуации, бросать в огонь нельзя.
Получившуюся в результате библиотеку в сто томов он назвал Домовой
Библиотекой Шедевров. В нее вошли также все тоненькие низкотиражные
книжонки Скриба, нам как-то неудобно показалось исключать хотя бы одну из
них.
Через две недели после отключения горячей воды мы присутствовали на
премьере Домового Театра. Сценарий спектакля Скриб лихо состряпал из
отрывков пьес Шекспира, прозы Камю, поэм Мильтона и обширных фрагментов
своих рассказов. Ноябрьским вечером, когда холод и ветер стали особенно
докучать, этот спектакль согрел наши сердца. В нем блеснула талантом жена
Скриба, чувственная блондинка с бездонными глазами. Живое слово,
раскрасневшиеся у костра из сгорающих мертвых слов лица, слезы на щеках,
взлохмаченные ветром волосы, ищущие друг друга озябшие ладони -
взволнованный Скриб расшифровал сложную символику этой сцены в прекрасном
монологе, который я не смогу повторить. А вот недвусмысленный намек,
который он позволил себе в конце, я был вынужден повторить, и повторить
дословно: "С тоской в сердце я возвращаюсь мыслями в недавние времена, -
сказал он дрожащим голосом, - ведь все мы надеемся..." Арктурианин,
которому я доложил об этом, даже ругаться не стал. "Ладно", - пробренчал
он интерпланетным транслятором и тут же бросил трубку.
Где-то через неделю после премьеры, в тот самый день, на вечер которого
было назначено второе представление, они появились у меня лично, вдвоем.
"Кто он такой, этот Скриб? - спросил первый, маленький, поблескивая
транслятором из-под черной занавески на средней своей части. - Почему он
так суетится?" - "Писатель, - ответил я, - второразрядный писателишка и
авантюрист, но холодно, и люди за любым пойдут". - "Та-а-к, а если... -
сказал тот, что повыше, золотистый, и вскочил на кресло, подхватив красную
занавеску, - а если снова станет тепло?" - "Тогда за ним не пойдут", -