"Йен Пирс. Портрет" - читать интересную книгу автора

испытал отвращение к тому, как она дала волю прятавшемуся в ней и упивалась
им. Делать подобное, думать подобное и писать это как любовь! Не видеть
того, чем это было на самом деле, чем этому следует быть, а превратить в
искусство, на какое прежде никто не посягал.
Только вопль ее квартирной хозяйки, поднявшейся по лестнице с пинтой
молока для нее, застывшей позади меня, едва она заглянула внутрь комнаты, и
уронившей бутылку, так что она разбилась об пол, и молоко потекло в комнату,
наконец вернул меня в реальность. А вернее, вовсе выбросил меня из нее,
потому что я практически не помню дальнейшего. Во всяком случае, того, что
происходило. Полагаю, кто-то вызвал полицию; врачи или кто там, вероятно,
сняли ее и увезли в морг. Предположительно приехал кто-то из ее родных.
Видимо, я дал показания полиции, разговаривал с ее отцом. Ничего этого я не
помню. Знаю только, что в конце концов оказался на пароме в Ла-Манше и
впервые за неделю почувствовал, что способен снова дышать. Между тем, как я
открыл дверь ее комнаты, и гудком парома, выходящего из порта, не было
ничего, кроме воспоминаний об этих картинах.
По мере того как проходили дни и недели, я все больше сердился на нее
за то, что она посмела вести жизнь, не видимую и не подозреваемую, пока вы
не уничтожили две вещи, которые ей были по-настоящему дороги, и не вывели
все это на свет. Вы низвергли жуткое извращенное животное; даже самые
непредсказуемые среди лондонской богемы отпрыгнули бы от этих образов, были
бы подавлены и возмущены их страстностью и силой. То, что было по-настоящему
близко ее сердцу, порожденное тем, чем она была, не могло быть никому
показано открыто.
Не должен ли я быть благодарен вам, Уильям? Вы обличили Эвелин,
показали, что она такое в действительности, заставили меня понять
ошибочность моего поведения даже в моей дружбе с ней. Не должен ли я
поблагодарить вас, старый друг, за еще одну оказанную мне услугу?
Но заодно вы уничтожили и значительную часть меня самого. Вы отняли мою
веру в то, что я способен видеть сущность людей в их лицах и познавать их.
Вы отняли ту, кого я любил, и подменили ее чем-то уродливым и чудовищным.
Теперь я почти не способен вспомнить ту Эвелин, которую знал. Не осталось
ничего, кроме этой прислоненной к стене картины, и висящего там трупа, и
ненависти, которую она испытывала ко мне в момент смерти. Если бы не ваше
беспощадное вмешательство, ничего не изменилось бы, я никогда ничего этого
не узнал бы. Жизнь могла бы продолжаться, и у меня были бы моя жена, и
особняк в Холланд-парке, и мои ученики, и мои богатства.
Большую часть моего изгнания я ненавидел ее, но последнее время это
чувство ослабело. И даже та жуткая картина больше не возбуждает во мне
прежнего омерзения. Жалею, что вы не видели этого полотна. Ведь Эвелин,
знаете ли, все-таки была хорошим художником, чем-то экстраординарным. И
картина являлась доказательством, которое убедило бы даже вас. Она научила
себя испытывать высший предел страсти и поняла, как претворять все это в
живопись. Никто из известных мне даже близко не подошел. Могу ли я вечно
ненавидеть кого-то, кто сумел создать подобное? Кто преуспел, пока я всегда
отворачивался и не решался, шел на компромиссы и искал одобрения людей вроде
вас? Кто был готов рискнуть всем и потерять все. Конечно, я ненавижу ее за
то, откуда все это взялось. Я ругал ее и презирал за то, что она была тем,
чем была. Я пытался обрести силу пожелать счастья ее душе, пожелать со всей
искренностью. Но не могу, пусть даже церковь как будто способна творить