"Джон Дос Пассос. 1919" - читать интересную книгу автора

шикарных клубов)
и голос Копи, читающего "Человека, который хотел быть королем",
умирающую осень, "Погребение в урне", хорошую английскую прозу, фонари,
вспыхивающие в университетском общежитии под вязами в сумерки,
невнятные голоса в аудиториях,
умирающую осень, вязы, Дискобола, кирпичи древних зданий, и
мемориальную арку, и уборщиц, и деканов, и доцентов, тонкими голосами
подхватывающих припев,
припев; ржавая машина скрипела, деканы тряслись под своими
академическими шапочками, зубчатое колесо довертелось до Выпускного Акта, и
Рид вышел в мир:
Вашингтон-сквер!
"Приличия" оказались ругательством;
Вийон искал пристанища на ночь в итальянских казарменных домах на
Салливэн-стрит,
научные исследования установили, что Р.Л.С.4 был отчаянным кутилой и
бабником,
а что касается елизаветинцев,
ну их ко всем чертям.
Сядь на пароход для скота и погляди на мир, поищи приключений, чтобы
было о чем рассказать по вечерам; мужчина должен любить... учащенный пульс
ощущение что сегодня туманными вечерами шаги такса, глаза женщин... многое в
жизни.
Европа, приправленная хреном, глотай Париж, как устрицу;
но тут есть еще кое-что, помимо оксфордского издания английских
классиков. Линк Стеффенс5 говорил о кооперативной республике;
революция в голосе мелодичном как голос Копи, Диоген Стеффенс с Марксом
вместо фонаря ходил но западу и искал человека, Сократ Стеффенс не
переставал спрашивать: почему бы не революция?
Джек Рид хотел жить в бочке и писать стихи;
но он продолжал встречаться с бродягами, рабочими, дюжими ребятами,
которых он любил, обездоленных, безработных, почему бы не революция?
Он не мог заниматься своим делом, когда в мире столько обездоленных;
не он ли выучил в школе наизусть Декларацию независимости? Рид был
уроженцем Запада, и что он говорил, то он и думал; когда он говорил у стойки
Гарвардского клуба с однокурсниками, он думал то, что говорил, от пяток до
волнистых, растрепанных волос (кровь в его жилах была недостаточно жидка для
Гарвардского клуба и Голландского клуба и респектабельной нью-йоркской
богемы).
Жизнь, свобода и стремление к счастью6;
ими даже не пахло на шелкопрядильнях, когда
в 1913-м
он поехал в Паттерсон, чтобы писать о стачке, о демонстрациях
текстильщиков, избитых фараонами, о забастовщиках, брошенных в тюрьму; он и
оглянуться не успел, как сам стал забастовщиком, демонстрантом, избитым
фараонами, брошенным в тюрьму;
он не позволил редактору взять его на поруки, он хотел кое-чему
научиться у забастовщиков в тюрьме.
Он научился кое-чему, он воспроизвел паттерсонскую стачку в парке
Медисон-сквер. Он научился верить в новое общество, где не будет