"Олег Павлов. После Платонова" - читать интересную книгу автора

событием, которое в России произошло под покровом непроглядной тайны: казнь
царской семьи с совершением группового детоубийства. Неотступно изображая
страшное таинство детской смерти, Платонов воссоздавал действительность
казни царственного ребенка. Его собственное неотступное видение умирающего
ребенка будто б открыло в нем дар ясновидящего и ввело всем существом в круг
тех сил и превращений, где он ощущал себя гнетуще и страшно тенью самого
себя. Так ощущает себя Свидетель. Но и казнь, произошедшая в Екатеринбурге,
была тенью свершавшегося события. Это детоубийство свидетельствовало о казни
Сына Божьего с той новой силой и смыслом, как если бы прошлое, произошедшее
на Голгофе, не было исполнением пророчества, а само пророчествовало о
будущем новом убийстве. В этот замкнувшийся круг бытия, в мир этой вечности,
сотворенной на крови Агнеца, и вошел свидетелем некто Андрей, сын Платонов.
Само его отношение к понятию "революция" с этого момента утрачивает всякий
смысл. Фразы "Платонов принял революцию" или "Платонов предал революцию",
писавшиеся в биографических сведениях новейшего времени или в личное дело
писателя рукой соглядатаев-партийцев, охотились лишь за тенью. Платонов,
свидетельствуя и обретая себя подлинного, становился тенью по обе стороны
своей подлинности: вот он в ночном мороке видит двойника - ожившую свою тень
- в том мире, который ощущает куда более действительным, чем "революцию" и
куда ложится от него такая ж по сути тень, только блуждающая с портфелем
совслужащего и присутствующая не на тайной вечере, а на литературных
проработках да собраниях советских писателей. Одна тень - как воплощение
действительности апокалипсиса и она сильнее, чернее, явственней. Другая -
след его то ли присутствия, то ли отсутствия в "советской действительности",
неприметная и неприветливая для чужих, как замаскированный вход в настоящий
сокровенный мир. В этот мир Платонова входили только творчество да семья.
Это было его подлинным. Но в ряду сверхъестественных совпадений самое
гнетущее - история смерти Платонова. У него - у отца - был отнят в лагеря
ребенок, сын, Платон Платонов. Известно, что Шолохов помог Платонову
вызволить сына из заключения, уже смертельно больного туберкулезом. Платон
умер, но отец перенял от сына туберкулез: болел, как и он, и скончался той
же смертью, что и его сын, его ребенок.
Творчество - великая благодать. Но сам Творец, наделяя художников
способностью преображать действительность, жестоко защищает от человека
цельность и смысл мира как своего творения необратимостью расплаты.
Есть сила гения, пробивающая запретное, недоступное людям - и этот
гений, этот Проводник или Поводырь людской в зону роковых превращений будет
за свое знание о ней назначен к точно такой же по своему смыслу расплате:
его знание, будто недоимка, станет его же роком - долгом, что взыскан будет
отнятой волей к жизни. Платонов воссоздавал действительность новозаветного
детоубийства, но свидетелем русской истории как пути на Голгофу с закланием
Агнеца на ее вершине стал человек не близкий к Богу, а тот неотвратимо
далекий от Него, кто в своем воображении или сознании связал в одно
космическое событие физическую смерть Агнеца - и духовную Бога. Своими
муками на кресте Сын Божий искупает первородный грех и после, с Его
воскрешением из мертвых, людям открывается путь в бессмертную жизнь, в
Царствие Небесное. Платонов без всяких сомнений понимал эту библейскую
причинность - но всю силу своей духовной веры обратил в отрицание
всеискупляющей жертвы, видя в смерти Агнеца и смерть Бога, понимая
строительство мира на жертвенной крови как апокалиптическое его крушение...