"Кирилл Партыка. Час, когда придет Зуев" - читать интересную книгу автора

но чем-то неуловимо напоминающую старшую пионервожатую из далекой сельской
школы. Из-за этого сходства он, должно быть, и женился на "лейтенанте
Галке".
Служба у Лобанова ладилась. Не имея никакого специального образования,
но отдавшись новому занятию всей душой, он быстро постиг сыскные
премудрости.
Пригодились и жизненный опыт, который успел приобрести Лобанов за время
скитаний по свету, и давний, со студенческих времен, интерес к психологии.
Новый опер почти никогда не орал на свою "клиентуру", не рукоприкладствовал
и насмехался над сотрудниками, руководствовавшимися методом известного
анекдота: рельсу брали?.. ах, не брали... давайте посмотрим. Зато он порой
надолго запирался в кабинете один на один со свидетелем или подозреваемым,
вел какие-то свои, негромкие разговоры и вдруг выдавал результат, на который
могли уйти недели суматошной беготни.
Но со временем Сергеев энтузиазм несколько поостыл, все чаще сменяясь
досадой и недоумением. Лобанов готов был мириться с бессмысленной на его
взгляд и бессовестной по сути погоней за "процентом" раскрываемости
преступлений; ворчать, но терпеть иных нерадивых и бездушных коллег;
продираться сквозь удручающую канцелярско-бюрократическую рутину. Но
столкнувшись с тем, что перед законом "все равны, но некоторые равнее", а
для иных он вообще не писан, Лобанов несколько раз дерзко и не без вредных
последствий для себя повздорил с начальством.
А потом дела и вовсе пошли наперекосяк.
Во время кетовой путины мужское население города почти в полном составе
пропадало на тонях. Никаких лицензий в то время еще не продавали, но
рыбачили все. При скудном продовольственном снабжении "глубинки", где даже
зеленоватая вареная колбаса давно перевелась в пустых магазинах, запальчивая
формула "у реки, да без рыбы?!" стала законом.
Река день и ночь ревела лодочными моторами, производство шло вполсилы,
а по опустевшему городу в одиночку и группами брели и ехали в автомобилях
небритые мужики в штормовках, энцефалитках, ватниках и болотных сапогах,
пьяноватые, охрипшие, измученные ночными заплывами и тасканием тяжелых,
мокрых мешков с добычей. Очумелая от круглосуточных вахт и спирта
рыбинспекция бороздила воды, ловя и распугивая обнаглевших браконьеров,
отбирала сети и улов, строчила протоколы, грозилась, орала простуженным
матом, пускала ракеты, а порой и отстреливалась. Милиция вылавливала по
берегам и дорогам груженные под завязку машины и "сухопутных рыбаков",
выменивавших рыбу на водку у настоящих, водоплавающих.
Ни соли, ни спиртного было не достать, народ по ночам не спал, потроша
и засаливая красную рыбу и икру, в вытрезвитель никого не клали, потому что,
во-первых, было не до того, а во-вторых, неизвестно с кого следовало
начинать: две трети городского населения непрерывно пребывали в средней
степени опьянения.
Зато грабежи и кражи прекращались напрочь. Ворье частью тоже рыбачило,
а частью заготавливало коноплю, которая поспевала как раз в это же время.
Упомянутая вакханалия именовалась в народе веселым словом "фестиваль" и
продолжалась весь сентябрь, а ее последствия расхлебывались до самой
следующей путины.
Не обходилось и без жертв. Кто-то тонул во время шторма или по причине
ночного столкновения лодок на полном ходу, кто-то спьяну сам вываливался за