"Сергей Павлов. Волшебный локон Ампары" - читать интересную книгу автора

нетерпение, когда на кресельных экранах сектейнера пассажирского лихтера
планета понемногу вспухает, близится, заслоняя бело-голубой громадой
звездную бездну, а потом начинаются перегрузки, технические толчки,
внутриатмосферная тряска, и один из толчков завершается плавной обработкой
сектейнера захватами причального эллинга в недрах бесконечно летящего на
восток экспресса "Восточный". Покидая сектейнер, ощущаешь тесноту в
висках, трепет в груди и - маракас возьми! - не знаешь, что с тобой
происходит. Ноги будто сами несут тебя вдоль коридора - мимо прибывших,
мимо встречающих, минуя салоны, вдоль переходов, по ступенькам прямых и
изогнутых эскалаторов стратосферного корабля-левиафана, дальше, вперед, на
смотровую палубу в передней кромке суперкрыла, и эта прозрачная палуба -
почти поверхность планеты Земля: всего в тридцати километрах от
напряженных глаз твоих все красоты, все неимоверное роскошество твоей
прародины... И каждый раз так - трепет в груди и что-то мучительно
странное происходит у тебя с глазами.
Нет, он никогда серьезно не воспринимал разноголосицу суждений по
поводу правомерности или неправомерности системы МАКОДа в статуте
экзархатов, праведности или неправедности практики денатурации. Можно
сколько угодно судить и спорить, но все это - из пустого в порожнее. Как
предусмотрено Марсианской Конвенцией Двух - так и будет. Соглашение это
подписано представителями обеих сторон, и теперь имя ему - Незыблемость.
Кстати, денатурацию изначально никто никому не навязывал - узаконилась она
сама собой, стихийно. Без нее было бы слишком непросто с эмоциями на
пороге прародины, и тем, кто спорит, это известно. После денатурации
наступало некое состояние опустошенности. За неделю привыкнуть к этому
можно. Он привык и уже на борту экспресса "Восточный" мог позволить себе
расслабиться (как и положено отпускнику) - любопытствующие взоры томимых
рутиной воздушного перелета транзитников ему не мешали. Белые пунктиры
пешеходных дорожек, проложенные вдоль смотровой палубы, вывели его к
отдельной группе свободных кресел, он занял крайнее и промолчал на вопрос
роботрона: "Что намерен эвандр заказать?" Навязчивая автоматика предложила
горячий тоник. Теплый. Охлажденный. Ледяной. Он прочел выдавленный на
подлокотнике номер и шепотом посоветовал роботронной сервосистеме поменять
вход на выход и задохнуться хотя бы на час. Былая уверенность, что на
смотровую палубу приходят в основном смотреть, пропала.
А смотреть здесь было на что. Не успели руки лечь в желоба
подлокотников - надпалубное пространство волшебно слилось с пространством
внепалубным и сразу открылся - словно распахнулся - вид на земную
поверхность по пути следования экспресса. Ухищрениями видеотехники обзор
был скорректирован по высоте орлиного полета: кресло с изумляющей
достоверностью мчалось вперед, ветер овевал лицо, а внизу стремительно,
как это бывает во сне, проплывали, сменяя друг друга, детали рельефа
субэкваториальной полосы востока Африки - пятнистые извивы речных долин,
зеркала озер и водохранилищ, красные плеши саванн, темно-зеленые ковры
плантаций, пестрота неровностей нагорных плато с белыми конусами Башен
погоды и похожими на этикетки черными прямоугольниками гисолярных
реакторов и гелиоустановок. Автоматика объявила расчетное время пролета
над вершиной Килиманджаро, и к назначенному сроку в пространстве возник
фронтальный ряд видеокресел, "пилотируемых" преимущественно стариками.
"Не помешаю? - осведомился на геялогосе румяный, седоусый