"Маргарет Пембертон. Грехи людские " - читать интересную книгу автора

открыл заднюю дверцу "даймлера" перед Элизабет. У девочки подозрительно
дрожал подбородок. Адам понимал, что, едва только автомобиль тронется, по ее
лицу покатятся слезы, которые не нужно будет более сдерживать. Джером уселся
рядом с дочерью, его мужественное лицо было сейчас бледным и напряженным. Он
принадлежал к баловням судьбы и потому не привык к несчастьям. Адам подумал
еще, что Джерому будет очень непросто свыкнуться с постигшей его потерей.
Усевшись за руль "остина" и сняв шляпу, он глубоко запустил пальцы в
жесткие темно-рыжие волосы. Потом поехал от кладбища в сторону Уэст-Энда.
Именно Серена способствовала развитию музыкальных способностей дочери.
Элизабет брала уроки игры на фортепиано, училась петь. Он вдруг припомнил,
как однажды, когда Элизабет только начала самостоятельно ходить, он поднял
девочку и усадил на стоявший перед фортепиано табурет. Когда ей едва
исполнилось четыре года, она уже умела читать ноты и пробовала сочинять
первые композиции. Серена была в восторге от успехов Элизабет. Но Адаму
всегда казалось, что Джерома они особо не радуют, и вообще он предпочел бы,
чтобы таланты дочери развивались несколько в ином направлении, более
доступном самому Джерому.
Адам, свернув влево, осторожно повел машину по Эджвер-роуд, затем по
Парк-лейн. Снег густо устилал мостовую, и потому от водителей требовалась
особая осторожность. На обочине стояло несколько автомобилей, водители
которых предпочли не искушать судьбу: лишь люди со стальными нервами могли в
таких условиях вести машину. Конная повозка с элем для пабов прогрохотала
мимо "остина": лошади любое ненастье нипочем. Справа от Адама одинокая няня
упорно толкала детскую коляску по дорожке мгновенно побелевшего Гайд-парка.
Адам улыбнулся. Он любил Лондон. Ему были по душе городской шум и
суматоха столицы. Нравились торговцы цветами, располагавшиеся на
Пиккадилли-серкус с корзинами своего нежного товара в ногах. У торговок был
восхитительный выговор кокни и столь же восхитительная простодушная
жизнерадостность, от которой делалось веселее на душе даже в самый пасмурный
день. Ему нравились постоянство и респектабельность клубов на Пэлл-Мэлл. Он
любил обедать в своем клубе, плавать по Темзе, ездить на скачки в Гудвуд.
Мировая война и все связанные с ней мерзости, слава Богу, ушли в прошлое; от
тех далеких лет осталась у Адама лишь небольшая хромота. Словом, для
холостяка его возраста жизнь Адама была вполне сносной.
Он свернул налево, к Итон-плейс, и чуть было не столкнулся с фургоном,
на котором была прикреплена вывеска: "Помощь безработным". Губы Адама
сжались. Может, для него жизнь и вполне хороша, но для полутора миллионов
безработных она казалась сущим адом. Большинство этих людей еще совсем
недавно воевали на фронте, гибли на Ипре и Сомме. Они никак не предполагали,
что наградой за ратный подвиг им будут нищета и очереди за хлебом насущным.
Он затормозил перед величественным фасадом лондонского особняка
семейства Кингсли, подумав, действительно ли социалисты знают ответ на
вопрос о причинах бедности и нищеты, который не одно десятилетие волновал
умы людей, и не настало ли время попробовать осуществить их эксперимент.
Усмехнувшись про себя, он вышел из автомобиля. Узнай Джером о его мыслях,
его бы раз десять хватила кондрашка... "Красные свиньи" - называл он
социалистов, всякий раз передергиваясь от упоминания о них в его
присутствии. Но Адам достаточно хорошо изучил Джерома и отлично знал, что
тот зачастую изрекает что-то не потому, что действительно так думает, а лишь
для того, чтобы прослыть приверженцем определенной точки зрения.