"Алексей Павлов. Отрицаю тебя, Йотенгейм! (Должно было быть не так, #2) " - читать интересную книгу автора

Павлов, я тебя помню! Как дела? Чего такой смурной? На тюрьму пришел --
веселый был, а сейчас что случилось? - Руля мой вид явно огорчил. - Куда
едешь? На Бутырку? Ну, давай, теперь уже не увидимся.
У мусорской стойки проверили личные данные, как всегда присвистнув при
прочтении обвинения ("не х.. себе!"). Рядом мусор с расстановкой бил кулаком
в живот какого-то арестанта, который только хрипел и сипел при этом. Такая
картина в моем присутствии вызвала легкое смущение на лице Руля. Часть
мусоров была явно навеселе. Матросская Тишина жила обычной своей
незатейливой жизнью, а многоэтажный корпус больницы из светлого кирпича,
уходящий в небо, оказался недосягаем. Снова сознание заполнила мысль: что
будет на Бутырке. Сейчас можно с легкостью провалиться в яму общака, где
тебя позабудут на долгие годы. Возможно такое? К сожалению, да. Ах, господа,
какая безнадега!
В знакомой бутырской сборке уже не пугало ничто, ни средневековый
вонючий полумрак, ни грязь, ни крысы, ни ошеломленные новобранцы. Но страшно
не хотелось на общак. Прошли по одному через каморку врача, примыкающую к
сборке. Отношение как к вновь прибывшему, а значит, видимо, будет общак. В
этом неприятном предположении прошла ночь, после чего сомнений не осталось,
тем более что явно больных увели еще вчера, а потому путешествие с вертухаем
по этажам и переходам было ознаменовано одним из самых неприятных чувств --
ожиданием худшего. Группа арестантов молча идет за провожатым, выстраивается
в начале коридора на общаке, и каждый с невесомым сердцем ожидает, что
назовут его фамилию, ловя первые звуки очередного слова, чтобы успеть
насладиться пониманием, что произносимая фамилия - не твоя. Наверно, так
себя чувствуют в шеренге те, часть которых будет немедленно расстреляна.
Путешествие кажется долгим, от каждой двери общака веет адом, и когда вдруг
видишь на очередном корпусе рельефные, когда-то вызывавшие ужас, двери, --
камень падает с души, становится легко и радостно. До больничного коридора
доходят только двое, и в их числе я. На сей раз моя хата оказалась рядом с
предыдущей. Внутри было семь шконок и семь человек. При этом не холодно,
есть лишний матрас. Желать лучшего (кроме свободы) на Бутырке грешно и
непростительно. Как само собой разумеется, я занял место сбоку у решки,
потеснив молодежь, и стал обдумывать положение. Если с утра не отправят на
общий, значит, все нормально. Косуле надо сделать козью морду, но не
зарываться. А пока покурить и спать.
Бутырский проверяющий отличается особой гордостью. Эта сволочь считает
себя представителем законности, и не исключено, что делает это искренно. А
значит, встречать его нужно стоя с руками за спину. Что и произошло на
следующее утро. С вещами не заказали. Напротив, перед прогулкой на продоле
какая-то женщина спросила: "Что, Павлов, вернули с Матросски? Ладно, мы еще
посмотрим, кто кого..." Из чего следовало, что Бутырская медсанчасть меня не
оставит в беде, и победа будет за нами.
Несколько дней прошли в ожидании дальнейших движений. План поведения
был, ключевые моменты определены, поэтому в промежутках между появлениями
Косули можно было не напрягаться; следак же не появлялся. В хате на
следственные действия явно никто не напирал, и можно было отдохнуть (хотя,
конечно, где ж так отдыхали). Никакого лечения не проводилось; основной
массе по-прежнему кололи пенициллин и, нагоняя статистику выздоровевших (а у
всех один и тот же диагноз - пневмония), отправляли по хатам. Время
побежало быстро, и не успел я как следует освоиться в хате, как оказался на