"Олег Павлов. Степная книга" - читать интересную книгу автора

пещеры, хранили в себе неприкосновенный запас. Он сберегался годами, так что
амбары успели сами одряхлеть. Солдаты прикреплялись к складам на всю службу
- и тут, на степном отшибе, далеко за казармами сиживали, будто на краю
земли. Караул их был ночной, утром их сменяли другие, с кем они не успевали
и поговорить.
В ночи было тихо, и только издали слышалось живое гулкое дыхание земли,
будто она ползла за караульными следом. Пустившись по тропе, сдавленной
стенами, оградами, они останавливались у складских ворот, как чудилось, на
каком-то далеком чужом месте, шаря кругом фонарями, долго проверяя замки.
Ступив на тропу, медлили с каждым шагом. Малый ход оставлял времечко, чтобы
подышать, и открывал хоть какой-то простор.
"Слышь, Сухов, тебе про Верку-прапорщицу рассказывали? Побегла она,
остались без бабы." - похвастал Отрошенко, не оборачиваясь, на ходу. "Куда,
она ж беременная?" - "Не дождался, выкинула... Поплохело ей на прошлой
неделе разом, снарядили грузовик, а вон, не довезли. В больничке полежала и
бегом, сучка пропащая, неизвестно куда, ищут ее, как дезертира, ты пойми.
Пропила брюхо-то, всем давала, ну сука она, и все." - "Женщиной она была
красивой, вот факт, нагнали тоски... " - "Это как поглядеть, может,
радоваться надо! - крикнул за спинами Ероха - Ребенку и жить было негде,
Самохина, считай, в казарме жила. И отец у него неизвестный. А теперь у
Самохиной вся жизнь впереди, и у нас дисциплины больше будет, тоже польза."
Караульные уже возвращались по кругу. Заслышав приближение людей,
овчарка поднялась и зарычала. Признав своих, она поводила умаянной головой и
подалась недалеко по нужде, рассеянно и хмуро их оглядывая. Потом забряцала
цепью и, наставив слезливые глазища в сквозные выси, завыла, глядя на звезды
и небо с человечьей жадностью, будто хотела их сожрать.
От овчарочьего воя стало еще черней и тоскливей, как если бы от страха
в одно мгновенье закрылись глаза и слышная тишина бродила бы кругом, ступая
по тяжелой от людей и растений земле, а не по воздуху. Караульные
вглядывались с опаской в черноту, хотя и сами стояли у ворот, будто
измазанные с ног до головы сажей.
"Гляньте как! - прошептал Ероха - Все равно, что негры стоим или черти,
чудно." - "Стоим же... Негры не люди, что ли... Светать станет, дурак..."
Отрошенко бросил на землю брезентовый плащ и разлегся, поклав под голову
тяжелые, ставшие ненужными руки. Засопел. Сухов долго вычищал от камешков
землю и потом растянулся без стеснения - к нему рядом Ероха, так они
улеглись. Лежа на земле не хотелось говорить. И жить не хотелось, маловатой
делалась жизнь.
"Саня, Сухов, ты спишь?" - "Нет, чего ворочаешься... " - "Сань, а
огонек-то все мигает! Я потому тебя из госпиталя ждал, что думал ты же
знающий. Давай, вон как другие, в газету напишем, ты да я. Напечатают наши
имена, будет, что вспомнить?" - уговаривал робко Ероха. "Не знаю... Надо и
Отрошенку спросить, он же вроде как тоже с нами ходит." - "Да с ним как с
бычком на веревочке - вон, храпит!" - "Я не про это, вдвоем писать - это не
воспримут всерьез. Надо побольше народа, чтобы поверили." - "Сань, а может
это инопланетяне мигают? Я думаю, это они на фотографию снимают, исследуют
нас." - "Тогда я не буду писать, этот бред несите без меня. Я бы задал
вопрос, попросил бы ответить, объяснить - вот это серьезный подход "И про
Самохину давай напишем. Еще значительней будет, они с уважением отнесутся,
когда узнают, как живем." - "Да я что, по-твоему, стукач?!"