"Йен Пирс. Перст указующий (часть 2) " - читать интересную книгу автора

(который опекал меня с тех пор, как я покинул кров сэра Уильяма) решил, что
меня там не ждет добрый прием. Впрочем, замена не облегчила моей судьбы,
ибо в этом университете меня равно отвергали и презирали из-за моего
происхождения. Друзей у меня не было - мало кто откажет себе в удовольствии
быть жестоким, а я не сносил оскорблений. Не мог я и делить общество с
равными себе. Хотя я был зачислен как джентльмен-коммонер с правом обедать
за высоким столом, мой хнычущий скряга-дядюшка назначил мне столь скудное
содержание, что его было бы мало и простому школяру. К тому же он лишил
меня свободы: я был единственным среди студентов моего ранга, чьи деньги
хранились у его наставника, и я вынужден был всякий раз испрашивать их у
него. Меня подчинили дисциплине простых студентов, и я не мог без
разрешения покинуть пределы города, и меня даже принуждали посещать лекции,
хотя джентльмены освобождаются от этой обязанности.
Полагаю, из-за моей манеры держаться нынче многие принимают меня за
деревенского простака, однако я отнюдь не таков. Но те годы научили меня
скрывать мои желания и ненависть. Я быстро понял, что должен буду вытерпеть
несколько лет унижений и одиночества, и что изменить мне это не дано. Не в
моем обычае без толку яриться против условий, исправить которые не в моей
власти. Но я запоминал самых бессердечных и обещал себе, что придет день, и
они пожалеют о своей грубости. И многим из них пришлось-таки пожалеть.
Впрочем, не знаю, так ли уж я в любом случае нуждался в их обществе.
Мое внимание всегда сосредотачивалось на близких мне, а мое детство плохо
подготовило меня к приятельству. Я прослыл угрюмым бирюком, и чем прочнее
утверждалась эта моя слава, тем больше я пребывал в одиночестве, которое
иногда нарушал вылазками в город. Я стал мастером переодеваний: мантию
оставлял у себя в комнате и прогуливался по улицам, будто горожанин, с
такой уверенностью, что университетские надзиратели ни разу не выговорили
мне за ненадлежащую одежду.
Но даже эти прогулки были ограничены, ибо без мантии я лишался кредита
и должен был платить за свои удовольствия звонкой монетой. К счастью, жажда
развлечений овладевала мной лишь изредка. Большую же часть времени я
посвящал свой ум занятиям и утешался, расследуя, насколько мог, дела
большей важности. Однако мои надежды на то, что я скоро приобрету
достаточно знаний и начну грести деньги, были горько обмануты, ибо за все
время моего пребывания в университете о законах страны я не узнал ровно
ничего, подвергаясь насмешкам других студентов за то, что вообще их питал.
Юриспруденция имелась в изобилии, я тонул в каноническом праве и принципах
Фомы Аквинского и Аристотеля, я завел шапочное знакомство с Кодексом
Юстиниана и несколько преуспел в искусстве вести диспут. Но я тщетно искал
наставлений, как подать иск в Канцлерский суд, как опротестовать завещание
или добиться проверки распоряжений душеприказчика.
И получая такое юридическое образование, я замыслил прибегнуть к более
прямой мести, которую не удалось осуществить моему отцу, ибо только того
требовала его душа. К тому же я счел это наиболее быстрым способом
покончить с материальными невзгодами нашей семьи: я не сомневался, что его
величество, убедившись в невиновности отца, вознаградит сына. Вначале я
полагал, что тут никаких затруднений не будет: перед своим отъездом батюшка
рассудил, что клеветы на него возводил статс-секретарь Кромвеля Джон
Турлоу, стараясь посеять раздор в рядах роялистов, и я не сомневался в
верности его выводов. Слишком уж тут чувствовалась рука этого коварного и