"Кирилл Партыка. Час, когда придет Зуев" - читать интересную книгу автора

попугаю. При всей своей вздорности крючконосый крикун был существом
бесхитростным и на добро отзывался добром, что Волин почитал большой
редкостью и ценил.
- Двое нас теперь, мужиков-то, - с гордостью говорил он...
Лобанов ушел ближе к полуночи, наотрез отказавшись остаться на ночлег.
- Догуляешься, - в сердцах напутствовал его Волин после долгих,
безрезультатных уговоров. Сам он, чуть хмельной и умиротворенный, сразу
завалился в постель, уснул мгновенно, и никакие уличные шумы ему на этот раз
не мешали. Зато до самого утра Алексею снилась заснеженная вершина, которую
с озорной злостью хлестал по округлым щекам серебристый ветер.

5

Волин и Лобанов вышли из автобуса на привокзальной площади, подхватили
на плечи тяжелые рюкзаки и двинулись к подземному переходу, ведущему к
железнодорожным платформам. В кирзовых сапогах, телогрейках и потертых
ушанках, сутулящиеся под немалым грузом, они утратили городские повадки,
шагали широко, твердо и плоско ставя ноги на заснеженный асфальт, их
движения стали медлительнее, но в них проступила мужская сила.
Лобанову это было не в новинку, но Волин, горожанин до мозга костей,
сейчас испытывал тайную гордость за свой высокий рост, за ширину плеч и
природную упругость мышц, за то, что чувствует себя как рыба в воде,
добровольно превратившись в бродягу.
С высокого постамента им вслед смотрел каменный землепроходец,
молодцевато приспустивший шубу с закованного в кольчугу плеча. Оглянувшись,
Волин подмигнул памятнику: что, дядя, мы тоже не лыком шиты?
На площадь с изваянием посередине, на крыши трамваев и автобусов, на
угловатую бетонную коробку вокзала с вечернего неба сыпал снег, пушистый,
влажный, вкусно пахнущий огурцами, облеплял витрины привокзальных магазинов
и кафе, слепил и без того неяркие фонари, плыл в безветренном воздухе, неся
с собой очистительную свежесть ранней зимы и радостно-тревожное ожидание
чего-то хорошего и удивительного.
Но на проезжей части лоснящаяся снежная шкура уже была исполосована
безобразными черными рубцами и кое-где превратилась в грязновато-белую кашу,
среди которой черной сукровицей поблескивали лужи. Жизнь города шла своим
чередом, прохожие топтали праздничное покрывало первого снега, будто не
замечая нисшедшую с небес белую благодать.
В закуте подземного перехода, присев прямо на бетонный пол и опершись
спинами о кафельную стену, дремали двое забулдыг. Между ними поблескивала
высоким горлом недопитая бутылка китайского пива. Грязные матерчатые сумки
бродяги бережно придерживали на коленях, будто опасаясь покражи. На одном из
бичей замызганная до неразличимости цвета болоньевая куртка была
располосована спереди, будто сабельным ударом. Через гигантскую прореху
выбивались грязные клочья подкладки.
Проходя мимо, Волин уловил тошнотворный запах человеческой грязи,
поморщившись, отметил маячившую у выхода на платформу пару рослых
милиционеров. Те, поигрывая дубинками, вели степенную беседу и забулдыг не
видели в упор.
- Поразвелось бичерни, - сказал Волин, толкнув Лобанова в бок. - А
коллеги-то твои бывшие, того, ленятся.