"Юхан Пээгель. Рассказы" - читать интересную книгу автора

серпа, взял лопату и пошел обратно на поле, где Гнедой встретил его тихим
вздохом, без всякой насмешки.
Вечером Лаас как сокровище положил половинку древнего серпа на полку
под окном, где у него хранились Библия и книга псалмов.
Откуда же мне стала известна эта давняя история, если свидетелем ее в
свое время был один только старый Гнедой Лааса? Думаю, что Лаас сам
поведал о ней моему деду, когда они в далекие времена сиживали на
рождество в нашей старой риге, пересказывали друг другу свои истории и
тянули бесконечные озорные песни: жбан пива на середине чисто
выскобленного стола и тут же, под рукой, деревянная миска с вялеными
язями. Ибо в такие часы занимаются не только пустой болтовней: могучая
хмельная влага настраивает на радикальное обсуждение всего мироздания.
Ну что ж, я вообще не стал бы рассказывать эту старую историю, хотя в
ней и без сегодняшней концовки, наверно, есть свое зернышко. Эта история
вспомнилась мне, когда я нынче осенью случайно встретился в Таллинне с
самым младшим внуком Лааса, Алексеем, или Сену, как его звали в деревне.
Этот тридцатипятилетний здоровенный детина (по крайней мере шесть футов) в
рубахе с городскими видами, надетой навыпуск, зевал на пороге сизо-синей
будки. Рядом с дверью висело объявление, лаконично сообщавшее, что здесь,
в точно указанные часы, производится скупка утиля. В окошечке были
выставлены товары, даваемые в обмен: глиняные горшки, стеклянные стопки,
миски, молочные кувшины и прочая дребедень.
Я понимаю, что скупка утиля имеет немалое народнохозяйственное
значение. Но меня больно задело, что сюда пришел искать клад внук Лааса,
наследник того человека, который видел смысл жизни в земле...
Разве ему, от природы наделенному телом и руками землепашца, способными
выкорчевывать самые кряжистые пни, ни о чем не говорит земля Вяльямяэ,
которую обрабатывали его отец и дед, его предки, начиная с незапамятных
времен, все те, чьим местом вечного упокоения служит Могильная гора?

1964



РИЙА


Моя двоюродная бабка Рийа (при крещении нареченная Марией) Саагпакк всю
жизнь занималась крестьянским трудом, и работать ей приходилось больше и
тяжелее, чем другим женщинам на острове. Ее мужем был Ийванд - беспомощный
хлюпик и бездельник по призванию. Он предпочитал считаться коновалом, то
есть ходить по деревне и холостить лошадей. Кто теперь уже точно помнит,
часто ли Ийванда приглашали с этой целью, или много ли выхолощенных им
жеребцов считало, что он их ограбил, лишив радостей жизни, - но обычно
Ийванд отправлялся в свои ветеринарные походы, когда доводилось услышать,
что где-то варят пиво. И всегда его оказывалось гораздо больше, чем
жеребцов или баранов, тосковавших по коновалу. Так у Ийванда проходили
бесценные божьи дни, будь то в пору унавоживания, или сенокоса, или
вспашки жнивья. Рийа ругалась с ним, иной раз давала затрещину, а
случалось - когда сердцу бывало уже совсем невмоготу - порола своего