"Чезаре Павезе. Прекрасное лето " - читать интересную книгу автора

- Послушай, - сказала Амелия, - ты хотела или нет посмотреть, как я
позирую? Так о чем говорить? Связывайся после этого с маменькиными дочками.
В мастерской занавеси были раздвинуты и окна распахнуты, а пока они
ждали Бородача, с лестницы вошла старуха служанка, чтобы присмотреть за
ними. Джиния все гадала, куда Амелия станет или сядет, чтобы позировать, а
Амелия уже спорила со старухой и заставила ее все-таки закрыть окна, потому
что от утреннего воздуха в комнате было свежо. Старуха только что-то
бурчала, и была она такая ветхая и замшелая, что Амелия смеялась ей в лицо.
Наконец вошел Бородач, на ходу натягивая блузу, и начал командовать, и
мольберт перенесли в глубину мастерской, где был диван-кровать, а все
занавеси, кроме одной, задернули, чтобы свет падал только в этот угол.
Джиния среди всей этой суматохи чувствовала себя лишней, и ей казалось, что
даже старуха косо смотрит на нее.
Когда, наконец старуха ушла, Амелия стала раздеваться возле дивана, а
Джиния принялась следить за толстой рукой Бородача, который, стоя за
мольбертом, угольным карандашом зачернял фон на белесоватой бумаге. Бородач,
не глядя на Джинию сказал, чтобы она села, а потом что-то сказала Амелия.
Джиния уставилась в окно на крыши, как будто она опять позировала, и
подумала, что ведет себя глупо. Она сделала над собой усилие и обернулась.
Ее первой мыслью было, что Амелии, должно быть, холодно и что Бородач
почти не смотрит на нее и что настоящее неудобство только в ней, Джинии,
которая пришла сюда из любопытства. Смуглая Амелия казалась грязной, и на
нее была жалко смотреть. Она сидела на диване, положив руки на спинку стула
и спрятав в них лицо; хорошо было видно ее ногу от бедра до пятки, и весь
бок, и подмышку.
Скоро Джинии стало скучно. Она смотрела, как Бородач стирает и
переделывает нарисованное, видела, как он сосредоточенно морщит лоб,
обменялась улыбкой с Амелией, но ей было скучно. Только когда Амелия встала,
потягиваясь, и подобрала трусики, упавшие с дивана, у Джинии опять
заколотилось сердце, но это было глупое волнение, которое она испытала бы,
даже если бы они были одни, и которое было вызвано мыслью о том, что все мы
одинаковые и что тот, кто видел голой Амелию, как бы видел и ее. Она начала
ерзать на стуле.
Не поднимая головы, Амелия сказала ей:
- Чао, Джиния.
Этого было достаточно, чтобы обрадовать и успокоить ее. За минуту до
того она заметила, что у Амелии красные полосы на лодыжках, и подумала,
оказались ли бы и у нее, если бы ей пришлось раздеться, такие же следы от
туфель. "У меня кожа лучше, моложе", - сказала она про себя. Потом спросила:
- Он тебя никогда не писал красками? Ей ответил Бородач:
- Краски не штудируют. Они сами вливаются в окно вместо с солнцем.
Здесь нет красок.
- Оно и понятно, - сказала Амелия, - вы слишком скупы. Краски дорого
стоят.
- Замолчи, пожалуйста, - крикнул художник, - что ты в этом понимаешь!
Ты даже не знаешь, что такое колорит - кроме вот этого дела ты вообще ничего
не знаешь. Эта беленькая поумнее тебя.
Амелия только пожала плечами.
Потом откуда-то из-за крыш донесся гудок. Джиния начала прохаживаться
по комнате и у окна нашла свои портреты, но не решилась попросить их.