"Владимир Печенкин. Два дня 'Вериты'" - читать интересную книгу автора

затрат. Слейн не был ни мечтателем, ни набожным чудаком и не обманывался в
своих перспективах. Особенности характера и былое сотрудничество в ныне
погибших левых журналах прочно закрывали путь к широкой известности и
высоким гонорарам. При его туманных надеждах на лучшие дни оставалось
ловить мелкие сенсации.
Слейн взял билет в общий вагон; ехать не так уж и долго, в этой
маленькой стране нет больших расстояний. Поерзав, устроился как можно
удобнее на жестком сиденье и, как только поезд отошел от столичного
вокзала, задремал, не обращая внимания на оживленную болтовню сидящего
напротив "комми". В открытое окно приятно лился ночной ветерок.
"Еду...-сквозь сон подумал Слейн.-А там видно будет..."
Когда проснулся, скоротечная летняя ночь уже уступила мир солнцу и
жаре. Чувствовалось приближение гор: банановые, кофейные и табачные
плантации, пальмовые рощи сменились холмами, поросшими густым лиственным
лесом. На станции небольшого провинциального городишка, где меняли паровоз,
Слейн вышел из вагона купить сигарет. Несколько грузчиков-индейцев
укладывали в багажный вагон ящики и тюки. Прислонясь плечом к пакгаузу,
зевал в кулак смуглолицый полицейский. Подскочил и залопотал
мальчишка-лоточник.
Возвращаясь к вагону, Слейн обратил внимание на двух пассажиров,
спешивших к середине состава. Он не успел рассмотреть лица, но высокая
фигура одного из них показалась чем-то знакомой. Журналист не мог
вспомнить, где видел эту быструю напористую походку с энергичным взмахом
рук. Конечно, мало ли всяких фигур и лиц промелькнуло за годы репортерских
скитаний.
И все-таки что-то здорово знакомое... Второй-худой, черноволосый, в
широкополой шляпе, вероятно, индеец-шел, чуть отставая от спутника, и нес
большой чемодан. Скорее всего, носильщик или слуга. Но вот с тем,
русоголовым, определенно встречались когда-то. Любопытно, кто же это? Слейн
быстро пошел следом. Те уже садились в вагон. Индеец оглянулся и, кажется,
заметил журналиста. Но тут паровоз пискливо прогудел, состав дрогнул. Слейн
бросил сигарету и вскочил на подножку своего вагона.
Ехать уже недолго.
С самой минуты отъезда.из столицы где-то в глубине совести ворочалось,
скулило исподтишка беспокойство, ощущение душевной нечистоплотности. Слейн
сердито уговаривал себя: в чем дело? что, собственно, произошло? Просто
едет за очередным репортажем, как и сотни раз за время работы в той же
"Экспрессе" ездил на места аварий, убийств и самоубийств, на собрания
каких-нибудь "обществ любителей комнатных собак". Сдобрить конкретный
материал некоторой долей фантазии вроде "одиннадцати ножевых ран" - тоже не
в диковину: скучающей публике нужны остренькие ощущения.
Так в чем же дело? Дело в том, что сейчас уже не мелкая чушь, а...
индейцы и-"процветание"! Но он дал согласие на поездку и тем самым
принимает участие в лицемерии сильных мира сего, что очень похоже на
сознательную подлость. Черт возьми, что же оставалось делать?!
"Ну хватит, довольно,-в который раз старался он прихлопнуть
разгулявшуюся совесть.-Что я напишу и напишу ли, будет видно в конце
поездки. А сейчас самое умное-уснуть, пока доедем до Чельяно, и все
остальное ни к чему..."
Он и в самом деле задремал. Приснился редактор, почему-то в индейском