"Уроки куртизанки" - читать интересную книгу автора (Питерсен Дженна)

Глава 18 Урок восемнадцатый Ложь и тайны рано или поздно открываются, так что будь к этому готова

Виктория наблюдала за тем, как ее отец жадно хлебал чай и запихивал пальцем в рот сандвич. Грусть и гнев в равной степени овладели ее сердцем. Грустно видеть, что за то время, пока они не виделись, отец пал еще ниже. Теперь он для нее совсем чужой человек.

Но гнев гораздо сильнее. Будучи в алкогольном угаре, он сказал и сделал то, чего уже не исправить. И, глядя на него, она невольно вспоминала все это. И думала о словах Джастина – о том, что в руках у ее отца какая-то тайна, которая довлеет над ее мужем уже много лет.

– Зачем ты приехал сюда, папа? – тихо спросила она.

– Разве отцу нужно как-то оправдывать желание повидать дочь? – промычал он, даже не глядя на нее.

Какая ложь! Виктория покачала головой:

– Исходя из того, что ты был так занят едой, что даже не поздоровался со мной, когда я вошла, я сомневаюсь, что ты здесь ради воссоединения семьи. Мы очень отдалились друг от друга после маминой смерти.

При упоминании о жене он вскинул голову, и его лицо исказилось от вспыхнувшей боли. Виктория почти пожалела о своих словах. Не надо было ему напоминать. Но мать – единственное, что связывало их.

– Что ж, очень хорошо, – хмуро сказал он. – Если вежливые пошлости тебя не интересуют, то я приехал с определенной целью. Я хочу, чтобы твой муж увеличил мое месячное содержание, но он отказывается меня слушать. Я отправился в Бэйбери, чтобы заручиться твоей поддержкой, но там мне сказали, что ты отбыла в Лондон.

У Виктории от удивления открылся рот.

– Месячное содержание? – повторила она с упавшим сердцем.

Он прекратил жевать и уставился на нее, но взгляд его отказывался фокусироваться. Тут Виктория поняла, что он пьян. Как ни печально, но это не удивило ее. Уже много лет назад это стало его обычным состоянием.

И все же то, что он пьян, не значит, что он лжет.

– А ты что, не знала? – Он хихикнул. – Лорд Бэйбери платит мне за то, чтобы я держал язык за зубами, с самой вашей свадьбы. Кстати, сама свадьба была частью нашего уговора. Я обеспечил тебе безбедную жизнь – тебе стоило бы меня поблагодарить.

Виктория закусила губу. Значит, ее подозрения оправдались. Она с самого начала догадывалась, что отец заключил с Джастином какую-то грязную сделку. Первым сигналом стала их перепалка в коридоре в первую брачную ночь, а последующие годы принесли достаточно подтверждений ее правоты – даже до того, как вчера вечером Джастин признался ей сам.

– Ты жалок, – тихо проговорила она. – Использовать чью-то тайну, чтобы заполучить власть над человеком, заставить его жениться на твоей дочери, когда он вовсе этого не хочет, вымогать у него деньги… Боже мой, папа, я совсем тебя не знаю!..

Отец развернулся и бросился к ней, и она едва сдержалась, чтобы не отпрянуть. До замужества он бил ее всего несколько раз, но шок от каждого удара глубоко впечатался ей в память.

– На твоем месте я бы этого не делала, – сказала она, прилагая все усилия, чтобы сохранить спокойствие. – Держу пари, синяки на моем теле Джастину не понравятся.

Отец остановился.

– А откуда он узнает? – презрительно усмехнулся он. – Он касался тебя только один раз – в первую брачную ночь. Разве нет?

Она скрестила руки на груди.

– Но я же здесь, не так ли?

Его глаза загорелись от алчности.

– Да, верно. Хорошая девочка, я знал, что смогу на тебя положиться. Ты подаришь ему наследника, и он уже никуда от тебя не денется. Даже если он станет презирать тебя, он не оставит сыновей без щедрого содержания. Которым ты вполне можешь поделиться с папочкой. Советую тебе снова забеременеть как можно скорее.

Кровь отхлынула от лица Виктории.

– Папа! – выдохнула она.

Сердце сжалось от боли. Он только пожал плечами:

– А зачем нам ходить вокруг да около? Прошло уже несколько лет после первого ребенка. И ты не справилась с ситуацией. Деньги, которые ты могла бы получить…

– Хватит! – крикнула Виктория, сжимая кулаки. – Ты не имеешь права говорить со мной на эту тему! Не имеешь права!

– А как насчет меня?

Виктория подавила всхлип и медленно повернулась. В дверях гостиной стоял Джастин – с дикими глазами и бледным лицом. В его взгляде она видела столько боли, что ей понадобились все силы, чтобы не сбежать прочь. Никогда прежде он не показывал столько чувства.

– А у меня есть право говорить с тобой о нашем ребенке? – холодно спросил Джастин.

– Слушай, Бэйбери… – заговорил ее отец, выступая вперед.

Джастин обернулся к нему с такой скоростью и злостью, что и Виктория, и ее отец подскочили на месте.

– Клянусь Богом, старый мерзавец, если ты сейчас же не уберешься из моего дома, я переломаю тебе все кости, и плевать, чей ты отец!

– Бэйбери… – Он вытаращил глаза. Дрожащими пальцами он потянулся к внутреннему карману и вытащил несколько пожелтевших писем, потряс ими: – Не забывай о том, что мне известно…

Глаза Джастина стали совсем безумными от ярости, когда он взглянул на истрепанные листы, что сжимал жирными пальцами ее отец. Виктория подалась вперед, но отсюда она не могла разобрать ни слова, только ровный, четкий женский почерк.

– Ах ты, ублюдок! – Джастин говорил обманчиво тихо. – Ты посмел принести это сюда? В мой дом?

Отец потряс письмами перед его носом:

– Я хотел напомнить тебе…

Закончить он не успел – Джастин набросился на него и вырвал листки из его дрожащих рук. Несколько клочков упали на пол.

– Жадность сослужила тебе плохую службу! – рявкнул Джастин и швырнул письма в огонь. – Никогда больше ты не заставишь меня подчиниться твоей воле!

Письма занялись не сразу. Отец Виктории метнулся к камину с хриплым воплем:

– Нет!

Джастин, не шелохнувшись, смотрел, как старик бросился на колени и сунул руки в огонь, чтобы вытащить бумаги, – это не принесло ему ничего, кроме ожогов. Тогда он схватил кочергу и попытался достать те письма, которые еще не пожрал огонь. Они теперь дымились на дорогом персидском ковре – края почернели, но некоторые слова еще можно было разобрать.

– Папа! – выдохнула Виктория. – Прекрати сейчас же!

Но кажется, ни отец, ни Джастин не отдавали себе отчета в том, что она тоже находится в комнате. Джастин сгреб ее отца за воротник и рывком оттащил его от дымящихся бумаг. Кочерга, которую тот все еще сжимал в руке, перелетев через всю комнату, расколотила зеркало. Осколки брызнули на мебель и на пол.

– Вон отсюда! – взревел Джастин.

Виктория прижала ладонь к губам. Все, что ей оставалось, – только смотреть. Никогда прежде она не видела Джастина в таком состоянии – озверевшим, совершенно потерявшим контроль над собой, полностью отдавшимся на волю чувств. Он, кажется, перешел какую-то грань.

И причиной тому – она. Она и ее отец.

Он потащил его к двери и вышвырнул в коридор.

– Все кончено, старик!

Ее отец никогда не отличался благоразумием, но даже он понял, что Джастин сейчас не владеет собой и если он перегнет палку, то вряд ли отделается несколькими тумаками. Спотыкаясь, он бросился наутек.

Виктория ожидала, что Джастин за ним погонится, но он захлопнул дверь и повернулся. К ней. На его обычно спокойном лице бушевали такие чувства, что Виктории захотелось самой сбежать. Но она не могла. Она виновата перед ним, и пришло время платить по счетам.

Очень медленно он двинулся к ней. Шаг за шагом, будто он с трудом контролировал движения.

– Говори, Виктория. Скажи мне правду. – Его голос дрожал.

Ни криков, ни гнева, который он изливал на ее отца.

Она бы, наверное, предпочла этому чистую ярость, Она несколько раз прерывисто вдохнула, чтобы удержать горячие слезы, вскипавшие в глазах.

– Джастин… – шепотом произнесла она.

– Ты родила сына или дочь? У меня есть ребенок, которого я не знаю? – прорычал он, схватив ее за руки и подтащив к себе. Но в его жесте не было жестокости – только отчаяние.

Слезы покатились по ее щекам, и она возненавидела себя. Последнее, что она хотела ему внушить, – это что она манипулирует им с помощью эмоций.

– Н-нет, Джастин, – проговорила она, задыхаясь от боли. – У тебя нет ребенка.

Он отпустил ее и отшатнулся, запустил пальцы в волосы.

– Твой отец говорил, что ты должна снова забеременеть, Виктория. Говорил о другом ребенке. Значит, тот, первый, был не мой?

Она вздрогнула.

– Я же говорила тебе, что у меня не было любовников, кроме тебя.

Он наклонил голову набок и рассмеялся – неприятно, хрипло, резко. Он не собирался ее прощать.

– Ты много чего говорила, Виктория. И очень много лгала.

– Я не лгу! – выкрикнула она сквозь рыдания, не совладав с собой.

Эту тайну она хранила три долгих года. Но Джастин имел право знать правду. Это единственное, что она должна дать ему сейчас, даже если у нее сердце разрывалось при воспоминании о самом страшном кошмаре, который ей пришлось пройти в жизни.

– У нас с тобой была… – она помедлила, – одна чудесная ночь, по крайней мере чудесная для меня. Когда ты уехал, все мои надежды на обретение нового счастья рухнули. Сначала я чувствовала себя очень несчастной. Я не знала, как вести хозяйство, все, о чем я могла думать в то время, – это о том, как же я отвратительна, что ты практически сбежал с брачного ложа прямиком в Лондон к своим любовницам.

– Значит, ты скрыла от меня ребенка в наказание? – просипел он.

– Нет! – Она рухнула на диванные подушки и принялась рассеянно теребить нитку, выбившуюся из шва. – В тот раз месячные так и не пришли. Я не обратила на внимания. Но еще через месяц, когда я ощутила и другие признаки беременности, я поняла, что бесполезно отмахиваться от правды. Я хотела тебе рассказать, но как я могла это сделать?

Он фыркнул с отвращением и отошел от нее.

– Ты могла бы, например, послать мне письмо: «Джастин, я ношу твоего ребенка». По-моему, достаточно просто.

Она покачала головой:

– Нет, все не так просто. Ты не желал меня. Ты четко дал мне это понять, умчавшись из моей жизни без оглядки. И я понятия не имела, как ты отреагируешь на подобную весть. Я написала тебе полтора десятка писем – и сожгла их все. Неделя проходила за неделей, а я все изводила себя, не зная, как тебе сказать. И как мне жить дальше, если ты скажешь, что не хочешь видеть ни меня, ни ребенка, которого мы зачали.

Она прикрыла глаза и позволила чувству вины затопить себя. Она это заслужила. Неспособность открыть Джастину правду всегда ее мучила.

– Но прежде чем я сумела тебе рассказать, кое-что случилось. – Она проглотила комок в горле, оттесняя болезненные, страшные воспоминания. Нужно рассказать ему все. И собственное горе ее не остановит. – Я… я проснулась среди ночи от ужасной боли, истекая кровью. Несколько служанок подозревали о моем положении и послали за местной акушеркой – бабушкой Мары. Мара пришла вместе с ней. Так мы и познакомились. Но сделать они ничего не смогли. Я потеряла ребенка.

Джастин издал какой-то нечленораздельный звук. Он стоял, отвернувшись от нее к окну. Хриплый, болезненный стон задел ее за живое. Одному Богу известно, насколько ей понятна его боль.

– Почему ты не рассказала мне тогда? – спросил он. Она никогда не слышала такого… сломленного голоса. – Почему не написала?

Она покачала головой:

– В отличие от отца, Джастин, я никогда не хотела заманить тебя в свои сети. Потеря ребенка оказалась самой страшной болью в моей жизни. Я до того момента не понимала, насколько сильно его хочу. Я впала в такую черную тоску, что почти перестала подниматься с постели, не говоря уже о том, чтобы писать письма. Дело приняло такой серьезный оборот, что Мара решилась написать моему отцу.

Джастин повернулся к ней:

– Это был первый и единственный раз, когда он посетил тебя в Бэйбери?

Она кивнула:

– Он вел себя отвратительно. Хотел, чтобы я использовала ребенка, которого потеряла, чтобы вернуть тебя обратно. Говорил о наследниках и деньгах… как и сегодня. И из моей печали родился гнев. Я велела ему убираться и никогда не возвращаться. – Она качнула головой. – Я порвала последние связи с семьей и осталась совершенно одна. Но каким-то образом это дало мне силы. Я начала заниматься делами в поместье. Засела друзей в графстве. Начала жизнь заново, без тоски по тебе, без ежедневных слез о погубленной жизни – той, что росла внутри меня, и той, о которой я мечтала в девичестве.

– Но ты так и не сказала мне, – пробормотал он.

Она покачала головой. С этим не поспоришь. Ей оставалось лишь надеяться, что когда его потрясение уляжется, он поймет почему.

– Я не знала как. И чем больше времени проходило, тем труднее мне становилось. В конце концов, я решила, что не стоит говорить о случившемся, когда любые слова покажутся манипуляцией и уловками. – Она нахмурилась. – И потому я никогда не заговаривала с тобой об этом.

– Я должен был знать.

– Да, должен был. – Она твердо снесла его обвиняющий взгляд. – Как и я должна была знать, что тебя принудили шантажом к заключению и подтверждению этого союза.

Его рот искривился, и голос его звучал мерзко, когда он фыркнул:

– А ты разве не знала? Хочешь сказать, что отец не посвятил тебя в свои грязные махинации?

Она отпрянула от его обвинения, как от пощечины:

– Ты ведь слышал наш разговор, почему же упустил этот момент?

– Да, я слышал. – Джастин отвернулся и прошелся по комнате, как встревоженный зверь. – Но теперь, зная, что ты скрыла от меня, я сомневаюсь, что могу доверять хоть какому-то твоему слову. Или что когда-нибудь узнаю все, что ты скрываешь.

Виктория содрогнулась, но не ответила. Она заслужила. Но заслужила она и еще кое-что.

– Тебе следовало знать правду, Джастин, но и мне тоже. Давай сегодня навсегда покончим с ложью. Расскажи, что такого знает мой отец? Что было в этих письмах? Ясно же, что именно ими он тебя шантажировал… – Она указала на дымящиеся листы, которые отец по глупости принес с собой сегодня. – Возможно, я смогу помочь.

– Помочь кому – мне или себе? – огрызнулся Джастин.

– Тебе! – крикнула она, подходя ближе.

Она протянула к нему руку, но он отшатнулся. Она опустила дрожащую ладонь. Впервые Джастин избежал ее прикосновения.

– Эта тайна, очевидно, причиняет тебе острую боль, – мягко проговорила она. – И чем-то угрожает тебе. Меня не интересует выгода. Но если бы я знала, то, может быть…

Он покачал головой:

– Что бы тогда? Что ты можешь сделать? Что бы ты могла сделать, если бы я рассказал тебе, что моя мать по меньшей мере один раз изменила моему отцу? И что ее неверность привела к рождению Калеба? Тебе стало бы легче, если бы я сказал, что ни мой брат, ни отец не знают правды? И что эта тайна тяжким бременем лежит у меня на сердце с того самого дня, когда твой папаша швырнул мне ее в лицо и пригрозил, что уничтожит весь мой мир, если я не женюсь на тебе?

Эта исповедь повисла в воздухе, как отзвук пушечного выстрела. Единственное, что Виктория могла сделать, – это смотреть на Джастина во все глаза. Его слова проникали в нее, в ее сердце, в ее душу. Она никогда не предполагала ничего подобного. Когда она размышляла о шантаже, все ее мысли вертелись вокруг того, что сам Джастин сделал не так – солгал или предал какого-то друга.

Она и представить не могла, что он взвалил на себя ту тяжесть только для того, чтобы защитить своих близких. Его связала по рукам и ногам его честь, а не грехи прошлого.

– И доказательства этого содержались в письмах? – прошептала она.

Он бросил взгляд на несколько уцелевших листков.

– Да. Некогда наши матери были близкими подругами – задолго до ссоры семейств Бэйбери и Рид. И моя мать призналась твоей в неверности и своих страхах насчет происхождения Калеба. Очевидно, твой отец нашел эти письма после смерти твоей матери.

Виктория прикрыла глаза и издала болезненный, прерывистый вздох. Боже, безумие отца и его разрыв с ближайшим другом усугубились после смерти матери.

Ее тошнило от этого.

– Джастин, – прошептала она и шагнула к нему. Она молилась, чтобы найти нужные слова, сказать ему что-то, чтобы он поверил, что она не состояла в сговоре с отцом. Что она сожалеет о собственном обмане. – Я…

Он смотрел на нее сверху вниз, и в его глазах она не могла прочесть ни одного из тех чувств, которые привыкла там видеть. Снова на нее смотрел далекий, чужой мужчина – совсем как в первую брачную ночь.

Однако теперь она знала, что он за человек. За последние несколько недель она прониклась к нему симпатией, глупой и опасной для нее самой. И потому сейчас, глядя на нее как на незнакомую женщину, он ранил ее неимоверно глубоко.

Она подалась вперед, но запнулась. Он не желает иметь с ней ничего общего. Слишком много уже сделано.

– Я рада, что ты рассказал мне, – мягко проговорила она, в конце концов. – Вероятно, письма, которые отец принес сегодня, – единственное его доказательство. Но если нет, я сделаю все, что в моих силах, чтобы прекратить это. Я знаю, что сейчас ты не веришь моим словам, но я все равно тебе это обещаю.

Джастин недоверчиво хмыкнул, отошел к камину и уставился в огонь. Виктория посмотрела на его напряженную спину. Если между ними и возникла некая хрупкая связь, всего за несколько минут от нее ничего не осталось. Так много лжи, так много тайн… Слишком тяжкое бремя.

Они вернулись к тому, с чего начали. Два чужих человека.

Все ее тело заныло, как будто ее побили. Сердце, казалось, распухло и надорвалось. Единственное, чего она хотела, – бежать. Она не могла больше находиться с Джастином в одной комнате, зная, что он презирает ее за то, что сделал ее отец, и за ее собственное предательство.

– Мне очень жаль, Джастин, – прошептала она. – Знаю, что этого мало. Но это все, что у меня есть.

С этими словами Виктория выскользнула из комнаты.

Еще долго после того, как Виктория ушла, и, он слышал, попрощалась с Креншо в передней, Джастин стоял недвижимо и невидящими глазами смотрел в огонь, границы писем его матери небрежно лежали на полу, их опаленные края напоминали Джастину его собственную жизнь. Мир, который он так тщательно возводил вокруг себя, стремительно рушился, и он никак не мог остановить это.

Годами он мучился вопросом: так ли Виктория лжива, как ее отец? Сегодня она доказала ему – да… Но он никогда не думал, что это причинит ему такую боль.

Узнать, что она скрыла от него ребенка – ребенка, которого он даже не смог оплакать, – это все равно, что получить выстрел в спину. И хотя где-то в глубине души понимает, почему она повела себя так, он должен думать о том, что потерял и почему жаждал этого так истово, прежде чем снова заговорить с ней.

И потом, он открыл ей свою тайну. Ужасную тайну, которая несколько лет висела над ним, как нож гильотины. Слова просто слетали с губ, хотя он и хотел бы взять их обратно.

И все же эта исповедь, несмотря на всю рискованность, принесла ему… облегчение. Он почувствовал себя лучше. Даже тогда, когда Джастин обвинял ее в сговоре с отцом, он знал, что это неправда. Все, что она говорила, не подозревая о его незримом присутствии, доказывало, что она не партнер по махинациям Рида, а такая же жертва, как и он сам.

И Джастин сердцем чуял, что Виктория никогда не предаст его.

Она может только хранить свои собственные, такие горькие и болезненные, что ему трудно даже думать о них.

Он верил ей – и потерял веру. Он чувствовал к ней то, что никогда не считал возможным, – и желал никогда в жизни не видеть ее лица.

– Милорд… – Позади него из коридора раздался неуверенный голос дворецкого.

Джастин потер лицо ладонью. Он сейчас не готов разговаривать ни со слугами, ни с кем бы то ни было еще. С него будто содрали кожу и бросили голой плотью на раскаленные угли.

– Не сейчас, Креншо. Мне нужно побыть одному. – Джастин нагнулся, чтобы собрать с пола последние доказательства и, в конце-то концов, уничтожить их. Однако он не слышал, чтобы слуга ушел. Он выпрямился. – В чем дело?

– Прошу прощения, милорд. Я бы никогда не осмелился ослушаться вас, но сейчас к вам посетитель… – Дворецкий умолк и переступил с ноги на ногу.

Джастин огляделся. Гостиная напоминала поле боя: разбитые стекла рассеяны по полу, бумаги разбросаны, мебель перевернута. Как объяснить все это какому-то нежданному гостю?

Особенно если сам он едва дышит, не говоря уже о том, чтобы ясно мыслить.

– Меня нет дома, – глухо сказал он. – Пусть убирается, кто бы это ни был.

– Простите, сэр, – промямлил дворецкий, – я… мм… предполагал, что вы не пожелаете никого видеть, и сказал ему то же самое, но он отказывается уходить. Он говорит…

Но закончить слуга не успел – в комнату ворвался Александр Уиттинхем и оттер его в сторону, не удостоив даже взгляда.

– Мерзавец!

Джастин подавил невеселый смешок. День становится все лучше и лучше.

– Иди, Креншо. Я разберусь с моим дорогим другом виконтом.

Креншо с обеспокоенным лицом попятился из комнаты и закрыл за собой дверь.

– Что? – спросил Джастин, будучи не в настроении разводить вежливые беседы.

Уиттинхем подошел, не глядя на разрушение, царящее вокруг. Джастин нахмурил лоб. Когда виконт приблизился, он увидел, что тот бледен и в испарине.

Уиттинхем схватил Джастина за руку и тряхнул:

– Вы хоть понимаете, что натворили?!

Джастин отдернул руку. Он стремительно терял остатки самообладания.

– В последнее время я много чего натворил, – огрызнулся он. – Будьте поконкретнее, пожалуйста.

– Вы весь Лондон и окрестности подняли на уши в поисках Хлои Хиллсборо!

Джастин остолбенел. Его собственные несчастья вмиг поблекли. Откуда Уиттинхем узнал?

– Я… – забормотал он.

– Не трудитесь, я знаю, что это правда, – прошипел Уиттинхем. – И из-за вашего расследования Хлоя теперь в еще большей опасности, чем раньше. И ваша жена тоже поставила себя под угрозу.

Джастин долго смотрел на Уиттинхема во все глаза, потом выпрямился в полный рост.

– Моя жена? – переспросил он отрепетированно-равнодушным тоном.

Уиттинхем качнул головой:

– Мне понадобилось некоторое время, чтобы собрать воедино части головоломки, но я знаю, что куртизанка Рия и ваша долгое время прозябавшая в глуши жена Виктория Толбот – одно лицо.

Джастин скрестил руки на груди.

– Я возмущен, Уиттинхем. Вы называете мою жену куртизанкой?

Уиттинхем закатил глаза:

– У нас нет на это времени. Я знаю потому, что Хлоя с огромным теплом отзывалась о подругах из Бэйбери. И Виктория Толбот – одна из них. Так вы хотите мне помочь или нет? В этот самый момент Эвенвайс, может быть, подбирается к Виктории или Хлое… или к ним обеим.

У Джастина кровь застыла в жилах при мысли о зловещей репутации Эвенвайса. Гнев, который он чувствовал к Виктории, испарился в тот же миг, когда он представил ее жертвой этого маньяка. Если Уиттинхем говорит правду, бесполезно защищать репутацию Виктории. На кону, может быть, вся ее жизнь. Джастин шагнул вперед:

– Рассказывайте, что происходит, Уиттинхем. Рассказывайте прямо сейчас!