"Над бездной" - читать интересную книгу автора (Делински Барбара)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Пейдж Пфейффер бежала во главе группы со скоростью, которую вряд ли выдержала бы менее отважная тридцатидевятилетняя женщина. Но ей надо было доказать свое первенство и выиграть пари. В случае выигрыша ее ждал обед в центральном и наиболее известном ресторане Верни «Бернез». Кроме того, ей хотелось доказать, что женщина ее возраста в хорошей спортивной форме может легко победить девушек, в два раза моложе ее, не имеющих такой формы. Ставка была высока – уважение всей женской команды из Маунт-Корт, в которой она была старшим тренером вот уже пятый год.

Эти состязания в беге давно уже стали традицией, хотя и с предсказуемым результатом. На протяжении первой из трех миль девушки обменивались шутками и репликами, как мячиками. Когда они бежали вторую милю, разговоров и шуток становилось все меньше, так как дорога проходила по пересеченной лесистой местности, что требовало от подростков, проведших летние каникулы в безделье и роскоши в своих семьях, большого напряжения сил. Когда пошла третья миля и девушки снова выбрались на дорогу, их ряды уже не были такими плотными. Только лучшие бегуньи команды продолжали оставаться в компактной группке рядом с Пейдж.

В этом году их было шесть. Пятеро уже принимали участие в состязаниях в прошлом году. Шестая была в школе новенькой.

– Как дела? – обратилась Пейдж к группе и в ответ услышала жалобы задыхающихся от бега соперниц. Чувствуя, что ею овладевает шаловливое настроение, Пейдж улыбнулась. – Давайте прибавим, девочки. – Она с легкостью оторвалась от группы.

Поначалу рядом с ней оставалось еще три бегуньи, но через несколько минут, когда Пейдж снова увеличила темп, рядом с ней бежала только одна девчушка. Это была та самая новенькая, которая до этого момента была настолько незаметной, что Пейдж знала только ее имя и фамилию – Сара Дикинсон. Сейчас она удивлялась ее выносливости. Пейдж еще больше удивилась, когда неожиданно, прибавив скорость, девушка обошла ее.

Пейдж пришлось поднажать, чтобы оставаться рядом с новенькой, когда они свернули под железную арку ворот, за которой начиналась территория школы. На какую-то минуту ей вдруг показалось, что она проигрывает. Когда эта мысль вызрела окончательно, Пейдж напряглась и нашла в себе силы, чтобы поравняться с новенькой. Теперь они бежали рядом по длинному коридору, окруженному дубовыми деревьями с золотисто-изумрудной сентябрьской листвой. Словно связанные нитью, они почти синхронно свернули на пыльную тропинку, ведущую к зданию.

– Ты молодец, – выдохнула Пейдж, взглянув на девушку рядом. Она была высока для своего возраста, хорошо и гармонично сложена и выглядела чрезвычайно сосредоточенной, если не сказать суровой.

Под взглядами Пейдж сосредоточенное выражение на лице девушки неожиданно исчезло, и Пейдж сама не заметила, как оказалась в одиночестве. Сара изменила направление и теперь уже шла, а не бежала по направлению к кустам, обрамлявшим дорожку. Одна за другой, отставшие девушки присоединились к ней.

Пейдж сделала широкий разворот и, замедлив шаг, направилась к тому месту, где усталые, запыхавшиеся бегуньи сгрудились вокруг Сары, которая, сидя на корточках, разглядывала что-то распростертое в пыли в тени раскидистого тиса. Только через минуту Пейдж поняла, кого ее питомицы рассматривают со столь пристальным вниманием.

– Какой он крошечный!

– Чей он?

– Как он сюда попал?

Забыв про состязания, Пейдж присела рядом. Она взяла на руки рыжего с серыми пятнами котенка, который жалобно мяукал, и спросила, обращаясь к Саре:

– Как же ты его увидела в этих зарослях?

– Там что-то шевелилось, – ответила Сара, и возбужденный хор девичьих голосов возобновился.

– Это не наш. В Маунт-Корте есть только собаки.

– Кто-нибудь, наверное, принес его.

– А потом выбросил.

– Он, кажется, голодный.

Пейдж думала точно так же и не знала, что же делать с животным дальше. Все взоры устремились на нее.

– Нельзя же его здесь оставить.

– Он погибнет, он такой крохотный.

– Это будет жестоко с нашей стороны.

– Вам придется взять его к себе, доктор Пфейффер. Пейдж на секунду представила себе свою заставленную мебелью квартиру.

– У меня нет места для животных. И времени тоже.

– С кошками просто. Они сами о себе заботятся.

– Ну и возьмите его к себе, – предложила Пейдж.

– Мы не можем.

– Правила общежития этого не позволяют.

Пейдж достаточно давно работала тренером в Маунт-Корте, чтобы не знать, что правила для того и создаются, чтобы их нарушать. Не то чтобы она это одобряла, но на этот раз это ее развлекало.

– Правила общежития? Что еще нового?

– Директор новый, кто же еще?

– Он самая настоящая задница.

– И еще какая!

– Он исключил двух мальчиков через два дня после начала занятий.

– За что, интересно знать? – Пейдж сознательно проигнорировала не совсем приличные слова, чтобы не обострять ситуацию.

– За то, что они курили травку.

– Без всякого предупреждения, без выговора.

– Настоящая задница.

– Он нам устроит веселую жизнь.

– Без всякого сомнения…

– Маунт-Корт – настоящая тюрьма.

Пейдж еще не довелось познакомиться с новым директором, и она уже представила себе нечто грозное, с рогами, когда хор девушек возобновил свои стенания.

– Возьмите котенка, доктор Пфейффер.

– Он умрет, если вы его не возьмете.

– Надеюсь, вы не хотите, чтобы смерть этого существа осталась на вашей совести.

Пейдж погладила крохотное существо, которое представляло из себя комочек меха и косточек. К тому же он дрожал.

– На меня оказывают давление.

– Но ведь это ради доброго дела, – произнесла одна из девушек.

Пейдж пронзила ее строгим взглядом. Эти слова – «ради доброго дела» – она сама имела обыкновение произносить, особенно когда ей было необходимо подвигнуть своих питомиц на что-нибудь не слишком приятное.

– Но я даже не знаю, с чего начать, – запротестовала она, и это было с ее стороны ошибкой, поскольку, едва она успела закрыть рот, как на нее, словно из рога изобилия, посыпались советы, связанные с кормежкой, уходом, да и вообще устройством личной жизни котят. Не прошло и десяти минут, как она сидела в своем автомобиле, а рядом с ней на сиденье находилась картонная коробка с представителем племени кошачьих.

– Только до тех пор, пока я не найду для него подходящее жилище, – предупредила она из окна собравшихся девушек, полная уверенности, что именно так и поступит, после чего поехала в направлении города. Она остановилась у полицейского участка с намерением презентовать котенка полицейскому офицеру, ответственному за гуманное обращение с животными в городе, но оказалось, что того нет на месте. Она оставила ему записку и решила попытать счастья в главном универмаге. Она знала, что у его владельцев уже есть кошки, причем в большом количестве, поэтому рассудила, что еще одна, к тому же такая крошечная, не принесет им большого беспокойства.

– Ничего не выйдет, – сказал Холлис Вибли, печально покачав головой, – мы только что усыпили одну из наших. Кошачья лейкемия. Думаю, что и остальные заболеют. И ваша может, если я ее возьму. Оставьте-ка ее лучше у себя. Ведь вы врач, а значит, сможете о ней позаботиться, как надо.

Пейдж чувствовала, как ее постепенно охватывает отчаяние, когда она объясняла свое положение хозяину магазина, следуя за ним по узким проходам между полками с товарами.

– Я педиатр и абсолютно ничего не знаю о кошках.

– Зато вы знакомы с ветеринаром, а уж он-то знает. Отвезите котенка завтра к нему с самого утра, и он вам расскажет, что и как надо делать. Вот вам, кстати. – И он сунул в руки Пейдж большой коричневый пакет. – Здесь есть все, что потребуется для котенка на первое время. – Затем он проводил Пейдж до выхода. – Помимо пищи, давайте ему свежую воду и найдите тепленькое местечко, где котенок мог бы спать.

– Но у меня нет возможности держать кошку.

– Она полюбит вас, доктор. Вас все любят.

И вот Пейдж снова в машине вместе с котенком и большим мешком припасов для него. Холлис попрощался с ней и вернулся в магазин.

– Знаешь что, дружок, – обратилась она к котенку, который уже сладко спал, свернувшись клубочком в углу своего картонного жилища. – Я не тот человек, который в состоянии приютить такого крошку, как ты, но разве меня кто-нибудь хочет слушать?

Пейдж всецело принадлежала людям. Ее время делилось между больницей, офисом и школой. Это была ежедневная рутина всевозможных занятий, затрагивавших многих людей, и Пейдж вполне устраивало такое положение дел. Она жила в устоявшемся, привычном для нее ритме.

Мара – вот кто возьмет несчастного котенка. У нее было золотое сердце и вечная, неистребимая тяга к беззащитным. Она недавно лишилась приемного ребенка, а перед тем, как должен был появиться новый – на этот раз из Индии, – могли пройти месяцы. Котенок мог вполне скрасить ей время ожидания.

Приехав домой, Пейдж попыталась дозвониться до своей подруги и коллеги, но ее номер не отвечал. Итак, коробка с котенком должна остаться у нее в квартире, и Пейдж ничего не оставалось делать, как пойти к машине и внести в дом пакет с припасами. Не успела она приготовить для своего питомца еду, как тот уже проснулся и жалобным мяуканьем дал знать, что голоден. Он начал есть сразу же, как она поставила миску с пищей перед его носом.

Она наблюдала за ним и думала, что котенок родился совсем недавно и напоминал скорее мышку, а не кота. Может быть, его сначала следовало поить молоком. Пьют же молоко обыкновенные дети. Если у матери не хватает грудного, то всегда есть искусственное. Если у ребенка непереносимость искусственного продукта, то всегда можно найти другой адекватный заменитель. Пейдж знала почти все о детях, а вот с котятами иметь дело ей еще не приходилось.

Котенок продолжал насыщаться. Пейдж тщательно вымыла старое пластмассовое корытце, положила туда мягкую подстилку и поставила неподалеку от котенка. Она уже собралась было положить туда животное, как ее научили девушки, но в этот момент зазвонил телефон.

Звонили из больницы по поводу несчастного случая. Жертвой в данном случае оказался пятилетний мальчик, который играл в бейсбол на заднем дворе дома, попал под удар биты своего партнера. К счастью, бита оказалась из пластмассы, но удар пришелся по брови.

Пейдж договорилась встретиться с юным пациентом и его напуганным отцом в травматологическом отделении Главного госпиталя города Таккера через двадцать минут. Ровно столько времени ей требовалось, чтобы принять душ и добраться туда.

По-видимому, у мальчика не было сильного сотрясения, но ранка была глубокой, поэтому, если ее не зашить, она грозила в будущем превратиться в довольно неопрятный шрам. Но мальчик боялся и больничной обстановки, и самой Пейдж. Поэтому, прежде чем приступить к операции, она некоторое время разговаривала с ним, пытаясь объяснить в самой мягкой форме, что она собирается делать, хотя это оказалось не слишком просто. При всем желании Пейдж не могла не сделать маленькому пациенту обезболивающего укола, а это оказалось для него не совсем приятной процедурой. Впрочем, как только стала действовать анестезия, все пошло как по маслу. В награду за мужество малыш получил пригоршню кукурузных хлопьев и дружеский шлепок по попе, после чего Пейдж проводила его с отцом к стоявшему рядом автомобилю.

Не успела Пейдж вернуться в приемный покой, как раздался новый звонок. Один из ее самых иных пациентов, которому было всего девять месяцев от роду и у которого накануне была очень высокая температура, неожиданно пробудился ото сна с куда более сильным жаром. При этом ухудшение его состояния сопровождалось пронзительным криком. Родители с ума сходили от расстройства, так что Пейдж, которую больше волновало состояние родителей, чем ребенка, потребовала, чтобы они немедленно привезли малыша в больницу.

– Вам, случайно, не нужен котенок? – обратилась она к дежурной сестре, которая тут же отрицательно покачала головой.

– А может быть, вы знаете, кому нужен? – Сестра выразила на лице сомнение, и тогда Пейдж добавила: – У меня есть котенок, в случае, если найдется желающий.

Она успела также еще раз позвонить Маре, и на этот раз безрезультатно.

У ребенка оказалось воспаление среднего уха. Рассказав родителям, как побыстрее сбить температуру, и снабдив их необходимым запасом антибиотиков, до открытия аптеки, Пейдж успокоила их и проводила до автостоянки. В этот момент к дверям госпиталя подкатила машина «скорой помощи» с включенной сиреной.

В последовавшие за этим часы Пейдж лишний раз осознала, почему она предпочла местом своей медицинской деятельности город Таккер, штат Вермонт, а не Чикаго, Бостон или Нью-Йорк. В Таккере у нее была возможность куда более широкой практики, чем у врачей в крупных городах. Хотя ее специальностью была педиатрия, специфика работы в маленьком городе и прилегающем к нему районе требовала от всех местных врачей в случае необходимости быть мастерами на все руки. В данном случае привезли несколько человек, пострадавших в автомобильной аварии. Хотя в госпитале была бригада хирургов, оказывавших помощь в таких случаях, присутствие Пейдж также оказалось полезным. Она зашивала раны, соединяла переломанные кости и даже провела ультразвуковое сканирование одной пострадавшей, которая оказалась на восьмом месяце беременности. Если бы у женщины начались преждевременные роды, Пейдж пришлось бы заниматься этим тоже. Появление нового человечка на свет доставляло Пейдж почти такую же радость, как выздоровление ребенка после тяжелой болезни, и именно лечением детей и их здоровьем Пейдж занималась всю свою сознательную жизнь.

Время от времени ей приходилось встречаться в своей лечебной практике со случаями заболевания болезнью Дауна. Рождался ребенок, болезнь которого требовала приглашения специалиста. Но такие случаи были исключением. В основном же Пейдж занималась здоровьем ребятишек от их рождения до того момента, когда они становились взрослыми.

Она добралась до дому только в час ночи – измотанная до последней степени, но и удовлетворенная. Она прошла бы, как обычно, через весь дом, не зажигая света, и через несколько минут уже спала бы, если бы не споткнулась на кухне о коробку с котенком. И тут она вспомнила о своем приемыше. Очевидно, и он вспомнил о ней тоже, поскольку шум от ее падения стал причиной отдаленного мяуканья. Она пошла на этот звук и, миновав гостиную с маленьким коридорчиком, оказалась в спальне. Там, пристроившись среди подушек на ее кровати, лежал маленький пушистый комочек.

Пейдж взяла его на руки.

– А что ты здесь делаешь, малыш? Ты должен быть на кухне. – Котенок начал мяукать и мурлыкать. Пейдж погладила его между ушками. Убаюкиваемая нежнейшим звуком крохотного живого моторчика, она опустилась в любимое кресло из ратана, которое отгораживало угол комнаты, и расслабилась на подушках в наволочках ручной вышивки. Она подобрала в кресло ноги, которые гудели от непрерывного стояния в течение восемнадцати часов, и, казалось, была готова замурлыкать от удовольствия вместе с котенком.

– Нравится, да? – спросила она, чувствуя, как по ее телу разливается приятное тепло от живого существа, лежащего на коленях. Она знала, что ей вряд ли удастся оставить котенка у себя, но в настоящий момент это было совсем не так плохо.

Пейдж решила попытаться дозвониться до Мары еще раз. Мара редко засыпала раньше двух ночи, да и вообще спала мало. Она в основном бодрствовала и размышляла, а поскольку человеком она была активным, то у нее хватало тем для размышлений. Вне всяких сомнений, на этот раз она размышляла о Тане Джон, своей приемной дочери, которая от нее сбежала. И это было тяжелым ударом для Мары.

Подумав об этом, Пейдж решила не звонить ей. И еще потому, что Мара в последнее время выглядела очень усталой и могло случиться так, что она, несмотря на свои привычки, все-таки заснула.

Котенок свернулся клубочком, уткнув нос в свой живот и прикрыв глаза. Она отнесла его в кухню и заботливо уложила в импровизированную постельку, которую сама же для него приготовила, но не успела она вернуться в холл, как он молнией промчался мимо. Когда она вошла в спальню, зверек уже поджидал ее, лежа на постели. Она слишком устала, чтобы возражать против вторжения котенка в ее личную жизнь, поэтому быстро разделась и залезла под одеяло. Больше она уже ни о чем не думала и проснулась только под утро, когда телефон громко зазвонил у нее под ухом.

Джинни, секретарь из офиса, звонила, чтобы сообщить Пейдж, что уже восемь тридцать, а Мара еще не пришла. Она также не отвечала на телефонные звонки и на вызов по приемнику коротковолновой связи, предназначенного для экстренных вызовов.

Пейдж разволновалась. Она поставила телефонный аппарат к себе на постель и попыталась сама связаться с Марой по телефону, но с таким же успехом, как и накануне вечером. Она и представить себе не могла, чтобы Мара отлучилась куда-нибудь надолго, зная о том, что ее ждут пациенты. Пейдж представила себе, что Мара, возможно, отправилась на автомобиле за город, как она обычно делала, когда была чем-то расстроена, устала за рулем, съехала на обочину и заснула прямо в автомобиле.

Пользуясь простотой общения, свойственной небольшим городкам, она набрала номер полицейского управления Таккера и рассказала обо всем помощнику шерифа, который пообещал проверить окрестные дороги и заодно заглянуть к Маре домой. Судя по всему, он нисколько не был раздосадован звонком и просьбой Пейдж, а, наоборот, казалось, был рад заняться хоть какой-нибудь полезной деятельностью. Не считая редких автомобильных катастроф, город Таккер, штат Вермонт, представлял собой весьма сонное местечко. Здесь приветствовалось любое волнующее событие.

Пейдж оставила в покое телефон и проследовала в душ. Горячий душ очень нравился Пейдж, у него был только один недостаток – утром под горячими струями не очень-то понежишься. Она вышла и потянулась рукой к полотенцу, но вскрикнула, так как в этот момент из-под ее ног метнулось маленькое мохнатое существо и кинулось в ванную, невзирая на облака пара, в буквальном смысле вырывавшиеся из нее – душ Пейдж принимала очень горячий.

– Ты испугал меня, малыш! – наставительно крикнула она в ванную. – Я просто забыла, что ты еще здесь. Ты что, решил устроить экскурсию по дому? – Пейдж продолжала с силой растирать тело мохнатым полотенцем. – Послушай, смотреть здесь особенно нечего. Вряд ли кто-нибудь отважится назвать мою квартиру большой.

Затем ей представилось, что в ее не особенно большой квартире она станет находить тоже не особенно большие дары кошачьего желудка, и ей на мгновение стало дурно. Она ведь так и не показала котику, куда ему следовало ходить. Опасаясь в этом смысле самого худшего, Пейдж вернулась в спальню и натянула черный костюм и белую летнюю блузку с тремя пуговицами на груди. Потом она прошла на кухню и приспособила для кошачьих нужд небольшой пластиковый подносик, оставшийся от готовой пиццы. Не прошло и минуты, как она обнаружила на подносике кошачьи фекалии.

– Молодчина, – с удовлетворением произнесла она. – Хороший котик! – Заодно она обратила внимание, что большая часть пищи на блюдечке оказалась съеденной, и добавила туда еще немного. Потом она налила в мисочку свежую воду, а себе – немного апельсинового сока в стакан. Торопливо выпив сок, она поставила стакан в мойку.

– Я иду на работу, – заявила она котенку, который внимательно слушал хозяйку, уставившись на нее крохотными круглыми глазенками. – Не смотри на меня так жалобно. Я всегда хожу на работу. Вот поэтому я не могу позволить себе завести котенка – такого, как ты. – Она нагнулась и дала котенку шлепок. – Если тебя не заберет к себе Мара, то заберет кто-нибудь еще. Я найду для тебя дом, где очень любят котят.

Она выпрямилась и посмотрела на котенка сверху вниз. Он показался ей таким крошечным и одиноким, что внутри у нее все сжалось.

– Вот именно поэтому я не могу позволить себе завести котенка, – еще раз пробормотала она и, сделав над собой некоторое усилие, решила на время не думать о своем питомце и пошла к двери.

Офис был битком набит. Пейдж ходила из одной смотровой в другую, не имея возможности передохнуть и вспомнить о Маре, пока не схлынула большая часть пациентов. Когда она наконец вернулась в свой кабинет, то оказалась лицом к лицу с начальником полиции.

Что-то случилось. Она поняла это сразу, как только увидела полицейского. Норман Фитч был крупным мужчиной с резкими чертами лица, но сейчас он выглядел так, словно его мучила боль в желудке.

– У нее кончился бензин, но не раньше чем она умерла, – пробормотал он. – Двери гаража были плотно закрыты.

Пейдж стала белой как стена.

– Что?

– Я о докторе О'Нейл. Она мертва.

Сначала эти слова прозвучали как эхо в комнате и только через некоторое время дошли до сознания Пейдж. Пейдж не любила слова «мертвый, мертвая, смерть». Она никогда их не любила и в основном по этой причине, когда окончательно влюбилась в профессию врача, решила стать педиатром. В педиатрии эти слова используются сравнительно редко.

– Мара умерла? Это невозможно!

– Мы отвезли ее в морг, – сообщил Норман. – Вам придется поехать и опознать тело.

Опознать тело?! Пейдж приложила ладонь ко рту. Нет, Мара не тело. Она такая деятельная, живая – просто фейерверк. Сама мысль о том, что тело Мары можно отвезти и упрятать в морге, никак не вязалась с образом этой женщины.

– Мара умерла?

– Коронеру придется делать вскрытие, – сказал Норман. – Но следов насилия нет.

Прошла минута, прежде чем Пейдж окончательно уяснила для себя случившееся, и еще минута, прежде чем охвативший ее ужас дал ей возможность говорить.

– Так, значит… значит, вы думаете, что она совершила самоубийство?

– Похоже, что так.

Пейдж отрицательно покачала головой.

– Она не могла. Все, что угодно, только не самоубийство. Нет, я уверена, случилось другое. – Не может быть, чтобы Мара умерла. Пейдж взглянула на дверь, словно надеясь, что виновница трагедии вот-вот ворвется в комнату и спросит, почему в ее кабинете присутствует шериф.

Но в комнату никто не ворвался. Дверь по-прежнему оставалась закрытой, а Норман продолжал настаивать на версии самоубийства.

– Техника испытанная, классическая, можно сказать. Все просто, как яблочный пирог, а также безболезненно.

– Мара не могла покончить жизнь самоубийством, – настаивала Пейдж. – Она была для этого слишком рациональной. У нее было множество пациентов и вот-вот должен был появиться ребенок.

– Она была беременна? – удивился Норман. И его удивление поразило и разозлило Пейдж, поскольку о теле доктора О'Нейл он говорил без всякого удивления. Ее голос приобрел более суровые нотки.

– Она ждала приемного ребенка. Из Индии. Слишком долго, – так сказала она мне, – но она все равно была счастлива. Мы с ней разговаривали позавчера. Она говорила, что индийские власти согласились с ее кандидатурой и что ребенок прибудет примерно через месяц. Она уже приготовила комнату и детскую одежду для ребенка. И всякие детские принадлежности, даже игрушки. Она так его ждала. И казалась очень взволнованной и счастливой.

– А почему через месяц?

– Бюрократизм и проволочки.

– Это ее огорчало?

– Это просто выводило ее из себя.

– Испытывала ли она депрессию по поводу Джон?

– Ну не до такой степени. Если бы она была в отчаянии, я бы знала. Я была ее лучшей подругой.

Норман кивнул. Потом, неуверенно покрутившись на стуле, он предложил:

– Может быть, вы хотите, чтобы тело опознал кто-нибудь другой?

Опять тело. Опять это странное понятие, лишенное души и индивидуальности – полная противоположность тому, кем при жизни была Мара О'Нейл. Пейдж была не в состоянии этого осознать. Смерть Мары казалась ей ошибкой, уродливым проявлением судьбы, кощунством. Она снова ощутила приступ злобы, на этот раз к несправедливости жизни.

– Доктор Пфейффер?

– Все нормально, – справилась с собой Пейдж. – Я поеду на опознание. – Пейдж старалась мыслить рационально. – Но мне придется кое-кого оставить вместо себя. – Она позвонила Энджи, но ничего не сказала ей о том, куда направляется. Сказанное становится реальностью. По той же причине она настояла на том, что поедет за машиной Нормана в своей собственной. Чем меньше она будет принимать всерьез происходящее, – решила Пейдж, – тем меньшей дурой она будет выглядеть, когда весь этот кошмар окажется шуткой.

Она играет сама с собой в странную игру. Она поняла это окончательно, когда вошла в морг. Мару знал весь город, включая Нормана, его заместителя и коронера из судебно-медицинской экспертизы. То, что Пейдж пригласили на опознание, – не более чем формальность.

Смерть выглядела спокойной и тихой. Она придала голубой оттенок коже, которая всегда была розовой. Она принесла с собой пронзительное чувство утраты и страха. И глубочайшей печали. При этом она оказалась до странности мирной. То есть до удивления мирной.

Пейдж вспомнила времена, когда они с Марой жили вместе в одной комнате в колледже и катались на роликовых коньках. Они вдвоем пекли пироги и вязали свитера, а сейчас бок о бок занимались врачебной практикой в Таккере, штат Вермонт. Она вспомнила, что из них двоих Мара была первой заводилой и благодаря ей она, Пейдж, оказывалась вовлеченной во всевозможные добрые дела.

– О Боже, Мара, – прошептала она, терзаясь от душевной боли, – что же с тобой произошло?

– Вы ничего не замечали за ней последнее время? – подал голос коронер. – Не было ли у нее частых смен настроения?

Пейдж понадобилось некоторое время, чтобы собраться с мыслями.

– Ничего такого, что заставило бы думать о том, что она способна причинить себе вред. Правда, она выглядела усталой. И очень сожалела о Тане Джон, когда я в последний раз с ней разговаривала…

– Когда это было? – спросил Норман.

– Вчера утром в офисе. Она чуть не плакала тогда, так как в лаборатории напортачили с анализами, но это было ей вполне свойственно. – Дело касалось анализа крови четырехлетнего Тодда Фиске, одного из любимых пациентов Мары. Пейдж неприятности с анализами разозлили тоже. Она очень не любила брать кровь на анализ у малышей. А теперь анализ пришлось бы повторить снова.

Она не могла себе представить, как она расскажет Тодду и его семье о смерти Мары. Впрочем, она не знала, как рассказать об этом кому бы то ни было.

– О, Мара, Мара, – прошептала она снова. Ей хотелось быть подальше от ужасного места, но и уйти она тоже не могла. Несправедливо оставлять Мару в одиночестве, особенно в такое время. Но Пейдж предстояло еще столько сделать.

Семья Мары, проживавшая в городке Юджин, штат Орегон, встретила новость о смерти Мары полным молчанием, и понять, что они при этом думали, было невозможно. Мара не жила с семьей уже многие годы. Пейдж опечалилась, но не удивилась, когда домочадцы Мары выразили пожелание, чтобы ее похоронили в Таккере.

– Она выбрала это место сама, – торжественно произнес Томас О'Нейл. – Она прожила там дольше, чем где бы то ни было.

– Какие пожелания будут у вас ко мне на время похорон? – спросила Пейдж. Она знала, что О'Нейлы были людьми религиозными, и, хотя Мара религиозностью не отличалась, Пейдж была готова исполнить любое их желание, особенно в том случае, если бы оно выражало их искреннюю заботу об усопшей.

Однако пожеланий не последовало. Только короткое:

– Делайте что считаете нужным. Вы ее знали лучше, чем мы. – Это опечалило Пейдж еще больше.

– Вы приедете? – спросила она, затаив дыхание.

В ответ последовала пауза, в течение которой Пейдж ощутила невероятную скорбь по поводу усопшей, а затем услышала с усилием, неохотно произнесенный ответ:

– Мы приедем.

Энджи была совершенно потрясена известием.

– Что?

Пейдж повторила сообщение о смерти Мары, не скрывая того, что и сама она с трудом верит в смерть подруги. Мара О'Нейл всегда казалась сгустком энергии и жизни. Аксиома о том, что человек смертен, казалось, не имела к ней прямого отношения.

Глаза Энджи словно молили Пейдж взять ее слова обратно, и Пейдж с радостью сделала бы это, но отрицать очевидное ей было не свойственно, особенно после того, что она видела в морге собственными глазами.

– Боже, – пробормотала Энджи после минуты установившегося тягостного молчания. – Мертва!

Пейдж с трудом втянула в себя воздух. Ведь это она познакомила Энджи с Марой. Они настолько сблизились друг с другом, что редкий уикэнд проходил без того, чтобы Мара не навещала Энджи в ее доме, редкий воскресный день проходил без горячих споров между Марой и Энджи по политическим вопросам, в которых также участвовал Бен. И Мара и Энджи чего только не придумывали, чтобы приготовить новое воскресное лакомство для Дуги.

Кстати, о Дуги. Пейдж с болью в сердце подумала и о нем. Энджи всю жизнь только и делала, что оберегала его от всего дурного, происходившего в жизни, но теперь вряд ли ей удастся скрыть от него это. Смерть слишком конкретна. В разговоре о ней не отделаешься недомолвками или полупризнаниями.

Энджи была настроена на ту же волну, что и Пейдж.

– Дуги эта новость просто убьет. Он обожал Мару. Еще в прошлое воскресенье они вместе лазали по горам. – Энджи была необычно шумной, что было на нее не похоже. Впрочем, это продолжалось недолго, не более минуты, ровно столько времени понадобилось ей, чтобы привести мысли и чувства в порядок. Потом она спросила Пейдж об обстоятельствах гибели Мары. Пейдж рассказала ей все, что знала сама, но этого оказалось явно недостаточным для пытливого ума Энджи.

– Отчего же это все-таки произошло? – Она желала узнать всю подноготную дела. – Разумеется, самоубийство – это первое, что приходит на ум, когда человека находят в запертом гараже в машине с работающим двигателем. Но слово «самоубийство» никак для Мары не подходит, равно как и сама смерть. Вполне возможно, что произошел несчастный случай. Мара ужасно уставала последнее время. Она могла заснуть, не отдавая себе отчета, что двигатель автомобиля работает. Но самоубийство? Ведь она даже не позвала на помощь. Никому не сказала, даже не намекнула, что находится на грани срыва!

Абсурд происшедшего вызывал такую же горечь и у Пейдж. Горечь и недоумение. Она гордилась своей так называемой наблюдательностью, но не заметила ни малейшего признака того, что Мара находилась в кризисном состоянии.

Энджи продолжала гнуть свое.

– А как быть с ее пациентами? Ведь надо же их поставить в известность. Большинство в округе узнает о смерти Мары из слухов и сплетен и, естественно, обратится к нам за подтверждением. Может быть, попросить Джинни, чтобы она обзвонила знакомых и близких, коль скоро она сидит за столом в приемной, где стоит телефон?

Джинни всегда считали опытной секретаршей, но, признаться, журнал для записи больных совсем не одно и то же, что извещение о смерти. К счастью, Пейдж не пришлось облечь свои сомнения в слова. Энджи уже с ожесточением отрицательно закачала головой.

– Нам придется поговорить с пациентами лично. Мара была их кумиром. Им потребуется время, чтобы принять ее смерть и примириться с ней… Опять это проклятое слово. Господи, до чего же это все ужасно.

Склонившись над столом Энджи и разделив с ней свою скорбь, Пейдж могла наконец позволить себе снова стать слабой женщиной, чего она не могла себе позволить с тех самых пор, как Норман утром пришел к ней в офис. Она дотронулась рукой до горла. Ощущение того, что Мары больше нет, вызывало у нее удушье.

Энджи пришла на помощь.

– Извини, Пейдж, – нежно сказала она. – Ты была ближе к ней, чем я. – Энджи вновь перешла к деловому тону. – Ты уже сообщила Питеру?

Пейдж отрицательно покачала головой. Ей приходилось делать над собой усилие, чтобы выговаривать слова.

– В моем списке он стоит на втором месте. Он будет точно так же потрясен, как и мы. Он-то полагал, что Мара прочна как кремень. – В ее голосе появились нотки самокритики. – И ведь я думала так же, как он. Ни за что в жизни я бы не поверила, что она совершит… что она совершит… – Пейдж не смогла закончить фразу.

Энджи по-дружески толкнула ее в бок.

– Возможно, она и не совершила ничего подобного.

– Но если не найдены следы насилия, что же это такое, по-твоему?

– Я не знаю. Предлагаю одно – не торопиться с выводами.

Не торопиться с выводами – относилось к области будущего. Почувствовав, что от будущего никак не скрыться, Пейдж ощутила очередной приступ острой сердечной боли.

– Медицинская практика в Таккере без Мары никогда не станет прежней. Для нас, врачей, ее смерть – невосполнимая утрата. Все мы люди разные, но составляли единое целое, но вот теперь все разрушится.

Пейдж была, так сказать, связующим ядром их группы. Она знала Мару с тех пор, как они учились в колледже.

С Энджи она познакомилась, когда проходила годовую стажировку в Чикаго в качестве педиатра. Одно время Энджи жила в Нью-Йорке, поскольку вынашивала Дуги, а потом кормила его. Взяла отпуск по семейным обстоятельствам. Она уже готовилась снова начать работу, когда Пейдж встретилась с Питером, уроженцем города Таккера, который имел здесь небольшую, вполне процветающую, но и не слишком обременительную практику. Тогда-то Пейдж и внесла предложение – всем перебраться в Таккер и создать там своего рода сообщество врачей, работая в местном госпитале и одновременно занимаясь частной практикой. Местный госпиталь с удовольствием принял их в свой небольшой коллектив, особенно когда выяснилось, что женщины забрались в глушь совсем не в погоне за выгодными клиентами, а для того, чтобы предложить свои услуги – квалифицированную медицинскую помощь – местным жителям. При этом им так удалось распределить время, что никто особенно не уставал. Прагматизм Энджи прекрасно сочетался с порывистостью и динамизмом Мары, а деловая хватка Пейдж смягчала провинциализм Питера. Они идеально дополняли друг друга и были друзьями, что называется, не разлей водой.

– Мара была прекрасным врачом. – Энджи отдала дань профессиональному мастерству подруги. – Она любила детей, а они любили ее, поскольку чувствовали, что она всегда на их стороне. Ее место, ставшее вакантным, будет очень трудно заполнить.

Пейдж могла только кивнуть в подтверждение ее слов. Чувство утраты, которое она испытывала, не поддавалось описанию.

– Ты уже начала делать приготовления к похоронам? – спросила Энджи.

Пейдж снова утвердительно кивнула.

– Никогда не думала, что придется этим заниматься.

– Могу я чем-нибудь помочь? Пейдж покачала головой:

– Я сама. – Она должна устроить все лично. Отдать последнюю дань любви и уважения.

– Что ж, на этом и остановимся. В день похорон работать не будем, – произнесла Энджи. – Джинни придется внести изменения в расписание, когда планы окончательно оформятся. Тем временем я постараюсь навестить возможно большее число пациентов Мары. Питер посмотрит остальных. Хочешь, чтобы я ему позвонила?

– Нет, нет. Я сама ему позвоню. – В конце концов, Пейдж была осью колеса, и, как ни трудно было этому поверить, одна спица извлечена из него теперь навсегда.

Она разбудила крепко спавшего Питера. Судя по голосу, он не слишком был доволен.

– Пусть новость, которую ты собираешься мне сообщить, будет приятной, Пейдж. Но заранее предупреждаю, что на работу раньше часа я не выйду.

– Моя новость не из приятных, – сказала Пейдж, слишком угнетенная утратой, чтобы попытаться как-то смягчить удар. – Мара умерла.

– Черт побери. Я тоже чуть не при смерти. Лег спать не раньше двух ночи.

– Мара умерла. Я только что вернулась из морга. Питер замолчал и через некоторое время спросил более настороженным голосом:

– О чем это ты толкуешь?

– Ее нашли в машине в гараже, – ответила Пейдж. Каждый раз, когда она повторяла это, все происшедшее становилось все более нереальным. – Предполагают, что она погибла от отравления окисью углерода.

Наступила новая пауза, на этот раз более длинная. Затем озадаченное:

– Она что, убила себя?

Пейдж услышала в трубке какой-то посторонний шум и ждала, пока он утихнет. Потом сказала:

– Они не знают, что произошло. Возможно, вскрытие покажет истинную причину смерти. А пока ты нужен нам здесь. Мне необходимо сделать приготовления к похоронам, и Энджи уже…

– Она оставила записку? – спросил он резко.

– Нет, никакой записки. Энджи уже встречается с пациентами. Нам необходимо связаться с пациентами Мары и поставить их в известность…

– Как, совсем никакой записки?

– Норман ничего о ней не сказал, а я уверена, что они искали ее.

Питер еще больше повысил голос:

– А полиция уже вмешалась?

На этот раз удивляться пришлось Пейдж.

– Так ее нашли именно полицейские. В этом есть что-нибудь плохое?

– Нет, – сказал Питер более спокойно. – Не совсем так. Просто участие полиции придает событию нечто зловещее.

– К сожалению, они опоздали. Впрочем, это событие – зловещее само по себе, и если уж оно огорчает нас, то подумай о пациентах Мары. Им тоже не сладко, ведь она уделяла им столько внимания и отдавала всю душу.

– Слишком много души и внимания, я бы сказал, – заявил Питер. – Я говорил ей об этом в течение нескольких лет.

Пейдж знала это все слишком хорошо. Раньше взаимная добродушная пикировка между Марой и Питером считалась чуть ли не обязательной, стоило им всем собраться вместе. Но Мара не могла уже отстаивать себя, и Пейдж сделала это за нее.

– Мара отдавала людям свою душу, потому что очень любила их. Она чувствовала моральную ответственность перед своими пациентами. И они любили ее за это.

– Скорее всего, трагедия произошла из-за Тани Джон. Мара очень все это переживала.

– Ты хочешь сказать, что она была в состоянии депрессии? Настолько тяжелом, чтобы погубить себя? – Пейдж не могла представить себе такого. – Кроме того, должен был приехать ее ребенок. Ее ждало много приятного впереди! – Пейдж собиралась позвонить в агентство, занимающееся вопросами усыновления детей, но решила, что это можно сделать после похорон.

– А вдруг у нее ничего не получилось с усыновлением?

– Совсем нет. Если бы возникли трудности, она обязательно сказала бы мне, но она ни словом об этом не обмолвилась. Даже накануне утром, когда Пейдж видела ее в последний раз.

– Когда ты видел ее в последний раз? – спросила она Питера.

– Вчера вечером, где-то в четыре тридцать. Мы как раз принимали последних пациентов, и она попросила меня заменить ее, чтобы она могла уйти пораньше.

– Она сказала, куда пошла?

– Нет.

– Она была расстроена?

– Скорее она была встревоженной, пожалуй, очень встревоженной – так, по крайней мере, мне кажется теперь. Но была мила, как обычно. Хотя, пожалуй, несколько резковата.

Пейдж невольно улыбнулась его беспомощным попыткам подыскать нужное слово, чтобы охарактеризовать поведение Мары. Но он был прав. Мара вечно воевала. Если не по одному поводу, так по другому. Она всегда выступала на стороне тех, кто не мог защитить себя сам. И вот теперь адвокат вдруг замолчал навсегда.

Пейдж устало склонила голову.

– Мне необходимо сделать несколько звонков, Питер. Когда ты приедешь?

– Дай мне час времени.

Пейдж отбросила рукой прядь волос с лица и посмотрела на него.

– Час – слишком много. Энджи нужно помочь, и побыстрее, а тебе-то надо всего пять минут, чтобы добраться. Послушай, я знаю, что помешала тебе. – В трубке опять появился шум, слышался голос женщины, и это, конечно, была Лейси, последняя любовь Питера. – Но ты нам нужен. Наша группа работает потому, что мы все оказываем практическую помощь людям, а сейчас это поставлено под угрозу. Наши пациенты зависят от нас. Мы обязаны продолжить работу, чтобы свести до минимума ту травму, которую им придется пережить в связи со смертью Мары.

– Я буду там очень скоро, – бросил Питер и сразу же повесил трубку, чтобы Пейдж больше не оказывала на него давление.