"Константин Паустовский. Письма (Собрание сочинений, том 9) " - читать интересную книгу автора

заката, в игре солнца, в шуме мглистых величавых морей, в вечерах и
багряном диске луны, в звоне ветра, в девичьих глазах, в любви и страсти, в
красоте линий, в душе чистого человека, в его тоске и творчестве, в грезах
и безумствах живет истина, наш Бог, Единая Воля, Фетовское Солнце Мира.
Как-то сразу она открылась мне. Должна быть гармония между душой человека и
душой всего Мира, ведь душа человека - высший утонченнейший элемент мировой
души, заключающая в себе, как капля фонтана - всю сущность воды, весь мир
красоты и света.
Может быть, все это покаяжется тебе пемпого сухим, но это выписки из
маленькой кожаной записной книжки. И все это правда. И вот дальше:
"Страшная сила в гармонии. Чувствовать ее во всем, как дыхание летнего
ветра, быть окруженным, пропитанным этим сознанием, как окружающим пас
воздухом, жить ею, знать ее во всем.
Теперь каждое слово, каждый образ для меня как-то особенно глубоки.
Простые строки - "Я люблю тебя, как море любит солнечный восход".
Несказанно-красивый образ, ведь правда - это не выдумка поэтов, это
глубокая правда, что море любит солнце. Наитие, интуиция поэта так глубоки,
что жутко и радостно заглянуть в глубины, которые он открывает. Одна из
сверкающих граней жиз


17

ни - море, море, влюбленное в восход солнца, в светотканые зори. Парча
красок, ветры, свежесть, туманы, любовь к Хатидже". Вот отрывки, заметки.
Все это лихорадочно и несвязно. Все во мне бродит. Но у меня нет слов
передать тебе, как все это сильно, ярко, как это волнует меня.
17. Вечер
Вокруг меня исключительно скверные люди. Мое презрение к ним доходит
часто до физического отвращения. Живу я теперь в крестьянской избе, один, у
меня чисто, пахнет смолой, кричат сверчки и постоянно топится печка.
Изредка захожу к уполномоченному, в наш штаб. Маленький, но характерный
случай. Сегодня утром уполномоченный прислал мне подряд три записки,-
требует объяснений, почему мой солдат Артеменко опоздал на работы в чайную
на 1 час 40 минут. Я ответил, что мои солдаты предназначены исключительно
для обслуживания моего пункта, работать в чайной и бане они не обязаны, для
этого есть свои люди. Если я даю людей, то это лишь товарищеская услуга,
поэтому требовать у меня солдат из слабосильной команды, людей больных,
которым я стараюсь давать минимальное количество работы, для посторонних
работ никто не вправе. Давать какие бы то ни было объяснения относительно
опоздания Артеменко на работу я считаю лишним. Уполномоченный возмутился и
уехал в [нрзб.], повез мою записку Дьяконову. Вообще он глуп, и говорить о
нем скучно.
Сегодня днем ездил в Мир. Поля все в белом. В Мире, очень похожем на
Хенцины, остановился в грязной еврейской гостинице. Пили чай. Около нас
терлись и мяукали голодные кошки. Звеня шпорами, ходили офицеры. Солнце
пробилось сквозь замерзшие стекла, и обои загорелись красными и зелеными
бликами. Тяжело и глухо где-то била артиллерия, и недалеко звонили в
церкви. И мне стало немножко жаль, что нет тебя.
Ехали обратно вечером. Широко горела Большая Медведица. С полей