"Йен Пирс. Портрет" - читать интересную книгу автора

я хочу, чтобы вы познакомились с ней. Настроения погоды приводят меня в
восторг; только здесь я понял, до чего я ненавидел английскую зиму. Вы
определяетесь той погодой, в которой живете - я знаю, - это клише, но прежде
я не понимал, насколько оно верно. Серость английского климата порождает
серых людей, отчаянно кутающихся, лишь бы не впустить то, что вовне. Всю
свою жизнь они носят эмоциональные пальто и хмуро взглядывают вверх, не
пойдет ли снова дождь. Разумеется, так и надо. Только оно не возвышает -
чувство, что если сейчас дождя нет, то завтра непременно будет. А мы,
шотландцы... да разве можно ощутить цвета, когда полгода днем светло всего
шесть часов. Разумеется, можно томиться по ним, стоять перед полотном Клода
Лоррена и гадать, действительно ли такая синева существует в природе,
мечтать о том, чтобы оказаться в месте, где вечернее солнце освещает тополя
с такими контрастами и силой. Но ведь совсем другое - понять это солнце,
погрузиться в эту ослепительность и утратить свой страх перед ней. Такие
цвета всегда остаются заграничными.
А здесь по-иному, хотя я не уверен почему. В конце-то концов, мы ведь
практически у берегов Бретани, а не в тропиках Северной Африки. Но боги
погоды здесь более прямолинейны, не то что в Англии, где они намекают на
наступление лета настолько исподтишка, что его легко вовсе не заметить. Или
же просачиваются в зиму так медленно, что перестаешь замечать перемену. А
здесь они возвещают о ней трубным гласом, бурями и внезапной жарой,
безоблачными голубыми небесами или ливнями, способными бросить вас на
колени, завывающими ветрами и такой неподвижностью и тихостью воздуха, что
слышно, как женщины судачат в полумиле от вас.
Можно я расскажу вам свое самое первое воспоминание? В конце-то концов,
вы в своем роде мой исповедник. Я знаю, вы скорее против, но у вас нет
выбора. Вы мой пленник, попавший в ловушку своего причудливого желания
обзавестись портретом моей кисти. А я, как упоминал, последнее время усердно
исповедуюсь и нахожу это очень приятным. Вы знаете, год назад я говорил с
моим врачом в Кибероне (отправился за еще одной настойкой, которая помогла
бы мне заснуть, - хотя все они почти не действуют, кроме опия, но от него у
меня так разбаливается голова, что я предпочитаю им не пользоваться), и он
мне рассказал про того субъекта в Вене, который возродил исповедование и
превратил его в лекарство. Он немножко отрезан от мира, мой бедный доктор,
провинциальный лекарь в захолустном городке на краю цивилизации, а потому
подписывается на все новейшие журналы и записывается во все общества. Как бы
то ни было, но этот австрийский еврей выдвинул идею, которая увлекла моего
друга от медицины. Обращаетесь по поводу какого-нибудь недуга, несколько
месяцев говорите, говорите и - пф! - чувствуете себя лучше. Вот так, не
считая уплаты гонорара. Вы отнеслись к этому скептично, а я вот нет.
Конечно, это дает результаты. Меня только несколько удивляет, что люди
за это платят. Исповедуясь перед вами, я тоже чувствую себя лучше, и не
думайте, будто я говорю без всякой цели. У меня очень даже реальная цель: я
признаюсь в своих грехах авансом, до того, как я их совершил. Объясняю вам,
как пишу портрет, чтобы вы его поняли. Вы видите, почему я избрал именно
этот способ, а не какой-нибудь другой.
Так вот самое первое мое воспоминание - моя мать меня бьет. Полагаю,
мне тогда было около четырех лет, может быть, меньше. Зима, очень холодно,
ночь. Мне требовалось побывать в туалете, но моя мать забыла поставить
судно, а мысль о длинном расстоянии до нужника в конце нашего садика внушила