"Константин Паустовский. Письма (Собрание сочинений, том 9) " - читать интересную книгу автора

вскипел и дал в Таганрог телеграмму перевести меня временно в Юзовку.
Юзовка - это для браковщиков считается чем-то вроде Нарымского края.
Будь покойна и жди телеграммы. У меня глубокая тоска по тебе, но мне
будет больно видеть тебя в этом гиблом, безнадежном месте.
Ты пишешь о серых днях над морем. Неужели нет особого очарования в
пустых, прохладных днях над белым, замолкшим морем? Эти дни - словно
ожидание, словно грусть земли о солнечности, о ярком небе, грусть,
пронизанная верой.
В твоем маленьком письме я уловил много боли, оно неокончено,
оборвано. Ты еще боишься, Хатидже, что тебя отрывают от дум обо мне, но
разве этого можно бояться.
Прощай, до завтра. Кот.
2/V. Я запечатал письмо и хотел уже отправить его, когда мне подали
казенный пакет из Екатеринослава. "На днях выедет в Юзовку на Ваше место
студент такой-то, который будет постоянно в Юзовке. Ознакомьте его день-два
с положением дел и уезжайте в Таганрог. Полковн. Панкин".
Я ознакомлю его не в день, а в два-три часа, и в день отъезда дам тебе
телеграмму. Заместитель приедет, должно быть, завтра.
И на пасху я, м. б., увижу тебя в Таганроге. Как хорошо, Хатидже.

Е. С. ЗАГОРСКОЙ

10 апреля 1916 г. Юзовка
Эти дни я ждал, Хатидже. Где-то глубоко жила надежда увидеть тебя, она
затушевывала боль, окутывала дни светлой и грустной дымкой. Я не писал, я
боялся, что мои письма могут вызвать у тебя слезы, сестренка,- когда мне
больно, я пишу такие письма, которым не надо верить, а ты им всегда
веришь,- поэтому я молчал.
Я думал о тебе, теперь я могу думать только о тебе; иногда большим
напряжением воли я заставляю себя уходить в книги, в жизнь, но из этого
никогда ничего не выходит. Оторвать меня от тебя - это убить меня, измучить
медленно и жестоко.
Мама пишет мие - "Я хотела бы, чтобы Загорская знала и верила, как она
мне бесконечно дорога. Я хочу написать ей об этом, пусть она простит мне,
что я до сих пор не собралась - у меня такая тяжесть на душе, я ничего не
могу соображать, я хотела бы, чтобы все забыли о моем существовании, точно
меня нет на свете. Я никогда не успокоюсь и не хочу успокоиться, никогда,
ни на одну


38
39

минуту не могу забыть Диму и Борю, жизнь для меня умерла, слишком
велико горе".
А сегодня телеграмма из Москвы, которой я сразу не понял. "Если нет
препятствий от воинского начальника - можешь приехать выяснить положение.
Ходатайство об оставлении студентов-браковщ. возбуждено. Высочанский".
Очевидно, дома напутали. Призваны студенты 9(V) 1894 и 93 годов, а я 92
года. Моя очередь следующая. Служба на заводе, как разъяснил па днях Глави.